- В Лес, - печально улыбнулся Страж. - Без доспехов и провианта. Без амулетов и всякой защиты. Один. Пешком. Чтобы принять свой последний бой там. Дождался, пока мы с Беликом отъедем подальше, и сразу ушел. Просто не хотел, чтобы его видели... таким, каким бы он стал к этому времени.
Рыжий невольно передернул плечами.
- И что, его никто не остановил?
- Нет. У нас не принято вмешиваться. Однако он обещал малышу, что дождется, встретит, увидит его напоследок... и не дождался. Поэтому сейчас нам так трудно.
- Вот оно что...
Урантар печально кивнул.
- Для Белика - это тяжкий удар, потому что Сар`ра был ему другом. ОЧЕНЬ близким и преданным другом, какого, наверное, никогда больше не будет. Он был и моим другом, - тихо добавил Страж. - Именно он помог мне двадцать лет назад у Тропы. В тот день, когда к нам впервые вышли Белик и Траш. Они умирали тогда, слившись чересчур тесно, как вчера; умирали от истощения и слабости, от ран и потери крови, потому что страдали тоже за двоих... да вы сами видели, как оно бывает: даже приблизиться страшно, потому что малыш, сорвавшись, теряет рассудок и становится настоящим зверем. А Сар`ра не побоялся подойти, забрал их с собой и потом много дней выхаживал обоих. Он научил их быть вместе даже тогда, когда они ходят порознь. И научил быть по-отдельности, когда им приходилось сливаться. Он помог Белику вернуться к людям, помог ему выжить в том кошмаре, который едва его не убил. Он помог Траш стать тем, кем она стала сейчас. Он был их единственным другом, напарником, помощником... а также ведущим у Гончих на протяжении очень долгого времени.
Таррэн прикусил губу.
- Значит, Гончие потеряли Вожака? - осторожно уточнил Элиар.
- Да, - неслышно ответил Воевода. - Сар`ра водил их в рейды почти десять лет, стерег, оберегал, учил и руководил, пока не нашел себе достойного преемника. Он вырастил эту стаю, передал ей все, что мог. Сплотил их и сделал единым целым. Он ходил с ними не раз и потом. И все время держался на высоте - до тех пор, пока им не повезло наткнуться на Серый Кокон. Но и тогда он прикрыл стаю собой, и тогда он принял удар на себя. Таков был его собственный выбор, и Сар'ра считал, что это оправдано: молодежь для нас гораздо важнее стариков, за ними - будущее всей Заставы. Сар'ра знал это лучше кого бы то ни было, потому и ушел. Он был очень хорошим Стражем, отличным Вожаком, прекрасной Гончей, и его уход для нас - большая потеря, с которой мало что может сравниться.
Элиар засмотрелся куда-то в сторону, Танарис неопределенно пожал плечами, Аркан с Совой выразительно переглянулись. Остальные вежливо промолчали, и лишь Весельчак тихо присвистнул, но от комментариев, как ни удивительно, тоже воздержался.
- Что же теперь будет? - негромко спросил Ирбис через пару минут.
Урантар чуть пожал плечами.
- Ничего. Будем жить дальше, потому что так надо. Будем бороться, потому что ничего другого не остается. Сражаться, как всегда это делали. Стеречь Границу, потому что больше некому ее защищать. И помнить его так же, как всех, кого уже потеряли. Сар'ра ушел, но он ушел достойно. Так, как положено настоящему Стражу: гордо, молча и незаметно. Мы никогда его не забудем... не волнуйся, Гончие справятся с этим ударом, им не впервой. И Белик тоже справится: он у меня очень сильный, он переживет. Они все переживут, потому что умеют выживать даже там, где остальные и не пытаются: в горе, в беде, в тоске, по колено в крови... это их работа. И Сар'ра хорошо научил их ее выполнять. К тому же, он был обречен с самого начала, и все это прекрасно понимали. А он понимал лучше всех, потому и простился заранее. Даже с нами перед отъездом. Мы только не ждали, что все случится так скоро, и не ждали, что он не сдержит слово. Не думали, что придется по-настоящему прощаться в одиночестве.
Воевода надолго замолчал, люди снова переглянулись, а Таррэн тяжело вздохнул.
Вот оно что. Вот в чем причина этого гнетущего молчания, которое оставшиеся в зале Стражи и сейчас не решались нарушить. Вот почему они притихли, помрачнели и напряженно косятся по сторонам, будто все еще ждут, что суровые, раздражительные Гончие внезапно вернутся. Значит, вот кто научил Белика обращаться с родовыми клинками Л'аэртэ. Вот кто шел эти годы рядом с ним и поддерживал во всем. Ободрял, учил, тренировал, требовательно спрашивал за каждый промах и малейшую ошибку. Помог овладеть искусством двуручного боя, развил некогда хрупкое тело и превратил его в настоящую тугую пружину, придав удивительную силу, скорость и скрытую мощь. Вот кто заставил его вернуться к жизни после той давней трагедии. Вот кому, наконец, Белик мог доверить свою тайну и самую главную свою боль - рассказать о прошлом, без утайки, без сомнения, хорошо зная, что его поймут и помогут. Вот у кого он всегда мог найти поддержку, к кому стремился, кому подражал и кем восхищался. Единственный человек, кроме Дядько, кому малыш мог бесконечно верить...
Учитель.
- А почему у него такое странное имя? - вдруг озадачился рыжий.
Сар'ра... Sah'rrae, если точнее, что в переводе с эльфийского означает: "Отшельник".
- Потому что... - Воевода странно покосился на Перворожденных, на сиротливо пустующий стол, оставшийся после суровых Гончих, ненадолго задержался на Таррэне и, наконец, медленно закончил: - Потому что так называл его Белик.
Люди дружно опустили глаза, а снаружи, словно соглашаясь, тихо заплакала эльфийская флейта.
-Глава19-
Левая Застава медленно погружалась в темноту. Она казалась странно притихшей, чем-то опечаленной и даже тоскливой. По мере того, как солнце заходило за горизонт, ее стены тоже чернели, будто одеваясь траурным покровом. По земле пролегли длинные изломанные тени, далекие облака потяжелели и набухли от влаги, в воздухе отчетливо повеяло прохладой. Внутри обоих немалых дворов больше не метались суетливо Стражи, не гремели молоты в кузне, не стучали топоры. Не слышалось конского ржания и развеселого смеха молодых парней. Не гудел оживленно "полигон", где каждый вечер становилось шумно и многолюдно, не бренчала сталь на учебном ристалище, хотя прежде этот пронзительный звук не умолкал до самой ночи. Не доносилось раздраженное громыхание кастрюль на огромной, но невидимой постороннему взгляду кухне. Не слышалось недовольного ворчания старой Греты, уставшей от вечного круговорота посуды. Не брехали кобели у дальних ворот, не скрипели журавли в обоих колодцах... даже мухи, казалось, пугливо притихли и старались не нарушать воцарившуюся священную тишину своим жалким жужжанием. Потому что над всем этим молчанием лилась и лилась мягкая музыка, от которой замирала душа.
Белик сидел на бортике фонтана. Поджав под себя ноги и плотно закрыв глаза, он тихо играл на флейте, отдавая всего себя этому непривычному занятию. Сидел почти без движения и вот уже который час играл, не замечая ничего вокруг и ни о чем другом больше не думая. У его ног колючим шариком свернулся Карраш и, прижавшись шипастой мордой к бедру, неотрывно смотрел снизу вверх крупными желтыми глазами, в которых жутковато отражались первые звезды. Он тоже не двигался, находясь в этом неестественном положении несколько долгих часов, но, похоже, был готов лежать даже всю ночь, до самого утра, лишь бы слушать и слушать тихое пение флейты и жадно внимать каждой обороненной хозяином ноте. Он только изредка позволял себе шевельнуть маленьким ухом, отгоняя комаров, но потом снова замирал, боясь потревожить опечаленного друга.
Траш уже полдня, как ушла на охоту, переживая тяжелую утрату по-своему, но ее никто не задерживал: каждый прощается, как может. Кто-то беспробудно пьет, кто-то пускается во все тяжкие, кто-то недвижимо лежит на постели, невидяще глядя в потолок и молча вопрошая: "ПОЧЕМУ?!!". Кто-то кричит и рвет на себе волосы. Кто-то винит себя, кому-то все равно, а кому-то просто нужно побыть в одиночестве. Поэтому громадная хмера, осторожно лизнув любимую щеку, словно извинилась, и неслышно исчезла в Лесу, не желая мешать хозяину в его горе.
А Белик играл. Он не замечал того, что ежевечерняя суматоха сегодня не то, что поутихла, но, кажется, даже не начиналась. Не замечал, что многочисленные Стражи медленно стягиваются к фонтану, бесшумно присаживаются неподалеку и прикрывают усталые глаза, стараясь не потревожить его даже вздохом. Не видел Гончих, что в полном составе уже давно окружили его плотным кольцом и свирепыми псами отделили от остального народа, которого с каждой минутой становилось все больше. Не обращал внимания на мелкие брызги, повисшие на густых волосах и лице, а теперь медленно скатывающиеся по щекам, блестя и переливаясь в лучах заходящего солнца, как настоящие слезы. Не думал о том, что на наружной стене тоже исчезло прежнее оживление и обязательная суета, которой просто не избежать при их сложной работе. Не знал, что вставшие там дозором Сторожа уже давно замерли на своих постах, старательно вытягивая шеи и высовывая уши из неудобных шлемов, чтобы расслышать как можно больше. Он ничего не видел. Просто играл, как подсказывало сердце, но играл так, что у вышедших на улицу эльфов в горле встал тесный ком.
Флейта слегка дрожала в умелых руках юного музыканта и тихо пела, пронзительным эхом отдаваясь в каждой душе. Она беззвучно плакала, отдавая всю свою боль невидимым слушателям. Она страдала, отпуская наружу то, что никогда не будет сказано словами. Стонала от рвущего душу отчаяния. И неслышно вздыхала от того, что уже никогда не сможет это тому, для кого действительно предназначено. Она играла и пела, купалась в прозрачных капельках воды из мерно шелестящего фонтана, рыдала и беззвучно плакала. С болью вспоминала недавнее прошлое, неслышно шептала о главном, спрашивала, вопрошала и молча ждала хоть какого-нибудь отклика. И Белик, красивой статуей замерев под сверкающими брызгами, тоже ждал.
Но вокруг не было тех, кто мог бы ответить.
Таррэн медленно опустился на корточки среди таких же неподвижных Стражей и неотрывно следил за тонкими пальцами, стремительно порхающими вдоль невзрачной деревянной трубочки из эльфийской "поющей" ивы. А затем закрыл глаза и, забыв обо всем, просто слушал, ощущая, как наполняются печалью оба его сердца и как сладко ноет нечаянно разбуженная душа. Оперевшись на стену, он недвижимо замер, совершенно точно зная, что вот так же сейчас сидят или стоят ожившими статуями остальные Стражи. Что точно так же отдаются на волю тоскливой мелодии и позволяют ей задевать невидимые струны, которые еще могут звучать внутри каждого из них. Что ее слышат даже те, кто не рискнул сегодня показаться на улице, кто закрылся в глубине подземных переходов, в запутанных тоннелях, далеких подсобках, на стенах и просто на вершинах башен, пряча размякшие лица и повлажневшие глаза. Но все они напряженно слушали - едва дыша, жадно ловя каждый отзвук этой волшебной песни - молча ждали, когда же она отыграет.
Темный эльф не знал прежде, что человек может ТАК играть. Не знал, что можно одними только пальцами суметь выразить свои чувства. Но сделать это так красиво, что просто дух захватывало. Даже у Перворожденных. Недаром раздражительный и взыскательный Элиар смог лишь пораженно застыть на месте, всем существом внимая тому, что ему вдруг открылось.
А открылось сейчас многое. Это была и боль, как от смертельного удара. И тяжесть потери, что неумолимо давит на плечи. Горечь утраты, что ложится сверху невидимым грузом. Глухое отчаяние, от которого ноет сердце и могильным камнем сдавливает на грудь. Грызущая тоска, заставляющая остро сожалеть о случившемся. И печаль, от которой слезы наворачиваются на глаза.
Зачем ты ушел, Сар'ра? Зачем?!!..
Вопрос... расчерченный в небе молчаливый ответ... новый вопрос, и - новая боль, вынуждающая признать очевидное.
Так надо, малыш. Прости.
Затем - толика сочувствия... тихая грусть... смирение с неизбежным. Прощение за этот тяжкий обман. Неожиданное понимание его причины... тихий вздох... неохотное согласие. Последний взгляд на темнеющее небо, с которого милосердно плачут святые звезды... и, наконец, покой. Облегчение. Принятие истины, а затем - необычное умиротворение. Вера в лучшее. И - долгожданная свобода.
Мир тебе, Сар'ра-Отшельник. Я верю, что когда-нибудь мы снова встретимся...
Таррэн тоже вздохнул и неожиданно понял, что это был не гимн Смерти, а песнь Прощания: последняя, печальная и очень тихая, но самая важная, потому что она была настоящей. Затем так же неожиданно признал, что никогда прежде не слышал ничего более искреннего и прекрасного. Что Белик еще ни разу не открывался перед ним так полно и бескорыстно. Что снова не понимает этого необычного человечка, умудрившегося уже дважды оставить свое истинное "я" за семью печатями, хотя, видит бог, эльф очень старался его услышать. А еще Таррэн со странной горечью осознал, что все-таки не удостоился от него настоящего доверия. И неожиданно понял, что был бы очень рад, если бы кто-нибудь, где-нибудь, когда-то, сыграл по нему такую же долгую и невыразимо прекрасную песнь. Открыл бы для него душу так же, как сделала сегодня маленькая Гончая для своего погибшего Вожака. И стал бы скорбеть так же чисто и открыто, не боясь показаться слабым, наивным, глупым или смешным.
Когда последняя нота отзвучала в ночи, Белик медленно открыл глаза и опустил, наконец, уставшие руки. Некоторое время он сидел так, отложив флейту и рассеяно гладя жесткие пластинки на загривке Карраша. Молча смотрел в звездное небо над головой, задумчиво изучал причудливые очертания созвездия Дикого Пса, в котором, как известно, после гибели каждого Стража загорается новая звездочка, и словно чего-то ждал. А затем все-таки оглянулся и, как чувствовал, наткнулся на полные сочувствия зеленые глаза.
Таррэн непроизвольно вздрогнул, разглядев в голубых радужках Гончей стремительно гаснущие изумрудные огоньки, которых там просто не могло быть, и в очередной раз принялся успокаивать суматошно заколотившееся сердце. А приметив неуловимо сдвинувшихся вокруг мальчишки Гончих, неожиданно понял, что эти суровые, битые жизнью и не раз получавшие жестокие удары воины почему-то сильно тревожатся о нем. И очень внимательно, как-то подозрительно трепетно пекутся, как о самом дорогом в этой жестокой жизни. Берегут от остальных, защищают от ненужного внимания (даже сейчас!), незаметно охраняют и неустанно заботятся. Так, как только может заботиться о драгоценном детеныше стая Диких Псов.
Белик, тоже почувствовав, что ребята перегибают палку, слегка поморщился, но вслух ничего не сказал: просто обменялся выразительным взглядом со Шранком, вопросительно поднял тонкую бровь, и стая, слегка смутившись, послушно подалась в стороны. Кажется, они умели понимать друг друга с полуслова?
- Ты в порядке? - все-таки спросил огненно-рыжий ланниец, неловко отводя глаза.
- Да, Брок. Теперь - да.
Мужчины посветлели лицами и заметно расслабились. Впрочем, не настолько, чтобы упустить из виду чужаков и, в особенности, наблюдательного Темного, от которого эта игра в гляделки и молчаливый, но насыщенный диалог, ничуть не ускользнули.
Шранк снова нахмурился и нехорошо сузил глаза.
- Его обязательно было тащить с собой? - вполголоса спросил он.
- К сожалению, - кивнул Белик. - Не трогайте его: он гость.
- Всего лишь гость?
- Пока - да.