Фиранд согласился кивком, потирая лоб, весь рыхлый от густых морщин.
- Я же буду молиться Шарату, чтоб указал путь и отвел от нас беду.
Брат снова качнул головой, после чего попросил ее оставить его наедине с раздумьями. Уже у двери леди Ластрик нагнал его последний вопрос.
- Заради какого лиха ты велела отрезать языки всем моим невольникам?
- Чтобы знать наверняка, что стены Замка на Пике безмолвны, - невозмутимо ответила Катарина в пол оборота, и поспешила, подгоняемая Фирандовым ворчанием.
Катарина безмолвно вышла. Только когда невольники закрыли за ней дверь, Катарина позволила себя помянуть задницу харста. И как Фиранда угораздило? Ее всегда рассудительный брат будто с цепи сорвался, норовил влезть в то, что пахло гаже содержимого выгребной ямы. Военачальники Дасирии, назначенные Шиалистаном? Катарина не верила ни одном из десяти, хоть многих даже в имена не знала.
Весь день до вечера дурное настроение было ей верным спутником. В какую бы часть замка не направилась леди Ластрик, каким бы делом не занялась - оно всегда глодало ей загривок. Но и этим дел не закончился. Когда солнце клонилось у горизонту, заволоченному сумеречными облаками, прибыл Дарайт - лорд-магнат Совета, а так же один из немногочисленных друзей Фиранда, проверенный временем. Старику уже стукнуло семь десятков лет, он сделался сухим и изможденным и вот-вот готовился отойти в мертвое царство. Ходили толки, что его одолевает несколько тяжелых хворей, но еще больше вели разговоры о том, что на старости лет Дарайт выжил и ума, сделался постоянным гостем в "Виноградине" и хвалиться, что помрет с резвой девкой на своем члене.
Фиранд и старик Дарайт уединилась в личных покоях брата и Катарине оставалось только бесцельно расхаживать поблизости, в надежде, что ее посвятят в чес причина нежданного визита. Лорд-магнат приехал без важного эскорта: его сопровождали только шестеро солдат, с ухмылками отменных головорезов. Глядя на их лица, таремка невольно вспомнила е случаи, когда с неугодными Дарайту людьми случались всякие неприятные вещи: один поскользнулся и насмерть расшиб голову, второй накололся на свой же меч, третьего нашли за городом, распухшим в реке. Не многим это нравилось, но противники старика зачастую были негодны и Фиранду тоже, так что Дарайт спокойно доживал старость.
Прошло несколько часов, прежде чем Дарайт покинул Замок на Пике, на прощание пожурив Катарину, что так и не стала женой его единственному сыну. Она как всегда вежливо посетовала на ошибки молодости. На том и разошлись. Фиранд молча заперся у себя в комнате, оставив Катарину мучиться неведением.
Кто знает, долго ли бродила бы она темными пустыми коридорами, если бы в одном из закутков ей на встречу не выплыла длинная тонкая тень, расплывчатая в свете мерехтящих факелов. Катарина вскрикнула, отпрянув к стене. Только когда тень выплыла из своего укрытия, леди Ластрик справилась с собой. И как ему удается все время быть рядом и ничем не выдать своего присутствия, подумала Катарина, гневно глядя на бесцветное лицо Многоликого.
- В следующий раз за такие фокусы я велю тебя выпороть, - бросила таремка.
Мальчишка ничем не выдал ни злости, ни веселья. Только продолжал смотреть на нее покорными пустыми глазами, за которыми не разглядеть души. А, может, и нет ее у него? Катарина отошла к стене, поманила Многоликого за собой, чуяла, что не просто так он показался. Он всегда был одиночкой, и мог неделями теряться в Замке на Пике: не захоти Многоликий, чтоб его нашли, мог запросто найти тысячу щелей и дверей, за которыми находил себе надежное убежище. Иногда леди Ластрик казалось, что мальчишка знает замок лучше чем те, кто в нем родился и провел не один десяток лет.
Многоликий являлся только если Катарина нуждалась в нем или просто желала скоротать тягостный вечер под звуки его лютни. В иное время он был свободен, точно ветер. Предвидя важное известие, таремка осмотрелась - не подслушивают ли их? После того, как провалился ее план, она все больше опасалась предателей. Оттого и велела отнять языки всем невольникам. Тех, что были личными прислужниками ей и Фиранду, отправила на каменоломни, взяла новых. Языки им тое отрезали, а темнокожие рабы из Эфратии никогда не владели общей речью. Конечно, это принесла неудобства, но, по крайней мере, так Катарина меньше опасалась быть преданной. И завела себе правило менять невольников в первые пять дней каждого месяца, даром, что род Ластриков получал право выбирать первыми, до начала официальных торгов. В обмен на это Фиранд прикрывал глаза на то, что многие невольники были не просто селянами, захваченными удачливыми работорговцами. Раз попался - значит, раб и весь сказ. В Тареме, как нигде во всем Эзершате, работорговля процветала.
- Нас никто не услышит, госпожа, - успокоил ее Многоликий. - Стал бы я заводить разговоры в ненадежном месте.
- Я уж своей тени не доверяю, - призналась она. - Чем меня порадуешь?
- Наверное, моей госпоже было бы интересно узнать, о чем шептались Фиранд со старикашкой, - непринужденно сказал Многоликий. Он прислонился к стене, наполовину скрытый тенью.
Катарина невольно поймала себя на мысли, что он будто бы растворился в тени, осталась половина человека, вместо одного целого. Сумрак любил Многоликого, всегда заботливо укрывал от сторонних глаз.
- Ты подслушивал? - Она не знала, гневаться ли на мальчишку, или радоваться, что с его помощью прознает обо всем.
С первого дня, как он оказался в Замке на Пике, она велела ему никогда, что бы ни случилось, не подслушивать их с Фирандом разговоры и не шпионить за ними. И, хоть Катарина всегда чувствовала Многоликого рядом, мальчишки не давал повода уличить себя на шпионаже. И вот теперь - спокойно в том сознался, будто чуял, что его за то не станут бранить.
- Рядом оказался, видел, как ты, госпожа моя, хочешь прознать об их разговорах. - Многоликий не шелохнулся, лицо его оставалось серым и неясным, будто сотканное из сумерек.
"Знает, пройдоха, что ничего ему не сделаю", - подумала Катарина, мысленно отхлестав его по впалым щекам, рябым от веснушек. Вслух же велела ему рассказать обо всем, что слышал. Но мальчишка удивил ее снова. Прежде чем начать, он выудил невесть откуда, - таремка могла клясться на божьих ликах, что прямо из тени, - тубу с пергаментом. Таремка выхватила ее и вышла в полоску лунного света, сиротливо пробивавшуюся в узкое окно. Глиняные печати были сломаны, но, бросив беглый взгляд на письмо, нашла в самом низу знакомый размашистый росчерк.
- Что-то много нынче случайных дасирийцев вьется круг моего брата, - проворчала она, недовольная.
Письмо было опального военачальника Шаама. Катарина помнила его по неуемному фанатичному желанию захватить все рхельские земли и собрать их под стягом Дасирийской империи. Старик Шаама был горделивым ослом, как считала таремка, однако это не помешало ему обеспечить себя и весь свой выводок, получив за жен сына приличные откупные от их отцов. Катарина помнила его сынка - статного и рослого, не такого красавца, каким был Шаам-старшый два десятка лет назад, но все же достаточно привлекательного, чтоб волновать девичьи сердца. Ходили разговоры, что Шаам-младший, - таремка так и не вспомнила его имя, - тот еще душегуб и не далеко ушел от своего родителя в желании непременно обагрять меч кровью при всякой оказии.
Но Катарину заботило другое. Шаам был одним из тех, кого рхельский шакал первым отогнал от императорского трона, сослав к себе в земли "доживать век в заслуженном почете и отдыхе". И, хоть Шаам шипел против такого указа, он подчинился воле тогдашнего императора-мальчишки, который лишь послушно исполнял все, что нашептывал регент. И с тех пор о Шаамах будто бы и думать забыли. Шаам был военачальником второй руки - не слишком крупная фигура, чтоб подкупать его, но и не настолько мелкая, чтобы упускать из виду. Не ферзь и не ладья, но и не пешка, бездумная и бестолково послушная хоть кому. Слон, с потрепанной шкурой и сбитыми бивнями, но еще достаточно крепкий.
И вот теперь, глядя на письмо за его подписью, Катарина старалась предугадать, что за дела могли быть у этого дасирийца с Дарайтом. Не найдя и единой зацепки, таремка углубилась в чтение послания. Оно было немногословным: Шаам сообщал, что уполномочен говорить от имени дасирийской знати, которая считает своим священным долгом не допустить Шиалистана на императорский трон. От лица той же знати, Шаам выражал надежду на то, что Тарем не останется глух к тем, кто долгие годы оберегал его от напастей и врагов, исправно чтил договоры и союзы с таремским Советом. Ниже, как знак расположения и залог дружескому союзу, Шаам предлагал несколько документов, которые, по его словам, могли помочь изгнать их общего врага. Далее следовала приписка, что наследники, в которых была кровь Гирама, могут быть живы и вся лояльная Тарему дасирийская знать готова поддержать таковых в их правах на трон, если их удастся отыскать. Взамен на это, Шаама, опять же выражая мнение большинства, обещал и дальше быть Тарему верным союзником и перво-наперво прекратить строительство прямых торговых путей между Дасирией и Рхелем.
Катарина свернула письмо и сунула его в рукав. Тупой вояка! Небось задом думал, когда марал лист своими писульками. Попади это письмо в ненужные руки - стало бы хорошим поводом развязать конфликт. Уж рхельцы непременно истолковали бы каждую строчку на свой лад.
- Где документы о которых пишет этот идиот? - Катарина повернулась к Многоликому, нетерпеливо постукивая носком башмака по полу. Таремка не сомневалась, что мальчишка прочитал все от первой буквы и по последней, и знает, и поймет о чем речь. Она готова была растерзать мальчишку, если тот сделал промашку и не взял самого главного, подсунув ей почти бесполезную писульку.
Но Многоликий в очередной раз заставил таремку вспомнить, с кем она имеет дело. Все тем же скользящим движением, он протянул два пергамента. В одном письме была наспех сделанная копия родового древа Гирама. Таремка повертела ее в руках, не понимая, какую часть дасирийской лояльности выражает это письмо. Катарина была одной из первых, кто озаботился поисками наследников на дасирийский трон, и она знала всех возможных наследников чуть не по именам. Беда в том, что все они либо сгинули в далеких землях, либо отреклись от престола как старики, либо сошли к Гартису, каждый в свое время. Оставался только какой-то далекий северянин, но его право на трон было слишком зыбко, чтобы играть этой фигурой. Но Катарина не стала торопиться и взглянула на второе письмо. В самом верху было сказано, что написанное ниже есть дословно переданное содержание торговой сделки, заключенной между та-хирским капитаном Ларо и иджальским торговцем Бара́гу о покупке рабыни.
Катарина сложила оба письма и потерла уставшие от полумрака глаза. Неужто дасирийцам удалось найти то, чего не могли найти два десятка вышколенных шпионов ее брата - Сиранну?
- Пойдем, мне нужно подумать, - позвала она мальчишку, и тот двинулся за ней бесшумной тенью.
В покоях жарко пылал камин. Таремка опустилась в кресло, высвободила уставшие ноги из башмаков; Многоликий пристроился на полу, взялся ладонями за ступни госпожи и принялся массировать их. Катарину это расслабляло. Она откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Сиранна, прозванная Потерянной - еще когда ей исполнилось четырнадцать лет, за ее руку велись непрерывные войны. Рхельцы - и те стремились заполучить юную красавицу. Сиранна была дочерью Сатара Второго, рожденной от невесть откуда взявшейся рабыни. Говорили, что мать ее, Джахайя, была столь же прекрасна, как и дочь. Ходили разные толки, мол, как старик заполучил себе такую красотку-рабыню. В то время Сатар Второй уже отрекся от трона в пользу своего сына, Тирпалиаса, и коротал старость в обществе Джахайи. Когда она родила ему ребенка, многие злопыхатели утверждали, что не обошлось без помощи доброжелателей. В то время Сиранна была не более чем дочерью бывшего императора, и не могла бы претендовать на трон, но теперь...
Теперь Сиранна оказалась одной из тех, кто носил в себе кровь Гирама. И в жилах потерянной принцессы ее было больше, чем у кого бы то ни было из нынешних претендентов. Только кроме одной единственной бумажонки, - Катарина пока смутно представляла, как бы она могла помочь в поисках Сиранны, - дасирийская принцесса не оставила никаких следов по себе.
Многоликий, закончив массировать обе ступни госпожи, устроился удобнее на подушке, облокотился спинной о колени Катарины, и перебрал пальцами струны лютни. Сегодня ее голос был тягучим, словно топленное с медом молоко, и был таким же сладим. Катарина поддалась неге, давая себе недолгое расслабление. Последнее время времени на отдых случалось все меньше, и таремка не брезговала никакой передышкой.
- О чем они говорили? - спросила она мальчишку после недолгого затишья, разогнав сонливость, навеянную лютней.
- Тот стрикашка убеждал твоего брата пристать на уговоры, о которых написано в письме. Слыхала бы ты, ясноликая, как старик подначивал господина Замка на Пике сопроводить флот до Та-Дорто.
Катарина хмыкнула, привычным движением потрепав мальчишку по голове. "И отчего он вечно наполовину грязный, точно беспризорник?" - подумала она, выуживая из сбитых в клоки лохм обломанную ветку. Осторожно принюхалась - красный клен, его терпкий запах знал каждый в Тареме.
- Шаам припозднился со своими предложениями. - Катарина бросила ветку в камин, наблюдая, как на нее набросился огонь, и тут же сожрал, приумножив пепелище под собою. - Та-хирцы когда-то были друзьями Тарему, но те времена миновали. Теперь пираты сами себе на уме, нет им указа, чьи корабли грабить, а чьи - стороной обходить. Фиранд долго не простит им своих усов и бороды.
- Твоя проницательность достойна хвалебной песни, госпожа моя - именно так он и ответил, - подтвердил мальчишка.
- Проницательность тут ни при чем, просто я слишком долго живу тенью брата, чтобы не знать его мыслей прежде, чем он придут в его натруженную голову.
Катарина кликнула рабыню, и велела принесли подогретой мятной настойки, а к ней - засахаренных бананов, которые Фиранд привез из Эфратии. Пока Многоликий растянулся у камина, она поднялась, чтобы размять ноги, а заодно и подумать. Она вышла на обнесенный частыми решетками и наполовину заложенный балкон, на который вела западная арка ее комнаты. Ночной воздух Тарема пах нарциссами и тюльпанами - в первом весеннем месяце их было великое множество. С высоты того места, где раскинулся Замок на Пике, в ночь полной луны хорошо просматривался уснувший город.
Леди Ластрик вдохнула, стараясь остудить голову, освободить ее от ненужных мыслей, и сосредоточится на письме. Она помнила те времена, когда их с Фирандом отец частенько прибегал к услугам та-хирского капитана по прозвищу Шепелявый. Лорд Ластрик не любил распространятся о тех делах, и после его смерти Фиранд постарался уничтожить всякие доказательства грязных делишек между Ластриками и Шепелявым, однако Катарина не стала рисковать и пренебрегать знакомством. Отец учил их, что в делах денег и выгоды прав тот, кто добивается своего. Фиранд и слышать не хотел о том, чтоб возобновить тайные сделки с та-хирцем, потому Катарине пришлось действовать в обход брата. Сперва она даже жалела о вранье, которое нарастало стремительно, как снежный ком. Но когда дело начало давать плоды, таремка сочла их достаточным утешением и оправданием. Фиранду же и в голову не приходило поинтересоваться, отчего так стремительно теряются его недруги или почему в разгар пиратского веселья на водах, меньше всех страдал флот Ластриков. Впрочем, восемь лордов из Совета и сами частенько прибегали к "дружеским услугам" та-хирцев: о том догадывались, но круговая порука держала все рты крепко закрытыми.
После того, что сталось с Фирандом, женщина не рискнула бы уговаривать его попросить помощи у старинного друга отца. Да и как о том говорить, если брат не счел нужным даже поведать ей о письме?
Катарина досадливо прикусила губу, чувствуя, как на языке стало солоно. Неужто Фиранду дорога была засранка Яфа, что из-за ее смерти в немилость попала она, Катарина? Не может быть, чтоб брат не видел всех выгод, которые принесла Ластрикам смерть рхельской принцессы. Сам же велел от нее избавится, что оставалось делать? Сказать Ракелу, что Ластрики навеки покроют позором весь род Амадов, отказавшись от царской дочери накануне свадьбы. Даже Ракелу не придет в голову искать виновных в смерти дочери в Тареме - слишком дерзко смелый поступок совершила она во благо сохранности покоя.
Женщина потерла озябшие плечи, но не торопилась вернуться в тепло своих покоев. Только холод ночного Тарема мог остудить ее злость и досаду. Фиранд, судя по всему, решил оградить ее от дел семьи, молча отведя сестре удел ключницы и смотрительницы замка. Но Катарина не собиралась терпеливо наблюдать, как брат совершит ошибку. Она верила, что рано или поздно Фиранд оценит все старания. Лучше бы раньше, с горечью подумалось Катарине, пока она пыталась соединить невидимой нитью частую россыпь звезд. Если Фиранд прознает об игре за его спиной - он рассвирепеет. Но обстоятельства вынуждали Катарину перешагнуть через его молчаливую волю. Теперь разумом Фиранда заправляет гнев. Он же застит ему взор, не дает разделить пшеницу от проса.
Катарина вернулась в комнату. К тому времени рабыня уже расставила на серебряном подносе кубки с теплым мятным отваром, пополам разведенным соком белых яблок. Напиток этот отлично успокаивал, дарил покой и отрезвлял.
- Угощайся, Многоликий, - предложила таремка, зная - мальчишка не притронется к еде и питью в ее присутствии пока она не даст согласия.
Многоликий змеей подполз к столу, уселся, собрав ноги так, что они соприкасались пятками, а коленями будто бы прилипли к полу. С жадностью голодного волчонка запихнул в рот сразу несколько кусков сморщенных и сладко пахнущих южных фруктов, не прожевав их - с сопением отпил из кубка. Заметив пристальный взгляд госпожи, так и замер, насторожившись. Катарина поспешила отвернуться, пристроившись как и он, на полу. Все чаще ее кости поскрипывали, все чаще боль в пояснице напоминала о возрасте. Скоро все мази и белила не помогут срыть морщины, которых вокруг глаз стало великое множество. Леди Ластрик не любила вспоминать о возрасте. Она давно перешагнула рубеж третьего десятка лет, и теперь всегда была в молчаливой войне со старостью. Для того ли они родилась, чтоб в тридцать семь сделаться похоронить себя в сединах, сделаться беззубой старухой, которая только и знает, что причитать о зазря потраченной молодости.
Теплое питье согрело, заставило таремку довольно зажмуриться. Мальчишка услужливо протянул засахаренный банан и Катарина приняла угощение прямо из его рук, ненароком тронув губами пальцы Многоликого. Легкая шалость, чтоб напомнить себе - она по-прежнему женщина, которая слишком давно не предавалась похоти. Мальчишка был только услужливой собачонкой, но Катарина никогда не смотрела на него другими глазами. И пусть те, кто видал ее в обществе Многоликого считали иначе, - даже брат Фиранд не раз журил ее, что срамится связями с ребенком, - женщина не спешила развенчивать сторонние домыслы. Много ли женщин ее возраста могут похвалиться тем, что их плоть тешит юный любовник?
- Ты что-то задумала, госпожа моя, - шепнул Многоликий, когда проглотил нажеванный комок.