Всякими средствами и способами найти того, кто еще носит в себе кровь Гирама. И сделать это раньше Шиалистана, потому что, - Катарина не сомневалась в таком обороте, - регент тоже приступил к поискам. Но преследуя свою коварную цель: найти... и убить. Всякого, кто может бороться с ним за императорский престол.
Но прежде у леди Ластрик осталось одно небольшое дело. И его следовало решить как можно скорее, пока не вернулся брат Фиранд. Принцесса Яфа никогда не должна переступить порог Замка на Пике. Катарина могла поступить проще - выпустить алексиского барда и предложить ему распустить язык. Но, в таком случае под задницей Ракела станет горячо, а как бы там ни было, этот рхельский царь во многом был сговорчивее, чем его предшественники. И Катарине не хотелось терять хоть сколько-то лояльного Тарму правителя.
- Я дам тебе шанс искупить свою вину, - сказала она.
Струны вздохнули и умолкли. Многоликий вопросительно ждал, что от него потребуют.
- Ты поедешь в Баттар-Хор, в царский дворец. Знаю, что не хорошо просить тебя сделать такое злодеяние, но я попросту е могу допустить, чтобы мой племянник взял женою малолетнюю потаскуху. Сделаешь?
Мальчишка улыбнулся чуть не до ушей и положил голову ей на колени, будто почуял - теперь-то его за подобную вольность ругать не станут.
Арэн
Его пробудил шепот. Негромкий девичий голосок рассказывал сказку.
Арэн не сразу понял, где он и что с ним, потому первое время лежал спокойно, не шевелясь, внимательно слушая рассказчицу. Время от времени она умолкала, брала его за ладонь и те прикосновения, хоть и был приятны, пробуждали неясную глухую боль. Арэн отел сказать об этом и попросить больше не делать так, но губы не слушались его. Будто чародей наложил на его рот печать безмолвия.
Сказка была странная. Будто сказочница придумывала ее прямо на ходу. В ее истории был смелый воин, которого почему-то звали точно так же, как самого Арэна, был черный демон, страшный и грозный, и была красавица вод и ее народ, который грозился погубить страшный демон. Воин приехал издалека, спас народ, спас красавицу вод и ее отец, почтенный муж, произнес над ними брачные молитвы.
Только когда сказка закончилась и рассказчица слабо всхлипнула, Арэн понял, что над ним заливалась слезами Бьёри. Вместе с тем пришло осознание, что все время, пока он безмолвно слушал ее сказку, тело не оставалось в покое. Он лежал на мягкой поверхности, которая мерно покачивалась точно колыбель. Лицо мочили соленые капли, уши тревожил шум заходящих в воду весел.
Арэн попытался сжать ее пальцы. Ладони не слушалась. Только где-то вверху, точно на груди лежал тяжелый камень, стало тяжело и остро. Как ткнули тупым копьем - вроде и не болит, а нутро выворачивает.
- Хватит оплакивать его, жив еще, - совсем рядом раздался голос Миэ.
Арэн с досадой подумал, что не может улыбнуться. Волшебница жива. Вероятнее всего они плывут на кораблях. Знать бы куда. В Сьёрг? Вернее всего, что туда. Оплывать все побережье, чтоб попасть в морские границы Дасирийской империи - это долго и не надежно. В Дасирию теперь пришла весна, должно быть достаточно тепло, чтоб та-хирцы начали поднимать паруса. Лодки у пиратов были мелкими, но быстроходными. А еще до его отъезда из Иштара, расползались россказни, будто у жабродышных появились новые корабли, будто бы появляющиеся неоткуда и исчезающие прямо из-под носа. Даже тяжелым таремским триремам не довелось поймать ни одного "исчезающего" корабля. С того времени моряки меж собой называли их "кораблями-призраками". Интересно, знают ли о "призраках" северяне?
- Он никак глаз не открывает, госпожа, - всхлипнула Бьёри. - Солнце уж взошло, а мой господин все еще блуждает неведомо где.
- "Мой", - зло переиначила ее Миэ. - Когда только успел...
- Я сама, сама! - Вдруг всполошилась северянка.
Ее пальцы покинули ладонь Арэна. Он в который раз попытался открыть глаза, но веки упрямо не желали разомкнуться, будто навеки пристали друг к другу. Отчего-то на ум пришла страшная догадка - может, он ослеп? В последний раз, когда взор его был послушан, Арэн видел лишь сражение и не чувствовал рук. Теперь он все так же не владел верхней частью своего тела, равно, как и нижней, только вдобавок к тому, веки точно сшили, крепко-накрепко.
- Да замолчи ты, дуреха, - осадила девушку Миэ. Арэн услышал шаги, которые двинулись вдоль него, замерли где-то на уровне плеч. Потом в ноздрях появился сладкий запах ванили и душистого таремкого перца. Того самого, который так любили в Тареме - и в ароматные воды его добавляли, и в лекарские снадобья. - Арэн? - позвала волшебница и ее дыхание коснулось виска дасирийца.
Он попытался ответить, но язык и в этот раз не поддался.
Таремка потрясла дасирийца за плечо, расправила волосы на лбу - пальцы ее были прохладными, мягкими. Арэн до зубных колик хотелось снова говорить, видеть и быть таким как прежде. Чтобы хоть одним глазком взглянуть вокруг, спросить - чем окончилась битва, кто жив, а кто отошел в царство Гартиса. Бьёри что-то говорила про восход солнца. Интересно, сколько уж раз оно встало. Битва была в полдень, вспоминал Арэн, не может быть, чтоб отплыли сразу с рассветом. Хотя кто их поймет, северян.
- Скоро придет в себя, - успокоила Бьёри волшебница. - А будешь его из глаз солью поливать, так ничего о тебе не вспомнит, так и знай.
Арэн зал, что тремка нарочно так сказала, чтоб заставить северянку взять себя в руки, и был ей благодарен. Меньше всего ему хотелось, чтобы его оплакивали. Верно Миэ сказала - точно над покойником.
Кажется, его опять сморил сон, потому что когда он снова услышал шум весел и приглушенные голоса. Они принадлежали вовсе не северянке. Первым делом Арэн попытался открыть глаза. Веки нехотя, но поддались. Над ним было небо, густо усеянное звездами. Он никогда прежде не видел, чтобы те были так низко - протяни только руку и можно собирать эти светящие огоньки.
Во рту было сухо, точно в шаймерской пустыне, язык задеревенел и отчего-то никак не желал умещаться во рту.
Выждав немного, жадно глотая прохладный морской воздух, приподнялся, осматриваясь. Плечи болели, будто вывернутые в другую сторону. Но дасириец смог удержаться, превозмогая боль и давясь стоном. Палуба драккара была окутана в темноту. Только в стороне, в нескольких шагах, пристроившись на мешках, дремала Хани, а над нею висел почти истаявший путеводный шар. Арэн недоуменно уставился на меховой мешок, в котором Хани носила уродца-птенца. Разве девушка не сама сказала, что он сдох? Северянка прижимала суму к груди и негромко посапывала.
Дасириец не хотел будить ее - сейчас Хани как никогда прежде напоминала ему умершую сестру. Только эта северянка, хоть и была родом из рослого народа, все же была даже меньше ее. Ни дать, ни взять, ребенок прикорнул у борта корабля.
Точно почуяв его взгляд, девушка открыла глаза, сонно моргнула. Северянка выглядела привычно бледной и привычно же уставшей. Арэн готов был биться об заклад, что в уголках ее глаз спрятались глубокие морщины. Хани поднялась, отложила суму в сторону. После отошла, а когда вернулась в руках ее был мех, который девушка тут же приложила к губам Арэна.
В мехе было какое-то варево, поганое, как на вкус дасирийца, но от него мигом прояснилось в голове.
- Я отправила Бьёри спать, - сказала северянка. - Она провела над тобой несколько дней, почти не и не ела. Для ребенка в ее животе это очень плохо. Пришлось дать ей отвара из черноягоды - во вред не будет, а сон сморит до рассвета.
Арэн не сразу понял, о той ли Бьёри она говорит, что вот-вот будто лила по нему слезу. Ребенок? Живот?
- Она понесла? - Язык не желал его слушаться. Он попытался сесть, но девушка толкнула его обратно. Арэн покачнулся на слабых руках, и упал на шкуры.
- У тебя плохие раны, - сказала Хани, снова дав ему напиться травяного варева. - Еще рано вставать, нужно немного обождать.
Дасириец мотнул головой, выплюнул тонкое горло меха и задал вопрос снова.
- Понесла. - Хани склонилась над ним, развязала края лоскутных лент, которыми Арэн был завернут чуть не от самой шеи и до ребер, и покачала головой. - Через два дня, если ветра будут дуть в парус и погода не станет строптивой, прибудем в Сьёрг. В храме Скальда тебя быстро на ноги поставят.
- Миэ? Раш? Банру? - Он сцепил зубы, когда северянка растревожила рану, неосторожно ткнувшись в нее пальцами. Ладони девушки были холодными.
Какое-то время, прежде, чем ответить, Хани возилась с горшочками - Арэн не видел, но отчетливо слышал как стукаются друг о друга глиняные сосуды с бальзамами. Хотелось поторопить ее, но странная тревога сковала язык. Раз молчит, не спешит успокоить, значит что-то не так. Арэн вдруг отчетливо увидел себя самого, отводящего взгляд от лица седовласой матери убитого воина, или молодой вдовы с малым ребенком на руках. Он никогда не знал слов утешения, не умел говорить так, чтоб хоть самую малость облегчить горе потери кормильца. Вскоре он и вовсе оставил эту затею, отгородился от людского горя. Война есть война, на поле битвы умирают все, гартисовы слуги косят без разбору. Когда-нибудь, - Арэн в том не сомневался, - придет и его черед спуститься в мертвое царство, и держать ответ. Он хотел верить, что к тому времени по нему будет кому лить слезы и носить черные ленты.
- Миэ и Раш живы, - наконец, подала голос девушка. Арэн чувствовал, как дрожат ее пальцы, когда она взялась втирать бальзамы в его плечо. Пахли смеси примерзко. - Банру... Он заразился от шарашей и его нельзя было спасти.
Арэн вспомнил ту ночь в Яркии, когда помогал Хани и Рашу сбежать. Вспомнил мальчишку, которому с одного удара размозжили голову.
- Банру убили? - Спросил и подивился холодности собственного голоса.
- Он убежал. - Хани закончила с его раной, поправила перевязь, снова задела так, что у Арэна нутро задеревенело. Дасириец охнул, отстранился. Знал, что она волнуется, оттого и неосторожна, небрежна. Девушка виновато опустила руки. - Я просила его остаться и принять участь достойно, но твой темнокожий друг решил иначе. Миэ не знает, я не стала ей говорить, она уже который день его оплакивает. Слезы закончатся скоро, а жрец останется в ее памяти храбрецом.
Арэн согласно мотнул головой. Странно, но для Банру не нашлось жалости. Только какая-то странная тоска, будто кто нет-нет да и колол в бок иглой. Вдобавок взялась зудеть уязвленная гордыня: он обещал всех воротить обратно в целости. Одного уже нет и участь, на которую обрек себя жрец, была незавидна. Арэн, встань он перед таким выбором, склонил бы голову и принял смерть. Отчего-то дасириец не сомневался, что та бы поступила и Миэ, и даже бесчестный карманник Раш. Арэн глянул на северянку: девушка точно закаменела, не шевелилась и глядела куда-то сквозь него. Только амулеты в ее косах шептались о чем-то.
- Владыка Севера пал, - сказала Хани и, тут же добавила мертвым голосом: - И Талах, славный шамаи.
- Я не имел случая познакомиться с ним, но видел, как отчаянно он сражался, - зачем-то ответил Арэн. И пусть Гартис будет милостив к ним обоим.
Хани отвернулась, отошла и снова села на прежнее место, взяв на колени мешок.
- Хани, - Арэн будто заново очнулся, вдруг поняв, что раздет до самого пояса, а свитков с поручениями от бывшего советника Юшаны и отца, нет. - При мне были очень важные письма, два запечатанных свитка.
- Я их взяла, когда осматривала первый раз твои раны. Спрятала в своем мешке, там они будут в сохранности пока ты совсем не поправишься.
Дасириец с облегчением выдохнул. Если и было письмам место надежнее, чем у него на груди, так это у фергайры. Он успел узнать северян, не со-всех боков, но настолько, чтобы знать - никто из них не тронет колдунью Севера, не прикоснется к ее вещам и не станет перечить. А еще на тубах с письмами были охранные чары: если кто вздумает покуситься, все, что получит - так это огненного петуха в рожу. Только писем Арэн терять не хотел. Столько напастей вынести, потерять товарища - и чтоб все зазря?
Хани молчала и дасириец, воспользовавшись тем, что боль отступила, попытался представить, что будет дальше. Владыка Севера погиб и это осложняло то, зачем Арэн ехал в Артум. В памяти еще остались слова Миэ о том, что в Северных землях правителя выбирают фергайры, и Арэн почему-то не сомневался - дело это не скорое. Только богам известно теперь, сколько времени придется провести в Артуме. Оставалось только надеяться, что в Замке всех ветров спокойно.