Вот, наконец, сумел подскочить достаточно высоко, чтобы уцепиться за костяные гребни на затылке. Мигом подтянулся, проворно поджал ноги, избегая чиркнувших под ними хвостовых шипов. Снова подпрыгнул, изгибаясь, как настоящая змея, и пропуская очередной удар. Опасно покачнулся, пригнулся, едва удерживая хрупкое равновесие на скользкой шее. С трудом забалансировал, словно акробат на канатах. Выругался, конечно, хотя подробностей с такого расстояния не слыхать. Затем все-таки выхватил оба эльфийских клинка, отчаянным рывком взметнулся на самый верх, в сотый раз уходя от мощного хвоста, и со всего маха загнал свои серебристые молнии точно под крохотными ушами: сак`раши - справа, с`сирташи - слева.
Оба пылающих клинка вошли в прочную чешую, как нож - в масло: легко и непринужденно, будто не было там толстой брони, не стояло никаких преград, связанных с действием Амулета, и не мерцала перед вторым зрением почти невидимая пелена магической защиты. Они просто вошли, сложившись внутри крест-накрест, и без всяких усилий пропороли неподатливую плоть почти насквозь. Вместе с позвонками, жилами, сосудами и всем остальным.
Саламандра вздрогнула и как-то странно осела.
- Есть! - восторженно выдохнул Муха, бесцеремонно пихнув Темного эльфа локтем. - Он ее достал!! Ты видел?! Малыш ее ДОСТАЛ!!
Белик тоже облегченно перевел дух и прижался всем телом к стремительно краснеющей чешуе. Пользуясь кратким мигом неподвижности ошеломленной внезапной болью саламандры, он начал потихоньку сползать вниз. Медленно и осторожно, боясь поскользнуться. От внезапного рывка могучего тела несильно вздрогнул, изо всех сил вцепился в крохотные уступчики и прижался, чувствуя, как содрогается под ним громадная ящерица. Затих ненадолго. А саламандра вдруг бешено взревела, завертелась на месте, мигом разбросав по разные стороны уставших Гончих, стряхнула с задней лапы надоедливую хмеру, ошалело потрясла головой, словно пыталась прогнать противных мушек перед глазами. После чего подпрыгнула, взвыла снова и вдруг со всех ног помчалась в сторону примолкшей Заставы, будто решила напоследок хотя бы своим телом проломить в ней брешь. Однако, не дойдя всего пары десятков шагов, снова взвыла от возобновившейся и совершенно дикой боли в израненной шее, покосилась налитыми кровью глазами на дерзкую козявку, которая снова умудрилась взобраться на самый верх и теперь со всей мочи давила на вошедшие до упора мечи, что причиняли так много боли. Но затем внезапно прищурилась и, нехорошо ощерившись, махнула тяжелым хвостом.
На этот раз - точно: Белик, не успев даже пикнуть, кубарем скатился с залитого кровью загривка и стремительно полетел вниз, грозя насмерть расшибиться о камни. Но упасть на землю саламандра ему не позволила. Извернувшись всем телом, тварь перехватила его прямо в воздухе, цапнула широкой пастью и, уже пошатываясь от слабости, мстительно сомкнула челюсти.
Люди содрогнулись, почти расслышав жуткий хруст, а у Таррэна что-то оборвалось внутри. Господи...
Однако саламандра и на этом не успокоилась: с трудом держась на ногах, обливаясь кровь, она все-таки сумела заставить наглого смертного пожалеть о своей дерзкой попытке - глубоко вздохнув, разумная ящерица на мгновение замерла, странно захрипела, а затем мощно выдохнула прямо сквозь сомкнутые зубы. За неудачную атаку, за проваленный и такой славный план, который непременно бы получился, если бы не эта козявка, за долгий месяц подготовки, за погибших "рядовых", за все неудачи, что только были...
Белик даже не дернулся, когда его со всех сторон охватило горячее пламя. Кажется, он вообще уже не дышал, потому что выжить под чудовищным прессом из могучих челюстей, усеянных к тому же острейшими зубами, было просто невозможно. Он не видел побелевших, как полотно, лиц боевых товарищей, не услышал горестного вскрика дядьки, не заметил взвывших от ужаса Гончих и яростно поднявшуюся на дыбы Траш... ничего уже не видел. Только слабо дрогнул в гигантской пасти и окончательно обмяк, свесив натруженные руки меж длинных клыков и бессильно уронив голову.
Он не дернулся и тогда, когда бешено взревевшая хмера в гигантском прыжке сумела-таки дотянуться до горла ненавистной твари и с хрустом сомкнуть железные челюсти, заставив саламандру истошно завыть и поспешно выплюнуть искореженное тело из пасти. Не почувствовал короткого, но страшноватого полета в никуда, не видел стремительно приближающейся земли и, кажется, даже не понял, что за неведомая сила перехватила его снова. Прямо на лету, не дав упасть и разбиться об острые камни. Но сделала это очень бережно, обхватила, обняла, обдула горячим ветром и со всей доступной скоростью понесла прочь. Туда, где было спасение и долгожданный покой.
Над притихшим полем раздался многоголосый стон.
Откуда-то сверху жалобно закричал Карраш, с усилием выдерживая двойной вес, но упорно сжимая когтистые лапы. Сбив крылом какую-то крысу и злобно огрызнувшись на прыснувших в стороны летающих мышей, он быстрее молнии понесся к дому, неся с собой потерявшего сознание, а скорее всего - погибающего хозяина, которого смог так удачно подхватить.
Гончие судорожно выдохнули, в подробностях наблюдая за агонией своего Вожака... уже второго за последний месяц... но времени на сожаление не было. Зная, чем заканчивается соприкосновение эльфийского "проклятия" с местной нечистью, они отшатнулись, отпрыгнули и поспешили оставить между собой и издыхающей ящерицей как можно большее расстояние. Белик уже далеко, здесь ничего не изменить и не исправить, о нем теперь есть, кому позаботиться, но родовые клинки эльфов сейчас так жахнут, что сметут с земли все, что окажется ближе сотни шагов. Даже их. Поэтому суровые Стражи попятились, не отрывая горящих ненавистью взглядов от корчащейся в судорогах саламандры, до скрипа сжали челюсти и, стараясь не думать о том, жив ли еще их юный Вожак, с максимально возможной скоростью кинулись к Заставе.
Урантар до боли сжал кулаки, неотрывно следя за племянником, его стаей и верным Каррашем, который, уже едва шевеля крыльями, совершал настоящий подвиг - с трудом волок на себе бездыханного пацана. Он кричал, стонал, умирал от страха, хрипел от натуги и дикой ломоты в слабеющих, не приспособленных к таким нагрузках крыльях. Но все равно упорно летел, да еще так быстро, как никогда в жизни.
Многочисленные Сторожа нервно сглотнули. Боги, да там же не осталось ничего живого! За Беликом тянулся такой шлейф огненных искр, что было яснее ясного: это до сих пор горела одежда. Вернее, уже само тело, потому что одежду должно было испепелить почти мгновенно: саламандра не зря считалась самой смертоносной огненной тварью Пределов - ее Огонь прожигал даже камень! А у него, кроме штанов и куртки, и не было при себе ничего!
Таррэн тихо охнул, понимая, что помочь тут не в силах, но был все еще не способен оторвать остановившегося взгляда от плачущего мимикра, что, наконец, с хрипами перевалился через каменные зубцы и буквально рухнул под ноги Воеводы, до последнего закрывая изувеченного хозяина и драгоценного друга широко раскинутыми крыльями. От Белика шел такой жар, что страшно приблизиться, он был покрыт копотью с головы до ног, на плечах и груди до сих пор тлели жалкие обрывки одежды, а все остальное, что позволяло разглядеть широкое крыло, было отвратительно черным и каким-то... резко истончившимся.
- Белка!!! - простонал неподалеку Литур и со всех ног кинулся к покрытой копотью фигуре. - Белка!! Да как же ты... боги, да помогите же...!
Он в мгновение ока растолкал молчаливую толпу, начавшую собираться возле неподвижного тела Гончей, упал на колени, ничуть не испугавшись лютого жара. Одним махом сбросил с заживо горящего пацана дымящиеся обрывки и, сдвинув поникшее крыло в сторону, щедро плеснул на дымящийся доспех воду из выхваченной у кого-то фляги. Затем еще и еще. На людей мощно брызнуло горячим паром, Карраша с хозяином мгновенно заволокло белым дымом и на некоторое время скрыло от любопытных глаз.
В то же мгновение снаружи раздался неприятный, но быстро нарастающий гул, небеса снова потемнели и отчего-то начали скручиваться над хрипло дышащей, но все равно ползущей к Заставе саламандрой в тугой смерч. Она все еще была жива, все еще упорно пыталась добраться до ненавистных смертных и, царапая землю когтями, медленно подтягивалась на ослабевших лапах, словно не замечая, как ярко светятся в широкой ране родовые клинки Л'аэртэ. Над ней вдруг резко похолодало, будто предупреждая о скорой буре, следом задул свирепый ветер, свинцовые тучи распороли первые молнии. Люди с пониманием пригнулись, на какое-то время отвлекшись даже от Белика, а затем и вовсе упали на камень ничком. Потому что раздавшийся сверху оглушительный грохот был таков, что казалось - это небесный купол начал разваливаться на части. И ничем не напоминал гневный вскрик эльфийской стали, почувствовавшей рядом с собой ненавистного врага.
Таррэн, пригнув голову вместе со всеми, невесело улыбнулся: да, малыш знал, что делал, когда всаживал свое "проклятие" в тело гигантской ящерицы по самую рукоятку. Знал, потому что пару минут назад с точностью повторил его недавний опыт - разрубил прочную кожу, дал надежной чешуйчатой броне разойтись, сломал единственную преграду для действия смертоносной магии Перворожденных, для которой нужно было, как выяснилось, только одно - коснуться крови. И Белик хорошо это знал. Ради этого он так спешил, ради этого рискнул всем, ради этого так упорно пытался добраться до важнейшего нервного узла - чтобы вонзить туда оба родовых клинка, обездвижить громадную зверюгу, не позволив ей добраться до Заставы, и, заодно, выиграть драгоценное время для магического взрыва. Он мог бы ударить и раньше - клинки вполне позволяли, но тогда тварь успела бы добраться до стены и укрывшихся за ней людей. А он не хотел рисковать чужими жизнями. Никогда. Ни разу. И своей, похоже, не слишком-то дорожил.
Он давно знал: эльфы действительно хорошо защищали свое оружие - старыми добрыми рунами, которые лишь в редких случаях могли убивать. Малыш как-то правильно сказал, что защитные узоры были на оружии всех Перворожденных, но далеко не всегда они были столь мощны, как на родовых клинках наследника Темного трона. И сейчас, когда время для них, наконец-то, пришло, Таррэн чуть не впервые видел, насколько же силен был его погибший брат, сумевший вплести такие страшные силы в свои мечи.
Повинуясь невидимой воле, с неба почти одновременно ударили две ветвистые молнии и мгновенно притянулись к земле, будто там было медом намазано. А затем с поразительной точностью вошли в богато изукрашенные рукояти, через них - в умирающее тело саламандры, прошили его насквозь, буквально разорвав пополам, а потом так же быстро угасли.
Какое-то время земля еще содрогалась от немыслимой мощи упавшего разряда, но затем постепенно успокоилась. Замерла. Расслабилась. За ней утих свирепый ветер - так же быстро, как и появился, свинцовые тучи снова разошлись, будто их никогда не было, там перестало угрожающе греметь, над Заставой воцарилась неестественная тишина, а слегка оглушенные и потрепанные Гончие смогли, наконец, нормально взобраться на стены.
- Добейте гадов, - сухо бросил Шранк, спрыгивая рядом с тяжело дышащим Каррашем и отчаявшимся Литуром, что сумел лишь отереть испачканное, чудом не пострадавшее лицо Белика и стянуть с него кольчужный капюшон. - Мы тут сами разберемся.
- Белка... - на руки юноши хлынул водопад густых каштановых волос.
Гончие внезапно посуровели, кинули на новичка пристальный взгляд и властно отодвинули в сторону, сгрудившись вокруг Вожака тесным кольцом. Никому не позволили приблизиться, даже на дернувшегося Воеводу хмуро рыкнули в десять голосов, а потом осторожно опустились на корточки, бережно отодвигая распластанное крыло.
Таррэн поджал губы и резко отвернулся, стараясь не думать о том, во что должен был превратиться бойкий и языкастый пацан. Он даже отсюда чувствовал запах паленой кожи с мерзким привкусом горелого мяса. Да мальца еще и перекусили пополам. Если он даже каким-то чудом дышит, что маловероятно, там внутренности должны были превратиться в настоящую кашу, а от всего остального остался жалкий обгорелый обрубок, который и человеком-то уже назвать нельзя.
Он до крови прикусил губу.
Прости, малыш, это наша вина. Это мы не сумели справиться так, чтобы ты выжил. Это мы не успели помочь. Мы прозевали опасность. Мы не сделали важного...
Давешняя тоска с новой силой вгрызлась изнутри, заполнила собой все существо, заставляя дышать с немалым усилием, сердце - биться часто и неровно, а руки - непроизвольно сжиматься в кулаки. В груди эльфа что-то противно затрепыхалось и нехорошо заныло, потому что этот дерзкий и отчаянно смелый человечек успел-таки зацепить его за живое. Заставил на многое посмотреть иначе, с чем-то смириться, о чем-то задуматься, о чем-то просто гадать. Белик... малыш Белик... да как же ты не уберегся, мальчик? Зачем решил бросить дядьку и своих преданных Псов, что едва сдерживают горестный крик? А Траш, что сейчас упорно тащит сюда твои чудесные клинки? А Карраш, что плачет, не стесняясь, уже в голос? А эти глаза вокруг, что упорно пытаются не видеть сквозь набежавшую пелену из слез, которых там просто не должно было быть? Разве ты не знал, что они за тебя любому глотку порвут? Разве забыл, как трепетно к тебе относятся? Не думал, что они не смогут удержаться от отчаяния? Сейчас, зная, что обязаны тебе собственными шкурами? Наверняка, не в первый раз! Ох, Белик... почему же ты так не ценишь себя? Зачем упорно лезешь в самое пекло, словно тебе жизнь совсем не в радость?! Эх, малыш...
Но Гончие никого к тебе не подпустят: вон, как бешено смотрят по сторонам. Половина стоит снаружи, охраняя, а вторая все еще медлит с выносом тела. Хоть бы попрощаться с тобой... так ведь и этого не дадут. По крайней мере, не сейчас, когда рана так свежа.
- В-велимир, удави их, - дрогнувшим голосом попросил Воевода, с трудом возвращаясь к еще кипящей схватке. - Я очень тебя прошу - убей столько, сколько сумеешь. За Белика. Пожалуйста. Буду должен.
Маг сглотнул и молча кивнул, но поднять руки и начать сложное заклятие не успел - Таррэн перехватил на полпути, сделав красноречивый знак: я сам. Говорить еще не мог - горло перехватило болезненным спазмом, но зато так посмотрел, что опытный и немолодой чародей лишь вздрогнул и невольно втянул голову в плечи. На миг ему отчего-то показалось, что из зеленых глаз эльфа холодно и мертво уставилась сама преисподняя, там вдруг стало красно от бешеного, рвущегося наружу пламени - истинной и действительно страшной силы Темного мага, который так долго не желал ее показывать. И эта сила откровенно его напугала.
Темный эльф обвел потяжелевшим взглядом разрозненное звериное войско, удерживаемое вблизи стен только усилиями трех оставшихся хмер. На мгновение окаменел от ревущей внутри знакомой ненависти к этому осколку прошлого - Проклятому Лесу, посмевшему забрать у него надежду. Затем зло прищурился и вдруг легко вскочил на один из зубцов, в кои-то веки не желая сдерживаться. За Белика, говорите? За малыша Белика, который только что умер у нас на руках? Таррэн нехорошо улыбнулся и, наконец, позволил себе то, от чего упорно отказывался целых два столетия: признал свою кровь, призвал ее, позволил вести эту партию. Окунулся в нее с головой и мгновенно почувствовал, как с готовностью разливается по жилам, подобно смертельному яду, огненный смерч, способный одним касанием снести целые города. Как наполняет бешенством и неукротимой яростью все его существо. Как пылают этим пламенем глаза, как сыплются искры со сжатых в кулаки пальцев. Как свиваются внутри тугие кольца невиданной смертными мощи. И как ровно бьется нестареющее сердце, которое именно в этот момент смогло найти свою вторую половинку.
Прости, малыш!
Давно он не обращался к своей истинной силе. Очень давно. Целых двести лет терпел и учился жить иначе. Надвое разрубил свою душу, чтобы не оставить настойчивым преследователям ни малейшего знака. Смыл все следы. Разорвал прошлое. Разделил себя на куски, безжалостно изрезал и надежно спрятал ту часть, которую ненавидел с рождения. Запретил себе вспоминать. Зарекся ее будить. Запечатал за сотней замков и спрятал так глубоко, как только смог - на самое дно, под живое сердце, за болью и горечью, оставшейся после добровольного Отречения. Давно он не слышал яростного пения этой проклятой крови. Так же давно ненавидел себя за нее же, но никак не мог избавиться от этого тяжкого наследия.
Да, он ненавидел его всем сердцем - всей его частью, что еще оставалась живой. Все последние двести лет, что упорно избегал вспоминать о собственном происхождении и о том долге, что навесили ему на плечи. Ровно до сегодняшнего дня, когда обе половинки истерзанного сердца вновь коснулись друг друга. И вновь, как когда-то, вспыхнули жарким Огнем от чувства горечи и давних воспоминаний.
Двадцать... их было двадцать. Все - юные, прекрасные, невинные и совершено беспомощные. Их было двадцать - молодых смертных девушек, которых я не успел спасти. Не смог перехватить руку брата, не узнал, что творится в Священной Роще Мира, не сумел его опередить.
Их мертвые лица еще долго будут сниться ему в кошмарах, неподвижные лица будут преследовать до конца его дней. Безвольно опущенные руки с высеченными прямо на нежной коже рунами Изменения без конца будут возвращаться в воспоминаниях. Безмолвно вопрошать, как и ОНИ перед смертью: за что?!!
Он не пощадил даже детей, а я...
Я не сумел отстоять загубленные им жизни...
Таррэн глухо застонал, когда старательно похороненные воспоминании снова обрушились на него всей своей тяжестью и сделали этот миг по-настоящему невыносимым. Да, он должен был предусмотреть, что это случиться, должен был быть готовым. Зная Талларена лучше многих, должен был предвидеть, что он посмеет предать свою кровь... но Седой правильно когда-то сказал, что к некоторым вещам невозможно привыкнуть. Как невозможно забыть тот проклятый день, когда ты мог бы спасти сразу двадцать невинных жизней, но, к своему стыду, не успел. А теперь все. Хватит, достаточно жертв на сегодня. Хватит и того, что пострадал мальчишка, который кровью поклялся сохранить мне жизнь. И он сохранил, Торк бы его побрал! Сам ушел, а мою все же сберег. Он не нарушил слова, не искал славы, не боялся ничего, в то время как мы... боги, за что?! Возможно, если бы я решился раньше, все вышло бы по-другому, не так погано, как сейчас? И Гончим не пришлось бы скорбеть над погибшим малышом, которого они не смогли защитить?
Вернее, это Я не смог его защитить.
Снова.
Мы все не смогли.
Небо... как же я ненавижу себя за это!!
Таррэн рывком сбросил надоевшую кольчугу, сорвал шлем, позволив волосам свободно струиться по плечам, глубоко вздохнул и, наконец, отпустил то, что так долго носил в себе.