Конан остался сидеть в кабаке и после того, как проводил Кецуву и Кулем тоже ушел. Напарник кабатчика, второй пайщик заведения, нравился киммерийцу куда меньше. Он был гораздо толще и не перескакивал через стойку, а медленно и величественно огибал ее, неся свой живот, как атрибут царского достоинства.
Он предложил Конану комнату наверху, где можно спокойно выспаться, но киммериец не испытывал желания спать. Дикое возбуждение блуждало в нем. Он даже представить себе не мог, что глаза иногда имеют свойства крепко закрываться, а сознание — выпадать из реальности.
Прошло около двух часов, и Конан с радостью оставил питейное заведение и поспешил на условленную встречу.
Кецуву он увидел издалека. Она шла как-то странно, будто ее подталкивали сзади, а она упиралась и идти не хотела.
— Кецува! — воскликнул Конан. — Что-то не так?
Девушка сморщила лицо, словно от зубной боли и помотала головой.
Слезы блестели у нее на щеках.
— Я предала! — закричала она и вдруг неестественно резко выгнулась назад. Рот ее открылся, из него потекла струйка крови, глаза сделались стеклянными.
Затем она упала вперед, и из тени позади нее вышел мужчина в зачерненных доспехах. Лицо у него тоже было покрыто черной краской.
— Дура! — сообщил он. — Могла бы и жить… — И добавил, обращаясь уже конкретно к Конану: — в отличие от тебя… Убьем негодяя!
Его сообщники отозвались нестройными воплями, выскакивая из тени, и бросились на Конана.
Он встречался с этими господами раньше — во дворце, когда собирался свидеться с карликом Аринны. Тогда их было чуть больше, но сейчас они оказались гораздо более злыми.
Конан обернулся и увидел, что с другого конца улицы к нему тоже приближаются вооруженные люди. Конан выхватил меч и кинулся в их сторону.
Меч киммерийца запел свою смертоносную песнь. Первый из врагов, бежавший с поднятой над головой дубиной, вдруг споткнулся, наткнувшись на кончик его лезвия, и с удивлением посмотрел вниз. Он увидел, как из разреза на животе вываливаются внутренности. Выронив дубину, нападающий попытался ухватиться за края раны, но тщетно…
Другой противник обнаружил у себя в сердце нечто острое и холодное, и силы оставили его, а ноги перестали слушаться. Третий оказался проворнее и сумел отбить чужой клинок.
Конан отпрыгнул, отражая ответный выпад. Его нога попала на что-то скользкое. Он пошатнулся, и второй удар вражеского меча заставил его отступить к стене, едва не лишив при том руки. Конан уперся лопатками в стену и исхитрился попасть клинком в пах противника, посчитавшего, что дело сделано и остается только добить жертву.
Воин, убивший Кецуву, подоспел как раз вовремя, чтобы падающее тело соратника помешало ему как следует воспротивиться удару Конана.
Меч Конана легко разрубил кольчугу, кожаную куртку и позвоночник противника. Враг упал и некоторое время корчился на земле, пытаясь избавиться от опостылевшей жизни. Конан не пожелал, больше тратить на него сил.
— Демон! — воскликнул один из воинов, и Конан уважил его мнение, с одного взмаха отрубив ему голову.
Кровь брызнула в глаза Конана, и киммериец на мгновение перестал видеть.
Этого оказалось достаточно, чтобы пропустить удар по голове.
Убивать поверженного противника никто не стал. В красном свете Конан смутно видел скло-ненные над ним лица и слышал разговоры о том, что Линфань-де с удовольствием позабавится с варваром в пыточной.
Пленника связали и понесли. Он видел над головой закопченные потолки, обонял множество различных запахов, среди которых преобладали ароматы земли, пота и горящего лампадного масла.
Подземелье оказалось на редкость сырым, словно из него только что откачали воду. Лязгнула дверь, и Конана втолкнули в камеру. Он упал лицом в дурно пахнущую, начавшую гнить солому. Свет проникал сквозь маленькое слуховое окошко, выходящее в коридор с горящими лампами.
Конан ворочался, пытаясь ослабить путы, и постепенно это ему удавалось. Протрудившись несколько часов, киммериец почти освободил ноги. И это обстоятельство сильно помогло ему, когда над ухом заверещали крысы, и Конан обнаружил двух серых хищников с голыми хвостами, которые целенаправленно приближались к пленнику.
Конан никого не собирался кормить собственным телом. Он считал, что оно ему самому еще понадобится. Крысы, похоже, не разделяли его мнения.
Они собирались начать с его щек. Киммериец ощутил прикосновения их гадких усов и зарычал в ответ. Это крыс не образумило. Пришлось вскочить на ноги и раздавить одну из особо нахальных хищниц, чтобы вторая сообразила, кто здесь сильный, и скрылась.
— Слышь, как бы они его не сожрали, — послышался голос из-за двери. — Слышь, как пищат.
— Ничего, — отозвался второй. — Для Линфаня останется.
— Думаешь? А если все-таки не останется?… Пойдем, шуганем…
— Да не… Вот уже и не слышно ничего. Слышишь?
— Ну ладно, бросай…
Конан снова с тихим стоном повалился на солому. Крыса заверещала и принялась шуршать. Конан лежал неподвижно, стараясь дышать ослабленно, как во сне.
Крыса осмелела и принялась подбираться к человеку. Она долго не решалась выйти на середину камеры, то и дело возвращаясь к стенам, но в конце концов голод победил благоразумие. Крыса вдруг сорвалась с места и кинулась на Конана.
Варвар тотчас вскочил и наступил крысе одной ногой на хвост, другой — на голову. Крыса верещала и скребла лапами, но ничего поделать не могла.
— Слушай, — сказали за дверью. — Я пойду проверю. Если пленник умрет, нам достанется…
— Пожалуй, ты прав, сходим вместе. Загремели ключи, и дверь стала открываться.
Конан прыгнул к двери и боднул голову тюремщика с ключами. От сильного удара стражник выронил связку и повалился назад, на руки напарника.
— Сильная Шеват! — воскликнул тот.
Второго такого ловкого удара у киммерийца не получилось. Оставшийся в сознании тюремщик бросил поверженного друга и ударился в бегство. Путы на ногах не позволяли Конану участвовать в погоне.
Тюремщик скрылся, поднявшись по лестнице.
Конан склонился над потерявшим сознание человеком и зубами выдернул у него из ножен короткий широкий меч, больше похожий на орудие мясника, чем на оружие воина.