— Сокол мой! — обрадовалась пленница и нажала на пульт, дикари исчезли, — ангел мой, голубчик мой, красавчик мой…
Энергии у нее было маловато, серое облако вокруг нее уже чернело. Прыгуны с неотложными делами частенько забывали про свою родственницу, у Герца же свободного времени было полно. Отец не одобрял его визиты к Энии, считал, что он ее балует, так же как и прочих слуг, но запретить ему это не мог, просто не имел такой возможности.
Это было потрясением детства: жуткая белая женщина в черном облаке за бронированной дверью. До этого Герц не знал, что отец так жесток, что все так жестоки, даже правильная зануда-Риция, дочь этой самой женщины. Он слышал от старых слуг легенды о прежней планете, о чудовищном вампире Синоре Тостре, ему казалось, что всё это сказки. И вот он увидел вампира во плоти. По счастью, Эния ребенка не тронула, знала, что ей после этого не жить. Но скандал вышел порядочный.
Аггерцед улегся на ее кровати, заложив руки под затылок. Поза была открытая и беззащитная, но он и в этом случае умел ограничить ненасытную женщину.
— Смори не лопни, — предупредил он.
Эния села рядом, наклонилась над ним. Вид у нее был порядком опустившийся: увядающая кожа, набрякшие веки, не подкрашенные глаза, не расчесанные волосы, небрежно подпоясанный халат…
— Сокол мой, — умиленно повторила она, потянувшись к нему клешнями своего черного облака, — красавец мой, вылитый отец…
— Ты мне льстишь.
— Леций, вылитый Леций, только добрый…
— И рыжий.
— Солнце мое ненаглядное…
— Не увлекайся, старая, — остановил он ее, почувствовав нарастающую пустоту и тошноту, — а то больше не приду.
— Придешь, миленький, придешь! — она отползла на другой конец кровати, — сердце мое, счастье мое, жизнь моя…
— А что, я, в самом деле, похож на отца? — спросил он усмехаясь.
— Похож, сокровище мое.
— Хитрая бестия! Знаешь, что я падок на лесть. Так и растекаюсь как слеза по крышке гроба.
— Правда, похож!
— А ты его любила? Или как?
Эния встряхнула спутанными волосами. Тусклые глаза вспыхнули.
— Этого негодяя?.. Конечно. А теперь только тебя люблю. Ты моя радость в этом мире…
— Знаю-знаю, — продолжил Герц, — я твое счастье и этот, как его, сокол.
Эния посмотрела так тоскливо, что у него пропала охота смеяться.
— Слушай, — сказал он, — тебе не надоело сидеть тут взаперти?
— Надоело, — вздохнула она, — а что я могу?
— Как что?! — возмутился он, — ты же телепортируешь, что тебе эти замки и двери? Или я мало тебе энергии даю? Насосалась — и вперед! Я не жадный!
— Ты — нет, — сказала Эния тоскливо, — но твой отец запрещает мне выходить отсюда. Если я выйду — будет скандал. Мне нельзя ссориться с Лецием и со всеми остальными.
— Ерунда! — заявил Герц, — ты такая же Индендра как они. И имеешь право на нормальную жизнь. Сколько можно, в конце концов?
— Я чудовище, — мрачно усмехнулась Эния.
— Это отец тебе внушил?
— Это я и сама знаю.
Аггерцед подскочил на мягком матрасе.
— Вот что, чудовище: я тебя приглашаю в ресторан. Хватит бока отлеживать и смотреть всякую фигню.
— Меня?! — ошалело посмотрела на него пленница.
— Тебя, — кивнул он, — тебя, ведьма старая! Доставай свои наряды, крути прическу. Пойдем веселиться!
Эния с места не сдвинулась.
— Что ты, мальчик, — грустно посмотрела она, — мне нельзя.
— Да не бойся, тетка, — засмеялся он, — я тебя так размалюю — никто и не узнает!
— С ума ты сошел, — пробормотала она.
Оказалось, что это весьма интересно — приводить в порядок запущенную женщину. Он принес свои краски. Эния скрылась в гардеробной и смущенно вышла оттуда в длинном черном платье времен своей молодости. Ее когда-то отпадная фигура давно расплылась от лежачей жизни, лицо обрюзгло, но расчесанные белые волосы были роскошны, и в целом получилась довольно эффектная дама.
— Да ты красотка, старая, — приободрил он ее, — а сейчас будешь еще красивей. Садись.
Он провел ей по лицу ось симметрии, одну сторону раскрасил синим, другую белым цветом. Эния не сопротивлялась. Узнать ее после таких художеств стало весьма трудно.
— Ну что? Рванем? — весело спросил он.
— Рванем, — решилась она.
Место он выбрал тихое, на окраине Менгра, у самого побережья. Ресторанчик назывался «Пучина» и был отделан под морское дно. Сначала Эния забилась в угол и полумрак самого дальнего столика, потом захмелела, пообтерлась и даже пошла с ним танцевать. Пара из них получилась довольно странная, но не страннее, чем отдельные уроды.
— А вообще-то у меня довольно мерзкое настроение, — признался он потом.
— Почему? — улыбнулась Эния, ей-то уже стало весело.
— Потому что всё, что я ни делаю, как-то гнусно выворачивается. Ты меня понимаешь, тетушка? — он налил себе еще, хотя уже не нужно было, — если кого-то обижают, почему нельзя вступиться? Почему это оказывается не нужно? Даже тому, кому помог? Идиотизм какой-то…
— В жизни всё не так просто, — философски заметила Эния.
— А почему нельзя любить сестру? — уставился на нее Герц, — почему, я не пойму? Я что, ей зла желаю? Или я урод?