защищает в грозу,
а в мирный день
дипломатия.
Но нет у нас
довода
более веского,
чем амбар,
ломящийся от хлебных груд.
Нету
дела
почетнее деревенского,
почетнее,
чем крестьянский труд.
- Честное слово, здорово это все! - горячо воскликнул Вадим. - Неужели ты не чувствуешь, как пахнет этот хлеб? Ну, вздохни, вздохни пошире, и ты поймешь, что это значит. У нас в квартире пахнет больницей. А здесь...
Вадим закрыл глаза и с наслаждением втянул в себя воздух.
- У меня сейчас такое состояние, будто я черемухи нанюхался. Хожу, как пьяный. Никакие цветы, никакие духи не сравнятся с этим волнующим запахом созревающих хлебов. Нет у наших парфюмеров никакой романтики, я на их месте создал бы такое чудо, чтоб люди ахнули...
Бабкин не слушал его. Он задумчиво подошел к толстым стеблям ветвистой пшеницы и остановился.
Димка уже тут как тут.
Он осторожно раздвинул стебли и, стараясь не наступать на них, примерил, сколь высока пшеница. Багрецов вспомнил, как однажды в прошлый свой приезд встретил на поле председателя райисполкома. Деловито расправляя лист кукурузы на своей тучной груди, он измерял ее своим ростом. Шутливо качая головой, председатель говорил: "Нет, Анна Егоровна, у соседей кукуруза повыше этой пуговички, - тут он указывал на гимнастерку. - Выправляться надо, организуйте подкормку".
Часто бывал председатель на полях и видел все своим опытным хозяйским глазом. "Никифор Карпович, секретарь райкома, наверное, тоже сейчас в поле", невольно подумал о нем Вадим.
Шофер нетерпеливо загудел, и друзья вернулись к машине.
...Впереди, как призрачная высокая гора, в розовом утреннем небе вырисовывался знакомый холм. Уже громадными казались Ольгины тополя. Зубчиками они исчертили край неба. А над тополями высился ветряк. Лень ему в такую рань размахивать крыльями.
- Выйдем? - предложил Тимофей.
- Попрошу вас, товарищ шофер, отвезти чемоданы, - обратился Багрецов к заспанному угрюмому пареньку. - А мы отсюда пешком пройдем.
Бабкин оставил при себе маленький контрольный приемник. Сейчас аппарат уже был не в чемоданчике, а в кожаном чехле, напоминающем футляр от бинокля. Надо, конечно, проверить работу автоматической станции. Правда, на этот раз они приехали сюда в отпуск, но дело прежде всего. Не посылать же институту специального человека для проверки установки!
Тимофей включил приемник. На длинных волнах передавали гимнастику. Из сетчатого отверстия в верхней крышке слышался тонкий, пронзительный голосок:
- Вытяните руки на ширину плеч... Так, приготовились...
На ультракоротких волнах приемник тоже работал. Кто-то, может быть, Сергей Тетеркин или его помощник Никитка, требовал на пастбище доярок. На другой волне передавалась сводка местной МТС. Повар с полевого стана кричал на весь район, чтобы ему срочно прислали лавровый лист.
- Соображение надо иметь, - доказывал он. - Голову вы с меня сняли. Сегодня же уха.
На десятках волн разной длины разговаривали колхозные радиостанции.
Тимофей увлекся этим необыкновенным путешествием по эфиру. Вся жизнь большого и хорошо налаженного хозяйства вставала перед ним. А это что? Тонкие звенящие звуки, будто капала вода на стекло. Ну, как же не узнать! Это работают на полях автоматические приборы, сделанные в институте.
Снова поворот ручки.
Приемник сразу замолк. Никаких шорохов, никакого шипения. Вдруг резкий треск. Рычание, грохот. Казалось, что крохотный репродуктор, спрятанный в приемнике, сейчас выскочит наружу. Это уже совсем непонятно. Вероятно, где-то здесь работает станция огромной мощности. Но зачем она нужна?
Бабкин не стал долго задумываться. Мало ли что бывает. Он взял под руку Вадима и молча полез вместе с ним на вершину холма.
Высокая стена тополей опоясывала озеро. Озеро как бы светилось изнутри, будто горели на дне прикрытые матовым стеклом холодные Ольгины лампы. Густой кустарник жался к стволам тополей. Здесь, около водоема, защищенного от знойных ветров и солнца, было совсем прохладно.
Как по стеклу, бегали шустрые водомерки. Со дна выскакивали на поверхность лопающиеся пузырьки.
- Зря мы с тобой тогда подвесную дорогу не спроектировали, - шутливо заметил Вадим, устало плюхаясь на скамью. - Тяжеловато добираться к этому бассейну, Особенно Анне Егоровне.
- А что ей здесь делать? Это мы с тобой вроде туристов осматриваем достопримечательности Девичьей поляны.
- Туристы... - задумчиво усмехнулся Вадим. - А помнишь, как мы ночью здесь заблудились? В первый же день... И вдруг сразу начались чудеса... - Он мечтательно закрыл глаза, помолчал, затем, поднимаясь, проговорил: - Пойдем. Не знаю, но мне почему-то грустно вспоминать о том времени. Все тогда казалось необыкновенным. Помнишь?.. Девушка на склоне холма... и пела она так грустно: "Услышь меня, хороший мой..." А потом, - в голосе Вадима прозвучала скрытая обида, - все стало обычным. Девушка оказалась агрономом и вскоре женой механика Тетеркина. - Багрецов печально вздохнул и перекинул плащ через плечо. - Даже трактор, который ночью бродил по полям, тоже... так... наивность... обыкновенная затея, которая, конечно, ни к чему не привела.
- Это уж слишком, - недовольно возразил Бабкин, надвигая фуражку на глаза. - Я терпеливо слушал твою скучную лирику. Мировая скорбь и твои прочие поэтические настроения нам знакомы! Но это никак не вяжется с серьезной техникой. Я уверен, что мечтания Тетеркина имеют под собою абсолютно реальную почву.
- Эх, Тимка! Ни черта ты не понимаешь. Скучная ли...ри...ка... презрительно протянул Багрецов. - Ты же ничего не чувствуешь. А я вот пришел на это место, и сердце защемило. Ведь это мы все делали, мучились, искали воду. Ничего не получалось. Главный инженер... - мечтательно произнес он. Скоро ль я им еще буду? Ты, Тимка, не смейся, но кажется мне, что прощаюсь я на этом озере с какой-то детской мечтой и, может быть, с юностью. Потому что все тогда представлялось иначе. На каждом шагу нас подстерегали неведомые чудеса... - Вадим говорил, ероша свои курчавые волосы. - Ты знаешь, есть такие темные очки, которые защищают глаза от солнца. Их надевают обычно у моря. Без этих очков ты щуришься, солнце мешает тебе рассматривать лица, ты многих не узнаешь. Все тебе кажутся молодыми, и девушки прекрасными. Светло, радостно! Песок ослепительно белый, чистый. В небе ни облачка! Мир хорош! Но вот ты надеваешь эти черно-зеленые очки. Сразу все преображается. На лицах появляются предательские морщинки. Девушки дурнеют. Песок становится зеленоватым, и в нем ты видишь каждую мелочь: обгорелую спичку, окурок, яичную скорлупу. На этом месте уже неприятно лежать. Поднимешь глаза - и сразу замечаешь какие-то неприятные облака, похожие на тучи, они черными пятнами выделяются на сером небе. Пора домой, будет дождь!
Вадим передохнул и убежденно сказал:
- Я бы запретил продавать такие очки. Их надо просто бояться.
- Это для слабонервных, - спокойно возразил Бабкин. - Сквозь какие очки ты сейчас смотришь? Форсун!
- Не смейся, Тимка. Иногда бывает, что вот нападет на меня этакая проклятая холодная трезвость. Все известно, и больше нечему удивляться... Слышишь? - Вадим вдруг замолк и показал пальцем в сторону шлюза. - Щелкнуло реле, шлюз открылся, и вода побежала вниз. Как будто бы чудеса? Ведь здесь никого нет. А мы знаем, что это простейшая телемеханика. В Девичьей поляне на узле управления диспетчер нажал кнопку. Абсолютно ясно! Никаких фокусов и чудес!
Багрецов снял шляпу и несколько раз прошелся взад и вперед по узкой дорожке над озером.
- В прошлый раз ты точно так же разглагольствовал, а потом первые две недели ходил с раскрытым ртом, - напомнил Тимофей. - И, право же, я тебя не узнаю: только что на дороге ты визжал словно от щекотки, потрясенный запахом пшеничных полей. Телячьей восторженности тебе не занимать.
- Чудак и сухарь, - замахал на него шляпой Багрецов. - Опять ты ничего не понимаешь. У тебя душа вымерена с точностью до десятой миллиметра, разделена плотными перегородками, и каждый раз, когда тебе нужно как-то реагировать на "внешние раздражители", говоря научным языком, ты мучительно долго ищешь ключ от камер, где у тебя запрятаны разные чувства: смех, плач, просто хандра. Неужели ты не понимаешь, что я могу безудержно радоваться, смотря на зреющие хлеба, и с равнодушной важностью оттопыривать нижнюю губу при виде новой машины, которая меня уже не удивит?
- Погоди важничать, всезнайка. Наука, как тебе известно, не имеет предела, а тем более у нас в стране. - Тимофей грубовато наклонил к себе голову товарища и сочувственно заметил: - Мне кажется, мой дорогой "профессор", вы очень устали. Маленький мирок, ограниченный индикаторами и реле, с которыми вы возитесь ежедневно, не дает вам возможности видеть технику во всей ее широте.. А мне кое о чем писала Антошечкина. Только это, конечно, между нами. Думаю, мы что-то увидим интересное. Именно то, чего ты жаждешь! - с нарочитым пафосом подчеркнул Бабкин. - Не-обык-новен-ное!