— Ну вот! Опять плати! Так есть же совсем малоимущие люди. Допустим, которые на вашем пляже пытаются барахло продать, или их родные?
— А-а-а! У тех есть телевизионная программа, специальная. Там выступает такой доктор Малахольнов. Он рассказывает, как от серьёзных болезней заваривать разные сорняки и делать нелепые упражнения…
— Так это вроде как плацебо! — поумничал Рэд.
— И плацебо, и авто-эвтаназия. Эвтаназия у нас тоже дорого. Разрекламировали, что вроде как очень приятно это. А кто потом скажет, приятно ему было, или нет?!
На этой печальной ноте они попрощались, и братья улетели на своём аэрокаре, так и не отведав приятных методов лечения в этом городе-клинике.
Штаб по спасению экспедиции Рэда в городе Мурманск стал как-то разваливаться. Финансирование из головной организации, и ранее поступавшее с перебоями, в какой-то момент совсем прекратилось. Генеральный директор официально сообщил Толику:
— Совет директоров проанализировал перспективу Вашей деятельности. Целесообразности в Проекте не видит ввиду полного отсутствия сведений о самолёте. Рекламу приклеивать не к чему. Проект убыточен. Поэтому, на основании выше изложенного, вы все уволены по сокращению штатов!
Толик, он и так в период «окон» финансирования, деятельность экспедиции снабжал деньгами из своих сбережений и займов. В этой же ситуации даже занимать было не под что. Наступил идеальный момент для распада. Коллектив в настоящем отрезке времени развалился на три ручья.
Таня неожиданно и независимо от решения гендиректора головного предприятия влюбилась. Что с ней часто бывало и это спасало её от профессиональной деятельности в секторе любви или, как говорится, в области «горизонтальной профессии». Её избранник всплыл из табачного марева мурманского ресторана «Уют» в образе моряка дальнего плавания. Таню поразил китель претендента. Он был весь украшен знаками различия, на рукавах золотые нашивки выползали выше локтя. Если бы можно было серьёзно квалифицировать такие регалии, то это был бы «капитан всемирного порта», как минимум. Только это был салогрей со средненького траулера и его лицо, лишённое интеллекта, оставалось в тени золотых нашивок. Он собрался в отпуск на малую родину, в вологодскую деревню. Там, уходя в армию, он получил клятву от невесты, которую сам дефлорировал после пьяных лапаний на сеновале. Она обещала «ждать всю жизнь», даже если он попадёт в плен к душманам. Но неутолимое желание повторить первую пробу привело её в койку к одному трактористу-выпивохе, с которым она теперь имела двоих детей и ждала третьего. Двоих они сотворили, пока салогрей был в армии. В армии он салогреем не был, а стал таковым после дембеля. Узнав об измене избранницы, он, влекомый компанией искателей приключений — дембелей из его части, подался в славный город Мурманск. Там они окончили «шмоньку» — низшие скоротечные трёхмесячные курсы, где клепали поваров, палубных матросов или, если сказать прямо, просто выдавали удостоверения, убедившись, что претенденты не страдают сильными душевными болезнями. Избраннику Тани досталась специальность «салогрей». Так называется в народе машинист мукомольной фабрики. На корме траулера, подальше, чтобы не воняло на весь корабль, стоит сушилка-мололка, которая высушивает отходы от потрошения рыбы и делает из них рыбную муку. При высушивании потрохов обильно истекает рыбий жир — весьма ценное, собираемое в контейнеры сырьё, от которого и исходит сильнейший смрад. Этот самый жир обильно пропитывает робу салогрея, отчего она обретет вид кожаной и источает миазмы, сравнимые лишь с отравляющими веществами Первой мировой войны. Этим запахом пропитывается даже тело салогрея. Жить с ними в одной каюте отказывались во все века и на всех флотах, поэтому салогрей живёт всегда один. Даже если на судне водится женщина-повар, спец по замыванию котлов на камбузе, она тоже с презрением смотрит на облик салогрея. Кроме отдельной каюты, он имеет такой же пай от сделки, как и капитан, как и тралмейстер. Только три человека на траулере имеют полный пай, а все остальные, включая старпома и первого помощника капитана, — долю от пая. Даже такая неслыханная зарплата — ведь валюту, «подфлажные», платят тоже от пая, не поднимает статус салогрея. Поэтому, чтобы облегчить моральные издержки, они имеют привычку нашивать несанкционированно нашивки на рукава своих кителей, тем самым поднимая себя в глазах своих и всего окружения.
Вот и этот салогрей, избранник Тани, готовясь в отпуск в деревню, налепил на рукава кителя штук по девять широких золотых полосок. Ещё у него был огромный автомобиль «Бьюик», седан, привезенный из Канады, где ему, как и другим матросам, продали этого ржавого монстра маклаки-пройдохи прямо на пирсе. Завозили эти огромные драндулеты со свалок всей Америки. Салогрею достался «Бьюик» грязно-розового цвета. Ездил он максимум на второй скорости, отчего при езде раздавался страшный рёв, и жор бензина доходил до сорока литров на сотню. Что интересно, именно на этом драндулете салогрей и намеревался ехать в родную деревню, удивлять свою бывшую невесту своим шиком. Так что встреча с Таней спасла его от приключений на дороге, так как монстр ломался через каждые сто километров. Но новая невеста салогрея сочла, что это шикарный лимузин и что он её достоин! Таня, будучи изрядно подшофе, приняла салогрея за очень важного капитана дальнего плавания, а ресторан «Уют» был до того прокурен, что запаха салогрея было не слышно. Когда мезальянс случился и «невеста героя» попала в лапы презренного салогрея, состоялся пинок ниже поясницы из штаба по спасению Рэда, ввиду его полного банкротства. Выбор-то у неё ещё был: стать профессиональной жрицей любви или пойти в пароходство красить борта и надстройку кораблей на ветру Заполярья, в жидкой спецовке, густой и вязкой краской, отчего при протаскивании очередного мазка выворачивает кисть руки. Но Таня предпочла пребывать женой салогрея, об истинной морской специальности ей скоро стало известно от подружек-завистниц. Правда, салогрей объявил ей, что он «командир отдельной части-фабрики», но запаха это не уменьшало. Теперь Танина жизнь круто изменилась. Времени с утра заседать в ресторане с пустыми разговорами о вероятности проникновения на военную радиостанцию с целью обнаружений сведений о пропавшем «Яке» теперь у неё не было. Она была целиком занята экипировкой для соответствия статусу морячки дальнего плавания. Для этого салогрей договорился со знакомыми моряками, и они забивали встречу с примеркой контрабандных шмоток, привезённых последними рейсами из Лас-Пальмас де Гран Канариа и Санта Крус. Типоразмер шмоток человеку бывает трудно подобрать даже в магазине, где они собраны в одном зале. А в этом случае приходилось мотаться от Роста до Фадеева ручья и в разных квартирах, соблюдая все правила конспирации — наследие советского строя — примерять всё подряд. Фарцовщики страстно хотели продать хлам, произведённый из технической ткани африканцами-эмигрантами в Андалузии и Каталонии, Таня же хотела, чтобы плащёвки хорошо сидели. Наслаждался лишь салогрей, он сам себе казался хронопом, как минимум, шейха и английского принца крови! Скрипучим голосом он непрестанно вещал:
— Татьяна! В средствах себя не стесняй! Ни в чём себе не отказывай! Я себе цену знаю! Не позволю своей жене экономить на себе!
При этом, в силу постоянного переворота слов местами, было не понятно, кто на ком не должен экономить! Жилищный вопрос они решили тоже необычным образом. Салогрей пообещал своему товарищу, которого за пьянку и неявку к отходу судна давно списали на берег, и он проживал на жилплощади престарелой официантки, привезти двухкассетный «Шарп». Это было предметом и пределом мечтаний официантки, она желала и жаждала слушать поп-музыку в режиме нон-стоп. Матрос-расстрига, жертва официантки и алкоголизма, когда ещё находился «на бичеве», самозахватом заселился в дощатом двухэтажном бараке под снос. Снос же его как-то задержали. Место в городе это называлось «жилстрой». Дома здесь сплошь состояли из дощатых бараков. Видно это место, на сопке, было из многих мест города. Таня даже гордилась, что она живёт в «центре и выше всех!» Генстроительство же резко переметнулось в район «морской» и дом-барак уцелел до поры до времени. Любимец старой официантки ветрено сказал:
— Живи сколько захочешь, только «Шарп» мне привези с первого рейса!
В промежуток между запоями, в период обострения жизнедеятельности, списанный матрос натаскал со свалок всякой выброшенной хозяевами мебелишки. Прачка с траулера дала салогрею бельишко за банку с печенью трески, и зажили молодожёны в неге и диалогах:
— Любовь моя! — бормотал салогрей сквозь клубы табачного дыма, синими кружевами валящими из рта и его ноздрей, — я хочу от тебя двух мальчиков и двух девочек!
— Дорогой! — отвечала Таня затягиваясь «Мальборо», — старайся, старайся!
Сама же имела втуне спираль, вправленную на случай, если от чрезмерного перепития потеряет контроль над очередным претендентом на её тело. Салогрей давно отказался от идеи ехать в отпуск в вологодскую деревню. Хотя вначале, чтобы притупить бдительность суженого, Таня согласилась ехать с ним и даже вошла в роль невесты. Но как-то салогрей сообщил ей:
— Дорогая, нам надо пойти купить тебе резиновые сапоги!
— Для чего, милый? — с недоумённо невинным видом воскликнула «невеста».
— А то ты от станции до нашего дома не дойдёшь!
Здесь Таню осенило, куда её увлекают в свадебное путешествие. Она стала непрерывно жаловаться на плохое здоровье и умело, в нужные моменты, отказывать влюбленному в сексе. Тот быстро забыл про не прощённую беременную вологодскую невесту и весь увлёкся экипировкой молодой жены. Тем более, что его организм, с избытком снабженный ретинолом из рыбьего жира — от производственной деятельности, всё время требовал выхода сексуальной энергии. День у них начинался так. Пока Таня спала, салогрей выходил к телефону-автомату, благо что в этот период жизни страны автоматы были совершенно бесплатными. Начинал обзванивать всех, кто обещал узнать что-либо про наряды для женщин с Лас-Пальмаса. Набив пару тройку адресов, он шел будить жену хорошими известиями. Завтракали и обедали они печенью трески, которую изготовил сам салогрей. Всю печень трески, поступавшую в розничную сеть, вручную делали матросы на траулерах. Для этого запасались «банкой номер три» и в часы, когда не было подвахты, набивали банки молоками от рыб-самцов. Заливали эти молоки вытопленным рыбьим жиром, добытым у того же салогрея из общей бочки. Получалась «печень трески», которую потом домовитые хозяйки, открыв заветную баночку, добавляли в салат, сооруженный из варёной картошки и майонеза. Получался, по их словам, «декольтес» к праздничному столу. Таня с молодым мужем ужинали только в ресторане, чем распорядок Тани сильно нарушен не был. Она перед каждым выходом долго выбирала новую кофточку и мучительно подбирала к ней джинсы с воплями:
— Милый, мне чёрные или синие джинсы сегодня одеть? Мне кажется — синие меня полнят!
— Одень юбку! — салогрею очень нравились ноги бутылками у его молодой жены, и он считал их добротным достоянием.
Далее до самого вечера шли рассуждения-мечты о том, что потом на чеки ВТБ можно будет купить «Жигули». Далее следовало: «Какой модели? Одиннадцатую или пятёрку?» — начинала Таня
— Пятёрку — она мягкая! — восклицал салогрей, не понимая, что все «Жигули» делают из одного и того же хлама!
Так и текла их жизнь.
Толик, тем временем, воспользовался случаем: во льдах Арктики военные лётчики обнаружили вмороженное судно, на котором находился один единственный матрос, который совершенно потерял всю память. Он не мог даже сказать, куда делась вся команда. Сказал только, что зовут его Сергей Смирнов. Фирмочка, которой принадлежал этот корабль-сухогруз, тут же организовала штаб по его спасению, куда требовался «опытный менеджер». В штабе и так уже была целая орда специалистов, все они были сплошь из бывших капитанов, пребывавших в пенсионном возрасте, и только то и умевших, что горлопанить, «соображать» на троих в рабочее время и травить, после опохмелки, морские байки. Но каждый член штаба был от него неотъемлем, как опоры моста. Каждый — по рекомендации «нужного» человека. Например, самый маленький, во всех отношениях, Дроздов — был ответственный по аренде офиса. Офис располагался на улице Траловой. Эта улица сплошь состояла из конторок, каждая из которых имела свой маленький флот из трёх-семи судов. Были здесь же конторы и покрупнее, типа «Тралфлот», но стояли они особняком и как бы к улице Траловая отношения не имели. Траловая, считалось, состоит из конторок флотов и колхозов. Дома были в большинстве своём бревенчатые, послевоенной постройки. Когда поняли, что Мурманск действительно незамерзающий, независимый от балтийских стран порт мирового класса, на развитие города были брошены значительные, по меркам того времени, средства. Лишь Траловая улица пребывала в режиме стагнации. Вот в такой бревенчатый офис и устроился Толик. В его задачи входило вести переписку с Москвой и отсылать письма электронной почтой. В свой первый день работы он вошёл в конфликт со всеми членами штаба. Выйдя в первый день на работу, он пришёл в полдень, когда опохмелка шла полным ходом. Дроздов рассказывал историю:
— …жена моряка была бл…довитая, страшно! Ну, второй штурман, а у него, как знаете, хранится судовая печать, говорит капитану, что его жена бл…дует. «Докажи!» — кричит тот. Ну и как-то раз приходит капитан утром домой с судна, раздевает жену — а у неё печать его судна стоит прямо на ж…пе!
Все моряки эту историю давно знали наизусть и передавали из поколения в поколение, но все смеялись до слёз. Один Толик не смеялся. Тогда его стали разводить на «привальную», в честь приёма на работу. Он ответил, что на работе не пьёт и все от него дистанцировались навсегда.
Когда привезли из аэропорта парня, снятого с вмороженного судна, Толик постарался встретится с ним. Но на все вопросы парень, по фамилии Смирнов, лишь улыбался и говорил, что ничего не помнит, в том числе где находится вся команда судна. Толик, когда народ схлынул, улучшил момент и спросил вразрез, «на прихват»:
— Куда уехал парень по имени Рэд, который прилетел на самолёте?
В глазах Смирнова мелькнуло смятение. Толику даже показалось, что Смирнов видел Рэда. Только тот отрицательно закачал головой и ответил, что никакого Рэда не знает:
— Кто это такой? — спросил он наивно.
Куда делась команда, казалось, он тоже не знал. Наконец, члены штаба по спасению транспорта из льдов Арктики приняли рабочую гипотезу, как всегда, выбрав ту, что им была больше по сердцу:
— Пацан, видать, для сугреву пил гидролизный спирт в больших дозах. Это очень вредно для организма! — в этом месте повествующий делал паузу, чтобы слушающие оценили, как бывшие морские волки рисковали своим здоровьем, но остались целы и даже могут вспомнить, когда у тёщи день рождения! — Но ничего, мы ему комнату в доме межрейсового отдыха моряков выбили. Там среди своих отойдёт постепенно. Может, вспомнит чего!
После этого, чтобы рабочее время в штабе шло побыстрее, потёк очередной рассказ:
— Жена судового кочегара бл…довала страшно! — это была ключевая фраза всех морских историй. — А тут на судно поступили спасательные плотики, сигнальная лампочка на клотике которого загоралась от батарейки, при соприкосновении батарейки с водой. Только с солёной водой, заметьте! Приходит кочегар с рейса и говорит жене: «Купил в иностранном порту японский прибор, указывает, бл…довала ты, или нет! Ссы в таз!» Ну жена надула в таз, кочегар бросил туда батарейку. Лампочка-то и загорелась! Он пи…дюлину жене как выпишет! А она кричит: «Васенька, было! Но только один раз!»
Все опять смеялись до упада, хотя слышали эту историю сотни сотен раз!..
Всех остальных членов экипажа сухогруза записали, как пропавшими без вести, а по самому сухогрузу приняли важное решение. Организовали на борту судна экспедицию, высадили там водолазов с оборудованием. Нашли вал винта судна такой же серии. Решили всем штабом, что везти его вертолётом будет как-то не по арктически. Сбросили вал с самолёта, а потом долго тянули лебёдкой по льду и подняли на борт подъёмной стрелой. Оснастили вал винтом — запасной имелся на борту судна — и с помощью лебёдок заправили в дейдвудную трубу. Судно пришло своим ходом в Мурманск! Из всего штаба по спасению один лишь Толик «показался» руководству, поэтому штаб распустили, а Толика временно оставили в управлении морской фирмочки, владеющей сухогрузом.
Без дела остался Аркадий — банкротство штаба произошло в тот момент, когда Арон и капитан АПЛ Егор Бриттов находились на мурманской авто-толкучке, продавали автомобиль Бриттова. Это был «Форд-Скорпио», который привёз на траулере рыбнофлотный родственник Егора откуда-то из Голландии. Машина была очень капризная. Временами холостые обороты двигателя без видимых причин подскакивали до средних и держались так, не поддаваясь никаким усилиям местных умельцев. Потом обороты сами стихали до нормальных, и Бриттов с замиранием сердца ждал, когда произойдёт возвратный рецидив. Но бешеные обороты всегда заставали его врасплох, когда он пребывал в отличном расположении духа, отчего это расположение сходило на нет. Вся сложность будущей сделки и заключалась в том, чтобы успеть продать Форд, пока он вновь не взревел на холостых оборотах, особенно в момент осмотра претендентом-покупателем. Но, в основном, машинка выглядела очень опрятно, видимо, она прошла солидную предпродажную подготовку, где-либо у турецких умельцев в Европе, которые могут доводить кузов и салон до максимально приличной кондиции. При этом они обильно поливают салон из аэрозольного баллончика «запах нового автомобиля». Это было изобретение века. У бывших советских людей мечта об автомобиле была на генетическом уровне и ещё недавние предки автовладельца с гордостью, находясь в отпуске, сообщали хуторским родственникам:
— У нас в доме машина!
Это звучало, конечно же, странно! Ведь стояло-то машина не в доме, а в жестяном гараже. И была это вовсе не машина, а купленный в рассрочку «Москвич» ядовито-зелёного цвета, с чихающим мотором…
Толкучка представляла собой унылую территорию на берегу Кольского залива. Эта площадка значительного размера была намыта на пологом берегу, на мелководье, для каких-то промышленных целей в последние годы советской власти. Социалистический строй рухнул, промышленный объект никто строить на свеженамытой территории не захотел ввиду её астрономической стоимости из-за исторических затрат, и её отдали под авто-толкучку. Находиться здесь всегда было неуютно, всё продувалось непрерывным ветром с Кольского залива. Было сыро, и запах щекотал ноздри совсем не парфюмерным ароматом — берега залива из поколения в поколение служили какой-то стихийной свалкой и здесь жили портовые крысы, которые питались пропавшей рыбой, втихаря выбрасываемой засольщиками-неудачниками. Стырит матрос рыбу на судне и в укромном уголке солит её, с намерением повезти в отпуск, как гостинец. Обычно, такие горе-засольщики — вертопрахи, солят они рыбу по чьему-либо «новому» рецепту, «с лавровым листом и кориандром» — и рыба пропадает уже на третий день.
Вот и сидели Аркадий и Егор Бриттов в кабине «Форда», боясь лишний раз выйти наружу под непрерывный ветер с запахом гниющей рыбы. Вся эта обстановка не придавала приветливости и дружелюбности ни продавцам, ни покупателям. Продавцы находились под давлением местных рэкетиров, которые требовали дань с каждой проданной автомашины, а покупатели страшно боялись «кидка». Это когда деньги заберут, а машину не передадут новому хозяину. Хотя в последнее время «кидок» был явлением редким, легенды про «разводы» постоянно циркулировали, вздуваемые местными знатоками автомобилей, которые вызывались помочь приобрести автомобиль, осмотреть его при покупке. При осмотре такие знатоки задумчиво глядели под капот, ни бельмеса не понимая в этих проводах и трубках. Потом, захлопнув капот, начинали нажимать на углы покупаемого автомобиля, что означало «проверку подвески». Польза от этих «помощников» была как раз на руку продавцам. Так как помощники сильно хотели побыстрее приступить к обмывке покупки, то заметив, по реакции покупателя, что денег у того хватает, кричали:
— Машина хорошая, бери, пороги крепкие! — и при этом снова нажимали на углы автомобиля для пущей убедительности.
Бриттов и Аркадий уже пережили пяток таких нашествий энтузиастов с одними и теми же воплями: «Открой капот, закрой капот! Сколько просишь? Сколько скинешь?»
Теперь они сидели внутри машины, жарко нагнав воздуха из работающей печки, бензина на это дело не жалели. Встали он сегодня, по причине сложности попадания на толкучку, довольно рано, с недосыпу морозило, и Аркаше очень хотелось поспать. Но он не мог бросить своего товарища один на один с покупателями, раз обещал помочь с продажей этого авто. Тем более, что у них зарождалась дружба. Состояние его осложнялось плохим сном и прошлой ночью. Ему всю ночь снился сон про то, будто он находится на странном пляже, на котором вместо песка или гальки берега затянуты в бетон и люди лежат в купальных костюмах среди всего этого бетонного великолепия! Всё это выглядело странно и сюрреалистично. Бриттов, который уже перестал напрягаться от ожидания, что мотор сейчас взревёт на холостых оборотах, проникся к Аркадию признанием за отзывчивость. Ему было морально очень тяжело пребывать на авто-толкучке. Он всё время боялся, вдруг его заметит кто-либо из штаба ВМФ, поэтому за рулём «Форда» сидел Аркадий, а Бриттов изображал случайно забредшего покупателя и потуже надвигал бейсбольную кепочку себе на глаза. Даже при разговоре с потенциальными покупателями все фразы о преимуществе автомобиля провозглашал Аркадий. Бриттов, пребывая в незаметной курточке и бейсбольной шапочке, выглядел бедным родственником, зашедшим «на огонёк». Вот и сейчас к «Форду» подошёл человек в возрасте. На его длинных ногах болтались брюки, едва доходившие до щиколоток, и в нелепой светлой курточке он был очень смешон. Как впрочем и все другие, он спросил:
— Сколько стоит?
Аркадий, чтобы не было скучно, привил Бриттову идею, что цену надо называть разную, в зависимости от состояния клиента. Бриттов, сам себе нарисовавший миф, что Аркадий — великий коммерсант, отдал ему эту тему на откуп. Аркадий, решивший, что этот человек-журавль пустой вариант, бесцельно бродящий по рынку с целью прицениться, на случай, если вдруг на него свалится мешок с деньгами, сообщил вдруг бодро, прибавив две тысячи на цену, которую желал Бриттов: