Рашу оставалось лишь молча слушать дальше.
- Шимана горя не вынесла, что родную кровь погубила, разум покинул ее. Бродила по городу и спрашивал всякого: где моя девочка? После начала кидаться на всякого, видела только плохое. Может затуманенный разум так ей велел - не знаю. Сплетни пошли, мол, взял ее злой дух. Фергайры забрали Шиману к себе, чтобы прогнать добаша, да только обратно она уже не вышла. Только на погибель, на черном камне. Колдуньи Белого шпиля так приказали, никто не смел ослушаться.
- И про черную отметину Шараяны тоже фергайры сказали? - Раш помнил старых, которые еще при первой встрече, тогда, в замке Конунга, показались ему вороньем. И совесть не терзалась, что напрасно думает.
- Они, - подтвердил Берн. - Торхейм так и не простил колдуньям ихнего решения. Пошел против бабьего заговора, да только они с ним быстро расправились. Думаешь, не в силах им было повернуть свое Зеркало, прислать помощь, оградить Торхейма охранными чарами? Все могли, только ни одна пальцем не пошевелила. Знали, что не воротится живым. Теперь меня заместо него.
Раш пожал плечами, улучил момент и поставил кубок на край поленницы.
- Мать моя говорила, что даже из того, что из дерьма вышло может дерево вырасти плодоносное, - сказал вкрадчиво; боялся спугнуть доверительный тон беседы. - Только дурак говорит, что пути нет, стоя перед распахнутыми воротами. - "Как бы не пришлось мне после таких слов собирать язык свой по кускам".
Берн, к его удивлению, улыбнулся. Вымученно, будто дерзал за зубами перепуганную птаху, и боялся выпустить. Но все ж в лице его не было злости.
- Понимаю, куда ты клонишь. Сария мне так же говорит. Еще ничего не объявили в голос, а она уж привечает в доме всяких проходимцев.
- Рхельцев? Они разве ей не родичи?
- Посланники от царя Ракела. - Берн отставил кубок, поморщился. Видно было, что ищет взглядом чем бы закусить, но, не найдя хоть бы чего съестного, сунулся носом в богатый мех на вороте кафтана. Сделал глубокий вдох, снова поморщился и чихнул что есть мочи. - Приехали торг вести за моего сына.
- И в чем тот торг? - Раш чувствовал себя канатоходцем над пропастью: один шаг неверный - и быть ему на камнях.
Но Берн только замахал на него рукой.
- Не хочу говорить о стервятниках. Пусть жена моя с ними речи ведет и вино распивает вхлест, я то свое знаю - вот им, а не Фьёрн - Северянин скрутил кукиш невидимым рхельцам, и снова перевел разговор на свое. - ты и те, кто с тобой приехали в Артум - скоро путь обратно держите?
Карманника волновал тот же вопрос, но сказать про письма Арэна и его уговоры он не мог: за то-то обозленный на рхельцев Берн наверняка не обрадуется еще одному тайному предложению. Хотя, Раш так и не смог взять в тол, с чем именно рхельцы пожаловали в Северные земли. Надежда была на одну Миэ, и шкатулку из комнаты Дюрана. Потому карманник ответил уклончиво, сославшись на болячки Арэна - пока тот не встанет на ноги и не сможет держаться на лошади самостоятельно, они останутся в Сьёрге. Берн истолковал слова на свой лад, тут же поклялся своим покоем, что завтра же купит услуги самого хваленого служителя Скальда и тот живо поставит чужестранца на ноги.
- Заберите дочь мою, - сказал хозяин Харрога, и голос его надломился. - Не будет мне покоя, пока здесь она ходит. Изведут ведь ее, чтоб мне угрозы не было.
Рашу мысленно нахмурился - еще не дело возиться с упрямой девчонкой. Он только-только с облегчением вздохнул, избавившись от ее насупленного взгляда, и не собрался снова пересекаться с ней по доброй воле. Но Берн был настроен решительно. Под его тяжелым требовательным взглядом Рашу сразу сделалось неуютно, будто сбылся самый поганый сон и он очутился голым посреди глумливой толпы.
- Ты с торгашом из Тарема не просто так ведь взялся дружбу водить, - продолжал северянин. Теперь его голос стал еще настойчивее, будто Берн чуял, что уговорить чужестранца - дело непростое. - Я заплачу золотом. Три сотри кратов вам на всех, а вы взамен тайно вывозите Хани из Артума.
Раш не спешил с ответом, но в голов пересчитал, сколько это выйдет каждому. Малова-то, успел подумать, прежде чем Берн поднял цену, видимо приняв молчание за торг.
- Четыре сотни. Но только Хани никогда более не должна приезжать в Северные земли.
- Думаешь, за четыре сотни кратов мы псами при ней станем, а? - Раш ухмыльнулся.
Сотня золотом - это хорошая сумма. Если прибавить к тому золоту, что он откладывал, да еще то, что своровал у Дюрана, выйдет достаточно, чтоб купить домишку в Тареме, взять ладную девку в жены, завести лавку и торговать там нехитрым скарбом. Не подставляться больше ни под петлю, ни под топор. Бррр. Раш отмахнулся от подобных мыслей. Он искренне надеялся, что не доживет до тех дней, когда старость сделает его немощным, а погибнет раньше. Где-нибудь на поле брани. Как герой, ну или наемник на худой конец, а не воришка, который жил на то лишь, что тащил из чужих карманов.
- Думаю, что мне больше некого просить, - сиплым голосом ответил Берн. Стух, сдулся, точно рыбий пузырь, из которого медленно выдавить воздух. - Думаешь, легко мне было обо всем этом с тобой беседы вести, чужестранец? Доверять больше некому, ты, хоть и проходимец, но душа твоя не пропащая.
Странное дело, подумал Раш, продолжая помалкивать, только что торг со мной вел, а теперь защебетал про душу. Неужто к совести взывает? И все же, какой бы паршивой не казалась ему просьба северянина, Раш чувствовал, что поддается. Берн, умышленно или случайно, задел в нем то самое, чего другие обычно не видели. Доверие. Огромный северянин, который мог запросто свернуть ему шею, вместо того доверился. Раш до конца не понимал, что именно двигало Берном, но не мог оставаться к холодным к его горю. Боль отца, который защищал свое дитя, была ему не ведома и не интересна, но гордость воителя, что пала перед отчаянием, пробила в карманнике брешь.
- Как, по-твоему, ее вывезти? Она ведь не шило, в мешок не сунуть. Небось сопротивляться будет. Фергайра же.
- Не знаю. - Берн прошелся пятерней по бритой голове, будто причесывал невидимые волосы. - Нельзя ей говорить, от какой крови родилась, как бы не вышло с нею того же, что и матерью - потемнеет в голове, и край.
- Хорошо, - кивнул Раш. В голове назойливо завертелась мысль, что пока он тут глядит на Бернову израненную душу, где-то там его дожидается таремка. И чем больше она будет ждать, тем злее станет. - Я передам моим друзьям твою просьбу, Берн. Секрет сохраню, об этом не беспокойся, но за всех не мне одному решать.
Северянин согласился. Раш поспешно бросился к двери, но хозяин Харрога задержал его окриком.
- Я последнее спросить хотел, - он мялся, будто никак не мог найти подходящих слов. Когда заговорил, слова звучали неразборчиво. - Торхейм. Он ведь о чем-то просил тебя тогда? Не скажешь - о чем была та просьба?
Раш порадовался, что так и не повернул к северянину лица. Тот вполне мог все прочесть и так, по одному только взгляду, заподозрить неладное. А Раш не собирался открываться ему. Зачем? Чтоб только рану разбередить? У иджальцев есть поговорка, что о своих мертвецах надобно говорить либо только хорошо, либо вовсе ничего.
- Взбучку устроил, чтоб не воровал больше, - соврал карманник. - Сам знать должен, какая у него рука тяжелая ... была.
Берн хмыкнул и Раш поспешно вышел, пока северянин не надумал задавать новые вопросы.
Арэн
Дасириец сидел на краю лавки, кое-как опираясь на столешницу той рукой, что болела чуть меньше второй. Он не хотел иди на пиршество, все нутро сопротивлялось против подобного безумия. Что делать наполовину калеке там, где вино буде рекой, песни и танцы до одури? Тем более, оба плеча по-прежнему не успели как следует зажить и Арэну, несмотря на всякий внутренний протест, приходилось опираться то на плечо Раша, то на руку Миэ. Бьёри тоже была все время рядом, но ее дасириец не смел трогать, боясь нечаянно оступиться и потянуть девушку за собою. Отчего-то она стала казаться вдове слабой и вдвое юной, от дня их первой встречи. Срок ребенка в ней был еще слишком мал, но Арэну то и дело казалось, словно у нее и щеки стали ярче, и груди налились. Наверное, всему виной было одно из платьев, которые услужливо одолжила хозяйка Харрога. Платье впору было служанке, - наверняка и взято у одной из них, - но Арэн не стал препираться, тем более, Бьёри, привычная к куда более скудным одеждам, радовалась как ребенок.
На пиру все было чинно. Сперва поели досыта, заливая без меры темным пивом и яблочным вином. Когда хмель вскипятил кровь, большая часть вождей и их жен, потянулись в пляс. Куда-то исчез Раш, а после и Миэ. Бьёри сидела рядом, ровная, будто тетива лука, глядя на Арэну во все глаза. Дасириец не стал предлагать ей присоединиться к общему хороводу, чувствовал, что с места не сдвинется. Когда от громкого смеха и музыки в глазах зарябило, Арэн твердо решил поскорее унести ноги. Не хватало еще опозориться обмороком у всех на виду, будто сам нынче затяжелел.
Он же потянулся к Бьёри, скрепя сердце собираясь попросить таки ее помощи, когда перед ним появилась Сария. Хозяйка Харрога вне всякого спора была самой красивой женщиной среди пирующих, знала о том, и несла свою голову гордо, будто на ней покоилась императорская корона. Даже Миэ рядом с нею, будто померкла.
- Поговорить нам нужно, - сказала Сария с улыбкой, от которой Арэн сразу насторожился. Не бывало еще такого, чтоб женщина так сладко уста складывала, если за спиной умысла не таила.
- Я весь к твоим услугам, госпожа, - он почтенно склонил голову. Вставать не стал, заприметил, что в Северных землях не было обычая так привечать знатных женщин. Но на мгновение ему показалось, будто рхелька неодобрительно стиснула челюсти.
- С глазу на глаз, - прибавила Сария.
Бьёри мигом забеспокоилась, но спрятала взгляд в пол. Ее выдавали лишь суетливые пальцы, что бесконца теребили складки платья. Арэну не хотелось оставлять ее одну, тем более, что ни Миэ, ни Раш так и не появились, а кому перепоручить северянку, дасириец не знал. Сария, предвидя такой исход, кликнула Фьёрна. Только тот подошел, передала ему девушку, со словами: "береги больше глаза своего". Впрочем, Арэн не услышал в ее словах не капли искренности. Фьёрн тут же потянул девушку в танец. Бьёри несколько раз оглянулась, и каждый раз Арэн кивал ей, мол, все хорошо.
- О чем говорить хотела, госпожа? - Спросил сразу, как только они остались одни. От разгульного пиршества стоял такой грохот, что приходилось говорить громче привычного. Но даже так дасириец сомневался, расслышала ли хозяйка Харрога его слова.
- О том, за какой бедой сына дасирийского военачальника второй руки занесло в такую глухомань. У нас здесь только летом торговые караваны ходят, да и те больше с Тарема. А уж зимой тем более глушь.
- Своим гостям рхельцам ты те же вопросы задавала, госпожа? - Арэн упрямо посмотрел ей в глаза. Интересно стало - как отреагирует? Отведет ли взгляд, нахмурится, станет смеяться ли?
Рхелька даже бровью не повела, только осторожно улыбнулась. И это делало ей часть. Но только, что бы могла означать та улыбка - дасирийцу оставалось только гадать.
- Это послы к моему мужу, Арэн из Шаам. О чем они разговоры вели - мне неведомо. Я женщина, хозяйка в доме своего мужа, мое дело присматривать, чтоб гостям уютно было и сытно, а в Артуме не принято женщинам лезть в мужские разговоры. Только если она не фергайра.
Лукавит, подумал Арэн, и даже не сильно старается скрыть обман. Как ни гадко ему было, заставил себя кивнуть, выражая понимание. Хочет говорить недомолвками - пусть будет так.
- Я знаю, что ты, почтенный, вез какие-то письма для Владыки Севера, - продолжала Сария. - Могла бы я знать, что в них? Все-таки Берн был сыном Торхейму.
Арэн не видел связи в ее словах. Торхейм стал пеплом, а Берн... Даже если все вокруг пророчат, будто но сядет на трон Конунга, это не повод раскрывать ему содержимое писем. И, хоть Арэн вполне мог рассказать "нужную" историю о том, что за письма, он собирался походить вокруг да около. Приценится, чем дальше станет крыть эта хитрая баба. Не зря же Миэ так настоятельно просила его держаться с ней осторожно, и не говорить ни одного слова сверх того, о чем будет спрашивать.
- Письма эти адресованы Владыке Севера, - ответил дасириец. - Мне жаль, что так сталось с отцом твоего мужа, но печати на письмах будут стоять до тех пор, пока фергайры не выберут Артуму нового правителя.
- Даже если эти старухи будут тянуть не один десяток дней? - Она даже не скрывала своего пренебрежения. Вероятно, ее рхельская кровь была сильнее покорности перед традициями нового дома.