Вот закрываются глаза,
Твой жизни путь уже закончен.
Мне нет покоя на земле,
Хоть приговор судьбы отсрочен.
Я ранен в сердце не стрелой
Любовью страстной и тоскою.
Клинок - лекарство от огня
Зальет его горячей кровью.
Едкие насмешки смолкли сами собой,
чудесный голос Казимира заставил замолчать даже самых отъявленных скептиков. Звучавшие в его голосе искренность и печаль, чистота тонов, не смягченных даже вибрато, которому обучились певцы в Хармони-Холле, пронизали толпу и достигли Юлианны. Казимир подставлял ее себе пронзенной стрелою, медленно умирающей в его объятиях под скорбную мелодию его песни.
- Прирожденный певец... - зашептались гости. - Скорее соловей, чем кот из подворотни. Три сотни золотых в месяц, но ты все равно не споешь так, как он...
Пока собравшиеся обменивались впечатлениями, кто-то в переднем ряду захлопал. Казимир повернулся на звук, а вслед за ним повернулись и остальные. На всех лицах было написано одинаковое удивление.
Аплодировал Геркон Люкас.
Один за другим менестрели присоединялись к прославленному барду. Даже Зон Кляус, чье лицо приобрело легкий зеленоватый оттенок, с видимой неохотой трижды хлопнул в ладоши.
Неожиданно в толпе гостей возник какой-то новый звук. Шумные аплодисменты смешались с удивленными возгласами и возмущенными восклицаниями. Хлопки стали реже, а потом и вовсе затихли. Потрясенные гости вскакивали со своих мест, освобождая дорогу. Казимир вытянул шею, чтобы рассмотреть причину беспорядка. Люкас и Кляус вскочили.
Сквозь толпу пробирался слуга, таща за собой толстого мальчишку в крестьянской одежде.
- Торис! - ахнул Казимир. Слуга швырнул Ториса к ногам Мейстерзингера.
- Хозяин этот... этот постреленок пытался пробраться в усадьбу на подножке кареты.
Кляус покраснел, и его губы гневно скривились.
- Неужели нужно было тащить этого простолюдина сюда? Неужели вам не хватило ума выпороть его на конюшне и бросить в ров с водой?
Слуга в страхе присел:
- Покорнейше прошу простить меня, господин...
- Не нужно извиняться, - выступил Казимир. - Это моя вина.
Он опустился со сцены и шагнул к Люкасу и Кляусу.
Мальчишка - мой слуга, - объяснил он. Его отца несколько лет назад загрыз вервольф, и я взял на себя заботу о нем.
Казимир положил слегка дрожащие руки на плечи Кляуса.
Простите его, Кляус. Он слишком любит меня. Я не удивлен, что он рискнул своей жизнью ради того, чтобы услышать мое пение. Я велел ему дожидаться снаружи, но он, видимо, не смог утерпеть.
Ярость все еще виднелась на лице Кляуса. Стараясь сдержать свой гнев, Верховный Мейстерзингер повернулся к Геркону Люкасу. Тот слегка пожал плечами.
- Ему нельзя здесь оставаться! - сердито выпалил Зон.
- Конечно нет, - поспешно кивнул Казимир. - Я и не думал об этом. Мы хотели бы немедленно уйти.
Похоже, это пришлось Мейстерзингеру по душе.
- Как будет угодно, молодой господин. Не смею вас задерживать.
Казимир подхватил Ториса под руку и поднял его. Мальчик дрожал всем своим тучным телом, а по лицу градом катился пот.
- Все хорошо, ты - добрый слуга, - проговорил Казимир и потрепал Ториса по плечам. - Мы сейчас уходим.
Однако, прежде чем он успел сделать хотя бы шаг, снова раздался шум.
За розовым кустом стоял слуга и кричал:
- Я нашел еще одного - пьяницу, который свалился здесь, в цветах. Он совершенно голый!
Мейстерзингер Кляус с присвистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы:
- Еще один ваш знакомый, Раненое Сердце?
Казимир медленно повернулся, скрывая под своей маской многозначительную улыбку.
- С чего вы взяли? Я уверен, что нет!
Кляус в комическом отчаянии вскинул руки вверх.
- Что это за крепость! - вскричал он. - Уберите его из сада, выпорите хорошенько и бросьте в самую темную темницу! Когда с этим будет покончено, проделайте то же самое со стражниками на воротах
ГЛАВА 4
Над высеченным в скале амфитеатром сгущались сумерки, когда Казимир вышел для участия в турнире трубадуров. Взгляд его медленно скользил по стершимся от времени ступеням, ведущим к расположенной внизу сцене. Она была из темного гранита, из того же мрачного и крепкого камня, из которого состоял и утес, возвышающийся над Гармонией.
Еще будучи ребенком, Казимир провел немало времени, играя на каменных скамьях амфитеатра, полукольцом окружавших сцену. Сегодня, однако, в театре яблоку негде было упасть, а голоса многочисленных зрителей и гостей эхом звучали в его каменной раковине словно голос моря.
Казимир начал спускаться. С одной стороны лестницу ограничивала замшелая каменная стена, влажная от воды, просачивавшейся с расположенного наверху луга.
На стене висели медно-желтые фонари и колышущиеся флаги, которые отбрасывали на ступеньки призрачные легкие тени.
Казимир миновал группу зрителей и поравнялся со входом в грот, вырубленный прямо в стене.