Никто бы не поверил на моём месте. Никто в ясном уме и твёрдой памяти не принял бы на веру все эти словечки, грубую силу и отсутствие удобств. Потому что так не бывает в нормальной жизни, а я была уверена, что проживаю именно её.
Зимнее скупое солнце скатывалось к верхушкам высоченных елей, сани замедлили ход и остановились. Сколько мы ехали? Минут пять? Возница что-то глухо проговорил.
— Не слышу! — мне вовсе не хотелось любезничать с этим актёром-самородком. — Можете яснее говорить?
— Куда?
— Ехать? Не знаю… к большой дороге, районной. К тракту, шоссе, трассе, магистрали.
— Далече к большой…
— А пофиг! Вам сказано везти, вот и везите!
Сани снова резко дёрнулись вперёд, а меня откинуло назад. Мелкая месть гадкого человека. Но вскоре злые мысли куда-то улетучились. Розвальни еле слышно шипели по снегу, словно просили не шуметь. Было в этой поездке и мерном шаге лошади что-то такое, что вдруг заставило часто-часто биться сердце: я неожиданно прониклась этим лесом, этим морозным воздухом, даже этой большой спиной в сером меховом одеянии. Мне словно влили самый чистый, самый энергетически заряженный кислород в кровь, она забурлила, заволновалась. Жаль, что скоро останется позади чудесный пейзаж и странные люди, верящие в представление, что разыгрывают перед туристами. Да и бог с ними!
— Большак.
— Чего?
— Приехали.
— Стоп! Куда приехали, какой большак?
— Большая дорога на Белую реку. Оттель и до Возянки дотопаешь.
Я с сожалением выбралась из-под мехового тяжёлого полога и огляделась: никаких признаков сколько-нибудь нормальной дороги не было видно.
— Шутишь что ли? Нет тут твоего большака!
— Запорошило. — мне показалось, или в голосе мужчины прозвучала ирония?
Тревога заставляла нервничать. Вечерело, а этот питекантроп оставлял меня среди леса на произвол судьбы. Ведь ясно же, что ни до какой Возянки или Белой реки одна я не дойду.
— Скатёрушкой ровненькой дороженька, девица! — верзила почти вытолкал меня из саней.
Лошадь несколько раз вскинула голову, прощаясь, видимо, и, неуклюже переступая, принялась разворачиваться в обратную сторону. Мужчина в розвальни садиться не спешил — животному, увязающему в глубоком снегу, и без того тяжело. Надо же, какие нежности, подумала я совершенно некстати. Тётя часто говорила, что главная моя проблема — гордыня. Ни помощи попросить, ни в слабости признаться. И вот именно сейчас я была с родственницей совершенно согласна, но переделывать собственную натуру пока была не готова.
Розвальни с возвышающейся над ними серой спиной казались кораблём, отплывающим от необитаемого острова, на котором в совершеннейшем одиночестве остаётся Евгения Васильева. Крикнуть бы, попроситься обратно, но слова застряли в горле костью. Ничего! Доберусь до цивилизации, я им такую антирекламу обеспечу! Жалко, что сотовый сел, а то бы и фоточек подходящих в соцсети накидала бы!
Шагать по снегу было совершенно невозможно, но я решила не сдаваться и пропахала метров тридцать белоснежной целины, пока изрядно мешающая продвижению длинная шуба не начала действовать на нервы. Пришлось остановится и отдышаться. Солнце садилось как-то слишком быстро, и длинные тени от деревьев всё больше растворялись в сумраке. Вспомнив предыдущую ночь, я содрогнулась от страха. Как можно быть такой гордой дурой? Могла бы улыбнуться, как умеешь, Женечка, попросить довезти до этой самой Белой речки, раз уж возвращаться не хотелось. Но насладиться жалостью к себе я не успела: совсем рядом, за стволами деревьев, кто-то бесшумно двигался. Вскоре стало понятно, что тех, кто неотвратимо окружал меня, было несколько.
Такого животного, испепеляющего остатки разума страха я ещё не испытывала. Горящие в сгущающейся темноте жёлтые глаза не оставляли сомнений — волки решили поужинать моим молодым телом, и никакой возможности спастись от страшных смертоносных клыков не было. Дедушка рассказывал, что на заготовке дров ему пришлось как-то целую ночь сидеть на сосне, пока волчья стая, вольготно расположившись под деревом, спокойно дожидалась, когда окоченевшая от холода добыча сама упадёт в их пасти. Тогда деда спасли коллеги, заподозрившие неладное и примчавшиеся на выручку. Сейчас хищники вели себя пугающе странно: неспешно окружали, садились, и даже ложились на снег, один волк и вовсе немного покатался на спине, задрав воздух крупные лапы. Я прижалась к дереву, на которое взобраться не сумела бы — ни одно сучка, и лихорадочно вспоминала, что нужно делать при нападении бродячих собак. Вот только волки — это не дворняжки, их камушком не отгонишь, да и где я камушки найду? Даже снежок не слепить, снег сухой. Постепенно сужая круг, волки подходили всё ближе и высоко задирали морды, ловя непривычный запах. Вряд ли в их чаще кто-то пах ланкомовскими духами.
С собой были ключи от дома, телефон, массажная расчёска и спрей для свежести дыхания. Медленно, чтобы не спровоцировать нападение, я сунула руку под шубу и нащупала в сумке, висящей через плечо, маленький баллончик. Почти одновременно с этим самый нетерпеливый волк кинулся вперёд, и его челюсти сомкнулись на рукаве шубы, больно скользнув по коже — я успела инстинктивно поднять руку вверх, защищая горло и лицо. Пальцы второй лихорадочно разворачивали носик спрея в сторону хищника и успели нажать ровно в тот момент, когда вторая зверюга кинулась с другой стороны. Волки, озадаченные неожиданно резким запахом, отскочили; один смешно чихнул, сморщив морду, но голод, похоже, был сильнее осторожности. Ещё один прыжок, и большое сильное тело повисло на воротнике, не долетев до шеи буквально пару сантиметров. Что-то щёлкнуло в голове, какой-то аварийный автопилот притормозил ход времени и подключил хладнокровие. Теперь я понимала выражение «как в замедленном кино» — именно так всё и было. Нацелила носик спрея прямо в глаз дергающего шубу из стороны в сторону волка и нажала. Хищник заурчал, потом заскулил, но не отпустил воротник. Тогда пришлось методично бить его по голове и глазам баллончиком. Словно не было с десяток других, ждущих своей очереди зверей. Пока они только настороженно принюхивались к ментоловому запаху ароматизатора и шаг за шагом подходили ближе. Рывок влево чуть не сбил с ног: зверь вцепился в шубу под мышкой, опять каким-то чудом не задев тела. Спасибо тебе, Мстислав Годинович, за во всех смыслах защитную одёжку, подумала я, и больше ни одной мысли в голове не осталось — лишь парализующий волю ужас. Смелости хватило ненадолго. Волки прыгали один за другим, и пока только ствол дерева держал меня на ногах, не давая хищникам повалить на снег и вгрызться в горло.
Свист я расслышала не сразу, поначалу казалось, что это гудит голова, но внезапное чувство облегчения заставило широко открыть крепко зажмуренные от ужаса глаза. В нескольких шагах от меня стоял Волче, это он свистел, отзывая стаю. Сейчас перед ним сидели и бродили из стороны в сторону, но не смели снова броситься на жертву раздражённые и всё ещё возбуждённые волки. Шуба была разодрана в клочья, саднили бок, нога и обе руки, ныла шея — звери так сильно дёргали меня, что голова моталась как воздушный шарик на ветру. Я хотела что-то крикнуть, но сведённые судорогой губы совсем не слушались. Ноги подогнулись и подняться снова не было сил. Крупная дрожь била всё тело, и мне было трудно понять, что происходит между мужчиной и зверями. Странно осознавать, что тебя только что чуть не съели. Вот волки один за другим — цепочкой, потянулись прочь, в черноту леса. Большая фигура высилась теперь надо мной. Чего этот увалень хочет? Добить? Но Волче нагнулся, удивительно легко поднял меня на руки и понёс прочь. Оказалось, что недалеко стоят всё те же розвальни, на которые меня бережно уложили и укрыли меховым пологом. Если вся эта псевдославянская братия хотела проучить гордую горожанку, то справились она с задачей блестяще: единственное, чего сейчас хотелось, так это забиться в какой-нибудь безопасный тёмный угол и не высовывать оттуда носа.
Словно со стороны я наблюдала за женщиной, отрешённо глядящей на бесконечные деревья, снежные поляны и движения человека, подгоняющего лошадь. Куда вёз её этот опасный мужчина? Через какое-то время сани остановились возле крепких ворот. Осмотревшись, я не обнаружила других домов рядом. Одинокий волк живёт на отшибе? Не удивительно с таким-то характером и человеколюбием. Думала, что снова вытолкает в снег, но Волче перекинул меня кулем через плечо и занёс в просторный, гораздо больше, чем изба Ляшки, дом и буквально привалил к едва тёплому печному боку. Сам он занялся растопкой, зажиганием свечей, манипуляциями с посудой и какими-то кореньями. Отогреться не получалось, дрожь всё ещё сотрясала тело, стучали зубы и помимо воли из горла вылетали короткие стоны и совершенно щенячье поскуливание. Однако хозяина дома мало волновало душевное и физическое состояние гостьи. Он даже не смотрел в мою сторону, кулинар хренов. Дремотное забытьё было настоящим благословением, на какое-то время я выпала из реальности и парила в обволакивающей теплом неге, возникших из ниоткуда травяных ароматах и странном монотонном звуке, который трудно было сразу идентифицировать. Длилось блаженство не так уж и долго — Волче теребил за плечо, протягивая маленькую глиняную миску с чем-то жидким и горячим.
— Не обварись!
Такая забота могла бы тронуть, но перед глазами всё еще стояли оскаленные клыки и розовые волчьи дёсны под сморщившимися серыми губами. Варево расплескалось, едва я взяла посудину в дрожащие руки. Мужчина еле слышно вздохнул, поднялся с корточек и вернулся уже с деревянной ложкой.
— Ну-ка то! — ложка уткнулась в губы, и пришлось открыть рот, чтобы проглотить нечто, отдаленно напоминавшее коктейль из микстуры от кашля и прокисшего компота.
Буквально с третьего глотка по телу понеслась горячая расслабляющая волна. Такой же эффект я испытывала от хорошего коньяка, но в вареве вроде бы не было алкоголя.
— Что это?
— Пей! — ложка снова была полна. — Спать на печку полезешь.
— Угу…
Теперь я могла сфокусироваться на внешности своего мучителя-спасителя, и увиденное меня изрядно удивило. Скинувший в доме шапку и свою волчью шкуру мужчина выглядел весьма впечатляюще. Имея в кузенах Миху, с самого детства занимавшегося различными единоборствами и остановившегося в итоге на дзюдо, я могла с первого взгляда оценить мышечную массу и физическую подготовку собеседников. Этот выглядел идеально: отличный баланс между нижней и верхней частью тела, крепкая шея, великолепно развитые грудные мышцы, которые хорошо заметны под холщовой рубахой с расстёгнутым воротом. Атлет, которому в пору позировать начинающим художникам. Лицо Волче при этом нельзя было назвать красивым. Нет, не так — смазливым. Не было в этих скулах, едва заметно скошенном (в драке сломали?) вправо носе, прямых темных бровях ничего приторного. Самыми притягательными были пронзительно синие глаза, густо опушенные почти черными ресницами, которым позавидовала бы любая девушка. И зачем мужикам такие опахала, что за несправедливость? Мои были куда скромнее. Глаза Волче умели… сиять? Или огоньки свечей пускали блики по радужке, или в питье и вправду плеснули коньячка, или это нервы расшалились?
— А ты симпатичный! — зачем-то выпалила я, но, не заметив понимания во взгляде, сконфузилась.
Не хватало еще выказывать интерес, хватит с него удовлетворения от страшного и глупого розыгрыша с волками. Мужчина и бровью не повёл, вручил мне плошку с остатками питья, а сам вынул из печки горшок, в котором, как оказалось, нагревалась вода, и вылил её в деревянную кадку.
— Обмыться бы тебе, горюха. Вот! — и бросил на стол возле кадки комок тряпок, видимо, полотенец.
Послушно поднявшись с пола, я скинула шубу, и плечам сразу стало легче. Рукава толстовки были подраны в клочья и покрыты засохшей кровью. На джинсах тоже зияла окровавленная прореха. Нужно было раздеваться.
— Отвернись! — скомандовала я, и Волче с каменным лицом ушел за печь.
Зеркала здесь, конечно же, не было, но и без него ясно, что волки нанесли несколько заметных ран. Придётся делать уколы от бешенства, и тогда на полгода прощай выпивка, баня и ныряние после парной в прорубь. Черт вас дери, уроды! Сколько у меня времени на то, чтобы привиться вакциной? Кажется, сорок восемь часов?