- Сегодня Пинхас тоже ушел утром? - поинтересовался сержант. - Вы его видели?
- Я видел, как он уходил, это было в восемь утра.
- Днем вы слышали какие-нибудь крики?
- Нет, не слышал. Но тут рядом меняли асфальт, и грохот стоял такой, что я и себя слышал с трудом.
- Вы не могли бы сказать, кто еще из соседей мог что-нибудь видеть или слышать?
- Конечно! Абрам из того дома напротив, он все время торчит у окна, еще вот Лея, бабушка из второй квартиры, она часто сидит на стуле у входа...
- Покажите, где они живут, - попросил Беркович. Абрам оказался старичком лет семидесяти, после выхода на пенсию он действительно весь день проводил у окна, из которого было видно все, что происходило в доме напротив. Абрам был бы замечательным свидетелем, если бы не одно обстоятельство: видел он не дальше, чем на три-четыре метра, а слышал только то, что кричали ему в ухо.
- Нет, - сказал он дребезжащим голосом, - никто в тот дом не входил, и криков никаких не было. И Пинхаса я сегодня не видел.
Из чего, по мнению Берковича, ровно ничего не следовало.
Не лучше обстояло дело и со свидетельницей Леей Кац. Бабушка действительно провела утро, сидя на ступе перед входом. Она видела, как выходил из дома Пинхас. Был он, по словам Леи, сумрачен, но таким и должен быть человек, который не знает, будут ли у него завтра деньги на кусок хлеба. А после полудня Лея легла спать и проспала до появления полиции. Спит она крепко особенно днем, это ночью она то и дело просыпается...
- Понятно, - прервал Беркович старушку. - Иными словами, от трех до пяти часов вы ничего не слышали и не видели. Не можете сказать, входил ли кто-нибудь в дом соседей.
- Сказать-то могу, - заявила Лея, - только я спала и ничего не видела.
- Понятно, - еще раз сказал Беркович и оставил старушку в покое, потому что увидел бежавшего к дому мужчину со свертком в руке.
- Это Пинхас, - предупредил Зальцман.
- Да, я понял, - сказал Беркович и быстрым шагом направился навстречу хозяину дома.
- Что здесь происходит? - закричал Пинхас, вцепившись Берковичу в рукав. Почему, полиция в доме? Где Хана?
- Давайте пройдем сюда, - мягко сказал Беркович, увлекая Пинхаса на кухню мимо закрытой уже двери в салон. - Садитесь, пожалуйста.
Пинхас бросил принесенный сверток на угол стола и упал на табурет, стоявший у холодильника.
- Что? - продолжал взывать он. - Что все это значит?
- С вашей женой случилось несчастье, - сказал Беркович, тщательно подбирая слова. - Видимо, в дом проник грабитель. Ваша жена оказала сопротивление...
- Где Хана? - закричал Пинхас, вскакивая на ноги.
- С Ханой плохо...
- Она жива? - в голосе Пинхаса звучала надежда - так, во всяком случае, показалось Берковичу.
- К сожалению, нет, - сказал сержант. - К сожалению, полиция прибыла слишком поздно.
Боже! Где Хана? Пустите меня к Хане! - продолжал кричать Пинхас, но, тем не менее, вовсе не порывался куда-то бежать и глядел на Берковича взглядом испуганной собаки. Сержант задумчиво смотрел на Пинхаса и никак не мог сообразить, то ли волнение его неподдельно, то ли он только изображает горе.
- Я убью негодяя! - кричал Пинхас.
- Действительно, - подлил Беркович масла в огонь. - Этот негодяй достоин смерти, жаль, что в Израиле нет смертной казни.
- Убью! - лицо Пинхаса побагровело. - Как он мог! Моя Хана! Что он с ней сделав!
- Это ужасно, - поддакнул Беркович.
- Так избить бедную женщину! - вопил Пинхас. - До смерти! Негодяй!
- Это вы о себе говорите? - с иронией спросил Беркович, но Пинхас не слышал, он смахнул со стола сверток, на пол высыпались пакетики со сметаной, кефиром, кетчупом.
- Инспектор! - крикнул сержант. - Вы слышали, что говорит Пинхас?
- Слышал, - в кухню вошел инспектор Хугиэли, из-за плеча его выглядывал эксперт Хан. - Он так орет, что на улице слышно. Борис, ты уверен, что он не видел жену?
- Да, - кивнул Беркович. - Я специально провел его в кухню и спровоцировал на этот разговор.
- Три свидетеля слышали, - обратился Хутиэли к примолкнувшему Пинхасу, как вы кричали о негодяе, избившем до смерти вашу жену. Откуда вам известно, что ее избили, а не застрелили, скажем, или не задушили? А?
- Что? - Пинхас все еще делал вид, что не понимает. - Но... разве...
- Ну хорошо, - вздохнул Хутиэли. - Разберемся в полиции. Борис, обернулся он к Берковичу, - ты хороший психолог. Но поторопись, ты едва успеешь к началу представления, и Наташе, боюсь, будет не до психологии преступников.
- Я могу идти?
- Иди, иди, без тебя разберусь. Этот господин уже фактически признался, а улики мы найдем без труда -достаточно посмотреть на царапины на его шее...
Пинхас смотрел исподлобья и уже не кричал.
Дело четырнадцатое
БАНКА С КРАСКОЙ
Если честно, - сказал сержант Беркович, - я не получил удовольствия. К тому же я знаю кое-какие обстоятельства, и потому личность режиссера мне несимпатична.
- При чем здесь личность режиссера? - рассердилась Наташа. - Ты можешь смотреть спектакль, не думая о своих полицейских штучках?
- Могу, - вздохнул Беркович и взял Наташу под руку. Они возвращались из театра, Наташа давно хотела посмотреть "Служанок" в постановке Виктюка, но лишь сейчас, во время очередных гастролей театра в Израиле, ей удалось не только выкроить время самой, но еще и уговорить Бориса - у сержанта изначально было предубеждение против этого режиссера.
- Могу, - повторил Беркович, - но мне, как мужчине, не может нравиться, когда бьют по лицу женщину.
- Почему ты веришь слухам? - возмутилась Наташа. - Мало ли что говорят о талантливом человеке!
- Инспектор Бирман, - сказал Беркович, - третий день разбирается с жалобой импрессарио Бевдецкой.
- Какой ты все-таки... - обиженно сказала Наташа. - Я говорю о новом театральном стиле, о потрясающих средствах выразительности, а ты - ударил он ее, не ударил...