- Это одной повезло, а остальных они таскают арканами за шею. Сережка рассказывал. Но не в том дело, пусть как хотят, так и таскают. Вот у нас в одном совхозе есть корова Послушница 2-я. Так она несколько лет подряд дает больше шестнадцати тысяч литров в год.
- Памятника не поставили?
- Вот еще придумала, - недовольно заметила Фрося, - корова тут ни при чем, дело в коровнице.
Стеша приподняла шлейф, подпрыгнула на одной ножке и негромко запела:
Ах, подружка моя,
Что ты так невесела?
Коровушку подоила,
Сразу нос повесила.
Она оглянулась на темные окна домов и, словно спохватившись, зажала себе рот рукой.
- Ну, а если по правде, - спросила Стеша, стараясь смягчить свою шутку, как ты прикидываешь, твоей Зойке далеко до Послушницы?
- И не спрашивай, - махнула рукой подруга. - Да если бы она у меня одна была, другие за ней и не тянутся. - Фрося сорвала с головы нарядную шляпку и стала ею обмахиваться, словно ей было жарко. - Лабораторию нам надо на ферму. Ведь мы боремся за каждый процент жирности молока.
Антошечкина молча опустила голову и вдруг заметила, что ее длинное платье волочится по земле. Быстро подхватив свой шлейф, Стеша со вздохом сказала;
- Тут тоже надо что-то придумывать. Соберем ОКБ. Вот только воду найдем.
Они шли молча, и каждая думала об одном и том же. Пора, ой, как пора взяться нашим комсомольцам за "второй цех", как часто они называли колхозные фермы. Сережкин магнитоуловитель и реостат в курятнике пока еще ничего не значат.
Неподалеку от Стешиного дома девушки встретили "длинного москвича". Он шел по другой стороне улицы и что-то бормотал себе под нос.
"Наверное, стихи читает", - решила Стеша.
Шелестя шинами, мимо проехали двое влюбленных. Они держались за руки и молчали.
Театральный разъезд заканчивался.
* * * * * * * * * *
У маленькой витрины книжного магазина, недавно организованного в Девичьей поляне, стоял Сергей Тетеркин. Он облокотился на свежевыкрашенные перила и разглядывал книги.
Книги в витрине разные: по агротехнике, по животноводству, романы и повести, стихи. Вон на самом верху - пушкинские сборники. Блестят в свете луны золотые буквы на переплетах. Вон - Маяковский. Но где, в каких книгах прочитает Сергей-пастушок о том, как разгадывать непонятные записки?
Он еще перед спектаклем рассказал Ольге о своих предположениях. Шульгина все-таки считает, что бутылка послана какой-нибудь специальной гидрологической экспедицией, но, конечно, не у берегов Америки.
Сергей хмурился, сдвигал свои колючие брови и не хотел идти домой. Разве до сна ему!
В правой стороне витрины он тщетно пытался прочесть заголовок книги. Книга лежала в тени, только первые буквы названия четко выделялись на светлом переплете:
"Поис... - читал Сергей, и ему определенно казалось, что дальше должны быть две буквы "ки". - Обязательно в этой книге говорится о поисках. Чего? Подземных рек или каких-нибудь минералов?"
"Нечего разгадывать ребусы, - подумал он. - Скоро луна осветит весь переплет. Нужно только подождать каких-нибудь полчаса".
И Сережка ждал, потому что в эту ночь все равно не уснешь!
Тень медленно уплывала в сторону, словно с витрины незаметно стаскивали черное сукно. Появилась новая буква - "к".
Вот если бы так же легко разгадывалась "тайна" записки!
Может быть, только в этот момент невероятным показалось Сергею новое обстоятельство. Зачем нужно было запечатывать в бутылку одну часть разорванной записки? Он вынул из кармана этот загадочный клочок бумаги и снова - в который раз! - пытался проникнуть в тайну цифр и латинских букв.
Где-то совсем рядом послышалось жалобное мяукание. Сергей тревожно огляделся. Вероятно, кто другой и не обратил бы внимания на такой пустяк. Подумаешь, кошка! Но нет, у пастушка совсем иные принципы. Кошка - животное, к тому же млекопитающее, как говорится в книгах. Животное полезное, состоит на постоянной службе у человека, и если оно жалуется, то, видно, у него есть к тому серьезные причины.
Из-за угла дома, где помещался книжный магазин, показалась Сима Вороненкова. Как маленького ребенка, прижав к груди, она несла мяукающую кошку.
Сергей заметил, что ее задние лапы тщательно забинтованы.
Девушка подняла свой острый носик, высморкалась в маленький платочек, и тут пастушок заметил, что Сима плакала. Он сразу понял, зная ее характер, что ревела она из-за кошки. Ничего не поделаешь, слезливое существо эта Вороненкова.
- Кто это ее? - спросил Сергей, дотронувшись до бинта.
- Макаркина, - поднеся платочек к глазам, всхлипнула Сима. - Со злости как дверью хлопнет... Одну ногу совсем переломила.
Она стояла возле Сергея притихшая, маленькая и черненькая в своем темном простом платье.
У Сергея защемило сердце. Он не мог спокойно смотреть, как плачут девчонки.
Подошли Стеша и Фрося. Услышав, о чем идет речь, Антошечкина не удержалась и, придержав пышные кружева на груди, нагнулась и в сердцах плюнула:
- Простите, девчата, может, и не к лицу мне плеваться, но досада берет на эту чортову Макариху. Кошка ей на дороге стала! Думается мне, что эту Макариху в город надо отправить, пусть из нее все злые микробы повытаскают. Навязалась на нашу шею, злыдень ненавистная!
- На собрании о ней надо вопрос поставить, - сказала Фрося, поглаживая притихшую жертву Макаркиной.
- Из-за кошки? - с сомнением спросил пастушок.
- А как же? - по привычке накинулась на него Фрося, словно Сережка был виноват, а не Макариха. - Она не только кошку, она свою скотину лупит почем зря. Глядеть совестно.
- Да не об том речь, - прервала се Стеша и беспокойно заморгала ресничками. - Не это самое главное, - кошка там или скотина. Обида за другое берет... Мы... вот все вместе живем хорошо, дружно, будто одна настоящая семья, и зачем нам... Скажите, зачем нам нужны такие люди, от которых злость разгорается в сердце: лентяи, мелкие скопидомы, торгаши. В жизни у них только свой дом и рынок. - Стеша умолкла, прижала кулачки к подбородку и снова заговорила: - Час тому назад на спектакле я читала такие стихи, такие стихи... ну, аж сердце замирало. Мне казалось, что и люди, все те, кто меня слышал, от этих стихов становились и добрее и лучше. Потому что сила в них особенная... Мы сейчас шли с Фросей, говорили об этих стихах и думали сделать тоже что-то особенное. Нам и луна казалась совсем другой, будто это свет дневной над полями, о чем Ольгушка мечтает. - Мы говорили о том, как сделать нашу жизнь получше, - словно повторяя стихи, закрыв глаза, шептала Стеша. - И казалось нам, что нет на земле лучше места, чем вот эта наша Комсомольская улица.
- И вдруг кошка дорогу перебежала, - сказал Сергей и со смешком отвернулся к витрине.
- Вот именно, перебежала, - Стеша открыла глаза и погладила кошку, которая снова начала тихо мяукать. - Она вроде как напомнила, что живут еще на этой улице ленивые, вредные люди, которые перебегают нам дорогу. И сразу увидела я, что и улица не мощена, вспомнила, как осенью мы ходим здесь в резиновых сапогах, а не в туфлях. И увидела я избы старые, оставшиеся от дедушек, оглядела себя и тоже разозлилась. Ходит глупая девка, метет шлейфом улицу и корчит из себя неизвестно кого. - Антошечкина обиженно замолкла.
- А как хочется, чтобы все люди были хорошими, - с детской наивностью сказала Сима, прижимая к себе кошку. Девушка приподняла косынку на своей стриженой головке и, помолчав, продолжала: - Мне стыдно говорить, теперь у Анны Егоровны и вместе с вами я стала совсем другая, но вот раньше, когда я встречала чужого, не нашего человека, черствого и грубого, то мне становилось так больно за всех, что я потом плакала. Может, болезнь была в этом виновата или просто так... - Сима вздохнула и опустила голову.
- А все-таки Макариху надо на общем собрании проработать! - заключила Фрося. - И Лукьяничева тоже.
- За что? - спросил Сергей.