— Ты даже не представляешь, насколько, — серьезно сказал Грэм.
Они встали первой парой друг напротив друга в ряду с другими танцующими.
— Ты умеешь танцевать этот танец? — вдруг забеспокоилась девушка при первых звуках, полившихся с галереи.
— Когда-то умел.
Грэм не стал уточнять, что танцевал он лет пятнадцать назад, когда был гораздо моложе, привлекательнее и грациознее, и не так сильно хромал. После четырех лет в подвалах Северной крепости тело его потеряло изрядную долю гибкости, а нога частенько отказывалась слушаться вовсе. Не говоря уже о пальцах на руках: три на левой не сгибались, а остальные сгибались плохо и болели. Схватки на мечах, которые по-прежнему привлекали его, стали для него настоящим испытанием.
Оказалось, что и танец тоже.
Со стороны все выглядело не так уж и плохо: быстрота и излишняя легкость, как бы поверхностность движений изящной, яркой девушки уравновешивали некоторую скованность высокого, прихрамывающего, угрюмого мужчины, только и всего. Но Грэм сам ощущал себя деревянной куклой, не умеющей сделать ни одного плавного, правильного движения. Ощущение это усилилось, когда в ходе танца партнершей его стала совсем юная девушка — вероятно, лет пятнадцати, не более, легкая, как стрекоза. Наблюдая, как она порхает, он почувствовал себя даже не куклой, а старым замшелым пнем, и горячо пожелал оказаться подальше от этой залы, наполненной беззаботными танцующими людьми в ярких одеждах. Он пожалел, что пришел сюда.
К счастью, Ванда скоро вернулась к нему — разрумянившаяся, улыбающаяся. Грэм предположил, что причиной ее радости стало вовсе не возвращение, а какой-нибудь милый галантный комплимент, сказанный молодым щеголем, с которым она танцевала.
Грэм, взглянув на нее, скрипнул зубами и сказал, не дожидаясь окончания танца:
— Ванда, нам надо поговорить.
— О чем? — лицо Ванды, обратившись к нему, потухло, словно туча затянула его.
— Не здесь.
— Но если я не вернусь к Ричарду после танца…
— Он подождет. Ты можешь уважить мою просьбу? Все-таки, мы не виделись довольно долго, не находишь?
Поколебавшись, покусав губы, Ванда неохотно согласилась. Еще до того, как окончилась очередная фигура, она взяла Грэма за руку и повела за собой, не обращая внимания на то, что их уход спутал ряды танцующих.
Они пересекли залу; за одной из нарядных портьер, драпирующих стены, обнаружилась застекленная дверь, ведущая на небольшой балкон. Ванда прикрыла за собой дверь, задернула портьеру и встала у резной балконной оградки, опершись о нее руками и перегнувшись вниз, словно что-то высматривая в ночи. Грэм прислонился спиной к двери и перевел дыхание. Здесь, на свежем воздухе, в ночной прохладе, он почувствовал себя гораздо лучше. Гораздо увереннее.
— Ты и впрямь князь? — проговорила Ванда приглушенно. — Это по правде?
— А ты думаешь, что я сам сделал приглашение или подкупил этого старикашку, который объявляет прибывших?
— Корделия рассказала мне о разговоре с тобой. Ну, том, когда она уговаривала тебя явиться с повинной пред светлые очи моего отца. Она рассказала, что ты побочный сын наинского князя. Но она не упоминала, что ты официально носишь титул.
— Тогда я его и не носил. Это свежее приобретение. Но этот титул — титул моего отца, можешь не сомневаться. Я не покупал его, а получил по наследству.
— Ты выглядишь… не совсем по-княжески.
— Знаю.
— Тогда… давно… в тебе было больше аристократизма.
— Возможно, — отозвался Грэм и подумал — о чем мы говорим? Зачем какие-то титулы?
— Ванда… — сказал он глухо. Имя, тысячу раз повторенное за долгие годы, отозвалось стародавней болью в сердце. — Ванда… Ты знаешь, зачем я здесь?
— Откуда мне знать?
— Ты помнишь, что сказала мне перед расставанием? Помнишь, что я ответил тебе? Я сказал, что обязательно вернусь. Я вернулся.
— Грэм, — она, наконец, произнесла его имя. Произнесла совсем не так, как произносила тогда. — Это было так давно…
Вот. А чего он, собственно, ждал? Что она бросится ему на шею и повторит те волшебные слова, которые он не забывал никогда? Глупец, сказал он себе, и медленно сжал пальцы в кулак, потом так же медленно разжал их. Резкая боль помогла удержать мысли в относительном порядке — испытанный прием.
— Слова за давностью лет теряют силу?
— Давай не будем вспоминать об этом. Пожалуйста. Там, в зале, находится мой жених, ты видел его. Через месяц я стану его женой. Все решено.
Нет, так невозможно. И почему она не повернется? Почему она лишает его даже возможности видеть ее лицо?
Всего пару шагов нужно сделать, чтобы оказаться рядом с ней. Грэм положил руки ей на плечи; Ванда вздрогнула.
— Что ты делаешь?
— Я люблю тебя.
— Убери руки!
— Стань моей женой. Зачем тебе этот виноградный принц?
— Зачем мне ты?
Ванда вывернулась в его руках; теперь она стояла к нему лицом, но его ладони по-прежнему лежали у нее на плечах. Грэм стоял так близко, что мог слышать запах ее волос, он был такой же, каким запомнился ему — осенние листья, красные осенние листья… Он понял, что дрожит.
— Что происходит? Я знаю тебя как бродягу и вора, и вдруг ты являешься ко мне весь в драгоценностях, с титулом, и предлагаешь мне руку? Это очередная твоя авантюра? — Ванда старалась говорить твердо, но Грэм знал — чувствовал — что она смущена и испугана.
— Ты мне не веришь?
— Не знаю, что ты себе вообразил! Я была глупой девчонкой, ты привлекал меня, только и всего…
— А его ты любишь?
— Кого? Ричарда? Конечно, люблю… — она запнулась и покраснела. Грэм неотрывно смотрел на нее. — Безымянный… почему тебе так трудно врать? Не смотри на меня так! Не люблю, ну и что? Ричард любит меня.
— Я тоже люблю тебя. Почему же он, а не я? Он богаче? Знатнее? Красивее?
Грэм провел тыльной стороной ладони по щеке Ванды, по шее и груди. Девушка вздрогнула и отпрянула… отпрянула бы, если бы было куда — но она упиралась спиной в перильца.
— Тебе противно чувствовать мое прикосновение?
Тогда она не отпрянула бы. Наоборот — прильнула… Грэм слишком хорошо помнил ее тело, прижимающееся к нему.
— Я закричу, — шепотом сказала Ванда.