С самого утра шел проливной дождь. На первом этаже постоялого двора шумели постояльцы и загнанные внутрь промокшие жители Рагойра. Слышалась возня и несколько бардов распевали балладу о пропавшей красавице Сиранне. Арэн улыбнулся - чуть не каждый мальчишка в Дасирии знал легенду о пропавшей дочери императора, и каждый мечтал вырасти и стать великим воином, чтоб спасти прекрасную деву из рук злодеев. Мечтал о том и Арэн, хоть теперь, Сиранне, если она осталась жива, минуло тридцать лет. На гравюрах и в мраморе, творцы сохранили ее юный облик, прекрасный и неповторимый. Одна из статуй стояла в роще около Храма всех богов, и паломники из дальних стран подносили к мраморным ступням ленты и полевые цветы.
- Каждый крестьянин, который прознает про ее темную отметину, с радостью поведает о том старосте за пару медяков.
- Простому крестьянину нипочем не разглядеть этого, - резонно заметил Арэн.
- День, неделя, месяц - не все ли равно? - Раш будто бы злился, но старался всячески утаить от друга свои истинные чувства. - Ты не сможешь присматривать за ней из замка, а воли судьи достаточно, чтоб северянку сожгли без всякого разбору. Кто станет тревожить господина по таким пустякам? Ты и знать о том не будешь.
- А ты сможешь озаботиться о ней лучше?
Карманник ничего не ответил, только сказал что-то почти беззвучно себе под нос, и ушел, сославшись на голод. Дасириец чувствовал, что пока их с Миэ не было, между Рашем и северянкой что-то произошло. Она будто бы потеплела изнутри, хоть все еще напоминала затравленного хищного зверька, готового в любой момент вцепиться в руку, что его кормит.
Ужинали внизу, заняв часть стола, на другом конце которого расселись таремские купцы, окруженные шлюхами. Толпа веселилась, продажные девки терлись грудями об лица купцов, и, когда один из них отвешивал какой-то увесистый шлепок по заду, стены чуть не лопались от громкого хохота. Миэ откровенно морщилась, Бьёри краснела и прятали лицо у дасирийца на плече. Только Раш и Хани сидели молча друг против друга.
Кухарки потрудились на славу: куры, только-только снятые с вертела, пахли душистыми травами и специями, картофель, начиненный олениной, таял на языке. Еще была запеканка с грибами и копченной форелью, сыры в зеленых прожилках, горячий пшеничный хлеб и наваристый суп на бараньих ребрах. Арэн наелся прежде, чем каждое блюдо опустело наполовину. Тармка уже глядела в дно кувшину с молодым вином и, захмелев, подозвала одного из менестрелей. Тот незамедлительно очутился рядом, встал на одно колено, и разрыдался трагической песней о жестокосердной красавице. Волшебница расхохоталась и сунула ему серебряную монету, потрепав за ухом, словно щенка.
- Не будут ли добрые господа против, дать мне немного места на лавке? - сказал услужливый женский голос где-то у дасирийца над головой.
Арэн обернулся. Незнакомка была красива, словно цветущая вишня, только ярко-алый цвет ее губ вызвал у дасирийца легкое отвращение. Однако, стоило ей заговорить снова, как всякая неприязнь источилась, будто и не было.
- Здесь нынче так людно, яблоку негде упасть. - Девушка словно извинялась за вакханалию в "Лошадиной голове", покраснела.
- Не видишь разве - места нет, - грубо отшил незнакомку карманник. С самого их с Арэном разговора, карманник напустил на себя угрюмость, и почти весь вечер просидел храня молчание, лишь изредка поглядывая по сторонам.
- Но я могу уместиться даже здесь. - Незнакомка указала на место между волшебницей и самим карманником, и тот вскочил, словно ужаленный,.
- Душно стало, точно в гартисовой жаровне, - сказал он. - Пойду, глотну воздуха, а то сдохну неровен час.
- Дождь на улице, господин, - попробовала остановить его девушка, и тронула за рукав, но карманник вырвался. Девушка же повернулась к остальным с недоуменным выражением лица. Она чувствовала вину, но не торопилась уходить.
Арэн предложил ей сесть, не став извиняться за поведение Раша. Девушка тут же села на свободную часть скамьи.
- Угощайся, - предложила Миэ. - Мы уж сыты до самой проказы, а еды полны миски.
Девушка поблагодарила и с жадностью вцепилась зубами в куриную грудку, отрывая мясо целыми кусками, будто очень давно не ела достойной пищи. Немного насытившись, незнакомка представилась.
- Я - Фархи, странствующий пилигрим. Мой путь лежал через дасирийские земли, на восток, но, говорят, будто теперь в Северных землях много худого и я решила направиться туда. Всегда найдутся те, кому требуется мудрость, особенно в такой тяжелый час. Увы, слова мои нынче не слышат дасирицы, бога сделали их глухими и слепыми.
- О чем ты? - переспросил Арэн. - Мы как раз возвращаемся из Артума, не знаем, что творилось в мире.
Девушка отложила в сторону мясо и наклонилась чуть ближе.
- В Иштаре хворь гуляет, господин, - потихоньку сказала Фархи. - Людей косит десятками. Покойников так много, что никто не хоронит мертвецов, так и лежат, где померли.
Арэн не желал верить услышанному. Он отклонился, все еще чувствуя на лице горячее дыхание ее шепота. О чем мелет эта полоумная?
- По весне каждый третий дасириец с соплями ходит да кашлем лает, что собака дикая, - отмахнулась Миэ, то ли желая подбодрить Арэна, то ли отдавая дань хмелю.
Фархи на ее слова отричательно покачала головой.
- Отчего ты тогда живехонька? - осклабилась волшебница и лениво отхлебнула вина из кубка.
Арэн считал, что на сегодня таремка выпила уже достаточно, но останавливать Миэ, когда онавлеа в разговор решился бы только безумец. Потому дасириец терпеливо ждал, когда разговор вернется туда, откуда начался.
- Меня боги оберегают, - только и нашла, что сказать пилигримка. Но слова ее звучали искренними. Может, она готова была принять просе везение за божью милость, но верила в то всей душой. - Я помогала ходить за больными, в лечебницу, что при Храме всех богов. Пока людей не стало так много, что хоронить их стало негде. Верховные служители моляться без сна и покоя, но когда я покидала Иштар, Сарико бл уже болен - сама видела коросту на его лице и руках. Люди стали верить в то, что пророчит Говорящая.
- Что еще за птица? - Арэн поймал себя на мысли, что девушка будто говорит не о его родине, а каком-то ином месте, за Краем мира.
- Никто не знает толком. Кто-то говорит, что она истинная пророчица, и теперь ее слова начинают сбываться, кто-то говорит, что она с разумом рассталась, а некоторые потихоньку шепчутся, будто Говорящая - сестра императора-душегуба. - На последних словах она снова понизила голос. Словно боялась, что земля распахнет зев и выпустит Тирпалиаса поквитаться с ней за обидное прозвище, которым его наградили еще при жизни.
Арэн задумался. Будто бы и припоминал что-то, о чем говорила девушка, но так и не смог выудить из памяти нужное.
- Ох уж эти мне пророки. - Миэ попыталась засмеяться, но спьяну вышло грубо. Таремка распрямилась, отодвинула в сторону пустой кувшин и уставилась на пилигримку хмельными взглядом. Несмотря на все попытки таремки сидеть ровно, она покачивалась, словно луговая трава под легким ветром, и Арэну приходилось присматривать еще и за ней, чтоб быть готовым в любой момент подхватить и не дать свалиться со скамьи.
- Говорящая пророчила все эти несчастья, - сказала девушка, немного нахмурившись, недовольная тем, что ее слова подняли на смех. - Говорила, что придет Первый бог, единый над всеми, и будет воля его такова, что падут все иные боги, останется лишь он, истинный. Говорящая будто бы предупреждала, что если люди не отринут Первого, будет им великое проклятие и десятки десятков болезней и всяческих напастей.
- Ты, что ли, тоже пророчить взялась? - Миэ откровенно насмешничала над девушкой.
Арэн осторожно тронул волшебницу за локоть, и попросил ее больше не прикладываться к хмелю, на что получил гневный взгляд. Но таремка не стала спорить: поднялась и велела обоим северянкам помочь ей добраться до комнаты. Хани молча послушалась, подставляя плечо, а Бьёри с мольбой уставилась на дасирийа. Было видно, что девушке не хочется оставлять жениха наедине с красавицей. Арэн проигнорировал ее взгляд, и повернулся к пилигримке.
- Прошу, пилигримка, расскажи, что знаешь, - Арэн попробовал сглотнуть неприятный тягучий комок, но тот упрямо цеплялся за глотку, и полз по ней, точно ленивый слизняк.
- Я уж все и сказала, господин, - девушка посмотрела вслед его спутницам. - Госпожа не желает мне верить, но ни слова я не сказала неправды. Теперь всяк, кто еще может стоять на ногах без сторонней помощи, собирает добро уходит. Иштар пустеет, как тот колодец, из которого слишком много черпали. Служители заперлись в храмах и просят богов явить милость. Как думаешь - боги слышат молитвы тех, кто изменил клятвам, на какие присягал?
- Я не знаю, - честно признался дасириец, вдруг устыдившись, что столько дней уж не молился Ашлону, которого выбрал себе покровителем. Меж тем бог всех воинов хранил его от смерти, которая, подчас, дышала в самый затылок.
- Из каких ты мест, дасириец?
- Замок моего отца стоит у границ Орашских гор, мой же - на Ласточкином мысе.
- Туда хворь еще не добралась, - сказала девушка, но ту же добавила, - я покинула границы Дасирйской империи несколько недель назад, теперь моим словам цена - грош.
- А кто нынче на троне сидит?
- Золотой трон пуст - так говорят, но регент Шиалистан заочно всем верховодит. В народе его любят, называют "Шиалистаном Честным". Сдается мне, захоти регент поднять смуту и короновать себя на трон - люд пойдет за ним.
- Рхельцы с давнего времени себе троны завоевывали кровью да восстаниями, так теперь и в Дасирию за собой этой напасти приволокли, - сквозь зубы процедил Арэн, и не удержался от плевка. Только после сообразил, что дал слабину, выказав истинные эмоции. Дасириец покосился на девушку, но та задумчиво рассматривала гору костей на блюде.
- Я слыхала, что хворь пошла из императорского замка, - теперь пилигримка перешла почти на шепот. - Первым заболел военный советник, и скончался будто бы третьим солнцем от того дня. А после заболели все его прислужники и кто за ним ходил. Тоже все к Гартису отправились. Попервам, всем, кто говорил о том в полный голос, тут же язык отрезали и вешали, за наветы, а после, когда болезнь начал свирепствовать, некому стало рты сплетника закрывать.
Дасириец скрипнул зубами. Во что превратилась милая его сердцу земля за то время, что он проливал кровь с северными воинами? Пошесть в самом сердце мира, на севере - руина, на востоке бесчинствуют варвары. Кто угодно станет верить в иного бога, лишь бы тот заслонил его своей дланью.
В тот вечер за столом больше не родилось ни звука. Пилигримка вскоре покинула его, поблагодарив за угощение, и скрылась на лестнице. Арэн велел принести ему вина. Хотелось забыться, набраться под самую завязку и не думать о доме. Может статься, что к тому времени, как кони домчат их до границ, от дома останется лишь мертвый камень. Дасириец ни мгновения не сомневался, что девушка не лгала. Приукрашала ли? Даже если половину наболтала со страху, это ничего не отменяло.
Вино не брало его. Кувшин опустел быстро, ноги стали мягкими, будто раскисшая глина, но голова оставалась ясной. Дасириец вернулся в комнат, добрался до постели и завалился спать в чем был. Боги сжалились и подарили ему быстрый сон, в котором Арнэн медленно падал в бездонную пропасть.
Его растревожила тошнота. Дасириец кое-как сполз на пол и на четвереньках добрался до отхожего места, где долго опорожнял желудок. С трудом поднявшись на ноги, прошел до окна и глотнул свежего воздуха, что еще хранил запах дождя. Глотал его жадно, потому что иного питья в комнате не было. Разве что то, котором запасся Раш, но бурдюки следовало открывать в пути. Погодив, пока голове проясниться, дасириец направился к двери. Приглушенные голоса снаружи, сперва показались ему похмельным маревом. Арэн остановился, дождался, пока вакханалия звуков в голове мало-мальски уляжется. Шепот никуда не делся. В иное время дасириец не обратил бы на него внимания - мало ли какая парочка по углам милуется? - но один из голосов принадлежал Рашу. Арэн, стараясь не шуметь, подошел ближе к двери и прислушался.