- Тогда как же мы попадем внутрь? - спросил Торис, хватаясь за рукоять заткнутой за пояс деревянной сабли.
- Тс-с!
- На маскарад пропускают только трубадуров и бардов, а мы не очень-то похожи на странствующих певцов.
- Ты слишком много беспокоишься, - со смешком парировал Казимир. - В конце концов, это была твоя идея.
- Я только сказал, что тебе необходим подходящий костюм. Я не имел в виду, что нужно украсть его у кого-то из участников маскарада.
Казимир с удовольствием набрал полные легкие свежего ночного воздуха.
- Из-за тебя я несколько месяцев изнурял себя певческими упражнениями, готовясь к этому празднику. Позволь же мне получить хотя бы немного удовольствия сегодня ночью!
Торис мрачно покачал головой:
- Не хочешь же ты сказать...
- Тихо! Вон еще один экипаж! - осадил его старший товарищ.
Мостовая зазвенела от далекого грохота копыт и рокота колес. Звук нарастал и наконец стал таким громким, что приятели не могли даже расслышать шепота друг друга. Из-за поворота вылетела четверка вороных коней, волоча за собой раскачивающийся на рессорах закрытый экипаж.
На его резном черном корпусе играли золотые и алые отблески. Под выпуклыми бортами протянулась от передних до задних колес изящно изогнутая и довольно широкая подножка, инкрустированная драгоценной костью и черным деревом. Над колесами подножка загибалась, превращаясь в полукруглые крылья, с кончиков которых свешивались мерцающие серебряные фонарики. Наверху, на козлах сидел кучер, одетый с такой роскошью, что у Ториса перехватило дыхание: он был в черной тужурке, расшитой золотым галуном, темно-синих бархатных бриджах, шерстяных полосатых чулках до колена и в черной клеенчатой шляпе с перьями. На запятках длинной кареты сидел берейтор в таком же костюме.
Видишь эту прекрасную широкую подножку?' - спросил Казимир, кивая в направлении кареты.
Да, - Торис совершил горлом глотательное движение. - Надеюсь, ты не хочешь... - Именно такая подножка поможет нам пробраться в усадьбу.
- Что?! - пискнул Торис, словно собравшийся закипеть чайник. - Подножка, которая всего-то на палец отстоит от спиц, и на две ладони - от мостовой? Ты спятил?
- Ничуть, - дерзко отозвался Казимир.
Торис был вне себя от бессильного гнева, провожая глазами карету, которая замедлили ход перед воротами и торжественно въехала в ворота особняка.
- У тебя, быть может, и достанет сноровки, чтобы вскочить на подножку мчащегося экипажа, но я точно знаю - мне это не под силу. Ты что, хочешь от меня избавиться? Я непременно свалюсь с этой подножки, и меня разрежет надвое задними колесами.
- И это еще не все! - ухмыляясь добавил Казимир. - Если ты не свалишься с подножки до того, как карета окажется внутри, тебе необходимо будет спрыгнуть сразу после, чтобы успеть спрятаться в саду.
- Я не пойду, - проворчал Торис, низко опустив голову.
- Поступай как знаешь, - хмыкнул Казимир, вновь обращая все свое внимание на дорогу.
Торис осторожно покачивался с пятки на носок. "Решено, - размышлял он. - Я не стану следовать этому идиотскому плану, и точка!"
Прежде чем он успел сообщить Казимиру о своем окончательном решении, из-за угла выкатился еще один экипаж. Он был гораздо больше предыдущего, и его тянула шестерка черных как смоль жеребцов. Их ноги двигались ровно и мощно, словно они не бежали, а плыли над землей, а из-под копыт летели снопы ярких искр. Богатая сбруя, состоящая из кожаных ремней и многочисленных позвякивающих цепочек, опутывала мускулистые тела животных и тянулась к карете. Сам экипаж тоже был черным как ночь, и только на окнах висели занавески из пурпурного бархата. Изнутри доносилось негромкое мелодичное пение: сильный и глубокий голос певца перекрывал даже лязг и грохот быстро вращающихся колес.
Торис взмахнул рукой, чтобы остановить Казимира, но было уже поздно. Его приятель уже мчался рядом с каретой, низко пригибаясь, чтобы седок внутри его не заметил. Оказавшись в нескольких дюймах от мелькающих с бешеной скоростью черных спиц, он протянул руку и схватился за черную подножку кареты, однако скорость была слишком велика. Он бежал рядом и не мог запрыгнуть на узкую полоску полированного дерева.
Дорога еще раз свернула, и Казимир увидел перед собой зияющие ворота усадьбы и острые пики порткулисы - подъемной выдвижной решетки.
"Теперь или никогда", - подумал юноша.
Совершив неуклюжий отчаянный прыжок, он наконец утвердился на подножке кареты, чудом не попав в колесо. Сначала он подобрал одну ногу, потом другую и уцепился за какое-то выступающее резное украшение. Спасен!
Он перевел дух и с опаской покосился на темное окно кареты. Его прыжок заставил экипаж покачнуться, и он боялся, что седок может выглянуть наружу.
Скрючившись на подножке, Казимир замер.
Бархатная занавеска на окне слегка отодвинулась, и ему показалось, что в образовавшемся треугольнике чернильного мрака он различает белки глаз, которые смотрели прямо на него. В глазах не было ни капли страха или гнева, один только недоброжелательный интерес, и чем дольше Казимир вглядывался в темноту, тем сильнее становилась его уверенность в том, что кто-то смотрит на него изнутри.
Неожиданно карета нырнула во тьму, в которой копыта коней загрохотали особенно гулко, - они проезжали под решеткой, сквозь ведущую во двор тоннельную арку. Огромная карета не остановилась на входе для проверки стражниками, как делали это остальные экипажи. "Либо кучер дурак, либо это один из самых почетных гостей Мейстерзингера Кляуса, - со страхом подумал Казимир. - Если он заметил меня, то, без сомнения, расскажет все хозяину поместья, меня поймают и закуют в цепи".
Темнота внезапно рассеялась, и Казимир чуть было не позабыл спрыгнуть с подножки экипажа, который преодолел арку и покатился по дорожке среди густого сада. К счастью, колючие ветви падуба, хлеставшие его по ногам, мгновенно привели Казимира в чувство. Он скатился с подножки и нырнул в заросли, удачно избегнув тяжелого заднего колеса, которое, хрустя гравием, прокатилась по дороге в нескольких дюймах от его ног. Карета поехала дальше, а он ужом ввинтился в плотные заросли кустарников, оплетенные к тому же старой и корявой виноградной лозой. Здесь, в темноте, в своем колючем убежище он перевел дух и потер расцарапанные лодыжки. Затем он приподнял голову, чтобы оглядеться.
Сад Мейстерзингера не поддавался никакому описанию. Он имел форму ромба и состоял из множества аккуратных лужаек, дорожек, фонтанов, подстриженных деревьев и клумб, которые занимали большую часть пространства в восьмиугольнике крепостных стен. С двух сторон по периметру сада высились массивные внешние стены. Снаружи их бастионы и зубчатые вершины выглядели весьма внушительно, однако изнутри они почти не бросались в глаза, задрапированные густыми зарослями и плющом. Вершины их были украшены веселыми гирляндами фонарей, но в их свете нет-нет да и сверкала сталь: одетые в доспехи стражники были расставлены по стене с интервалом в десяток шагов. Две другие стороны сада были ограничены внутренними стенами из красного кирпича они и были собственно стенами усадьбы. Окна и двери, прорезанные в них, казались огромными, многие были снабжены изящными балкончиками с перилами из кованого железа. По шпалерам карабкались к этим балконам виноградные лозы или гибкие плети плюща, густо оплетая их зеленым кружевом листвы наподобие беседок.
Что касается самого сада, то газоны в нем были безупречно зелены и подстрижены с потрясающей аккуратностью. Каждая лужайка была окаймлена посадками экзотических цветов или карликовых кустарником, вдоль которых были проложены садовые дорожки, ведущие к многочисленным беседкам, скамейкам или дверям. Все они начинались от огромного фонтана, который, словно бриллиант, окруженный изумрудам и и малахитом, сверкал в самом центре сада.
Эта чудесная страна, в которой зелень листы причудливо чередовалась с многочисленными фонариками, была наводнена огромным количеством людей в фантастических богатых одеяниях. Многие были в простых черных полумасках, закрывающих глаза, в расшитых золотой и серебряной нитью плащах с капюшонами. Другие щеголяли в масках, закрывающих все лицо целиком, с нарисованными на них необычными лицами или мордами сказочных животных. Один из гостей надел маску с глазами навыкате и с загнутым птичьим клювом, а капюшон его плаща был украшен топорщившимися птичьими перьями. Маска другого напоминала рыбью голову, и его плащ был расшит мерцающей перламутровой чешуей. Третий был во всем черном, а маска его была вырезана из кости в форме черепа. Даже музыканты, наигрывавшие на флейтах, лютнях и барабанах, были в масках.
Чтобы разглядеть все это, Казимиру понадобилось всего несколько мгновений. Свет фонарей, ароматы еды и тончайших вин, звуки музыки и песен на мгновение ошеломили его. Однако вскоре ненависть к Зону Кляусу с новой силой разгорелась в его груди. Пока он годами носит одну и ту же завшивленную одежонку, его кровный враг купается в роскоши, наслаждается садом и беседами с аристократами, свободно пользуется дарами щедрого края.
Казимир мрачно покачал головой.
"Этот сад и эта усадьба однажды станут моими, - пообещал он себе. - Я буду отмщен".
Черная карета, на подножке которой Казимир проник в усадьбу, остановилась на расстоянии двадцати ярдов от того места, где скрючился в кустах сирота из приюта. Он услышал доносящиеся с противоположной стороны кареты голоса и напряг слух, стараясь не пропустить ни слова за шумом праздника.
- Как это любезно с вашей стороны, добрый господин, прибыть сюда из Скульда, чтобы почтить нас своим присутствием, - донесся хорошо поставленный голос человека, одетого в роскошный камзол.
Листовые рессоры кареты слегка заскрипели, и из экипажа появилась высокая фигура в собольей накидке. Стягивая с рук тонкие перчатки, почетный гость сказал низким музыкальным голосом:
- Теперь, когда ваши стражники научились узнавать мою карету, поездки в ваш крошечный город стали для меня не столь обременительными, как раньше.
Его собеседник неуверенно рассмеялся, видимо, не совсем поняв, в каком смысле гость употребил слово "обременительными", а затем проговорил с наигранным оживлением:
- Я не скоро забуду, как эти тупоголовые солдаты остановили вашу карету и попробовали ее обыскать.
Он снова разразился кудахчущим смехом, однако мрачный гость, по всей видимости, не разделял его веселости. Смешки хозяина затихли на высокой
дребезжащей ноте, словно жестянка наконец достигла конца лестничного пролета.
- Теперь каждое занятие стражников начинается со слов: "Почтение мастеру Люкасу и его экипажу!"
Человек по имени Люкас упорно отказывался смеяться.
- Что ж, это уже неплохо, - заметил он с легкой ноткой сарказма в голосе. - По крайней мере, к некоторым вы отнеситесь снисходительно...