Он поступил в Ставропольское военное училище и успешно его окончил. Женился, распределился в Переславль. Они с женой сразу полюбили этот город, тихий, очень русский, в нём присутствовала ностальгия по какой-то душевной определённости, несуетности. Несмотря на солидный возраст, город не разучился радоваться праздникам и достойно проживать будни. Командир взвода Олег Колмаков включился в армейские будни, как и полагалось молодому офицеру, полностью, без выходных и праздников. Очень болела душа: солдаты приходили неподготовленными, слабыми физически, они подтянуться не могли, болтались на турнике, как сосиски, были неразвиты, читали мало. Он нянчился с этими маменькиными сыночками, вёл с ними мужские разговоры за жизнь, объяснял им, что армия, если подойти к ней с умом, время не потерянное, можно приобрести очень много, можно заложить в себе приличный фундамент для будущего. Переживал. Он боялся признаться себе, а ведь ещё в училище понял, что это не совсем его дело. Он гнал от себя эти мысли, старался думать про долг, про то, что его профессия «родину защищать»
ща и необходима. Но разве можно обмануть собственное сердце?
Милая сердцу картинка детства. Ему три года, не больше. Рождественский сочельник. Родители УШЛИ в гостя без него (!), а он, обиженный, оскорбленный тихонько плачет, уткнувшись в подушку. И вдруг он услышал - молитву. Приоткрыл глаза, Бабушка стояла на коленях перед иконой, из оконца на неё лился дивным серебряный свет. В комнате чисто, прибрано, празднично.
— Не спишь? — спросила бабушка, — Иди, будем вместе молиться.
Босые ноги быстренько прошлепали по чистому половику. И в тишине рождественской ночи уже два раба Божия, неграмотная старушка и зареванный малыш, возносили Господу свои посильные молитвы. Он много раз потом вспоминал ту ночь, и каждый раз сердце отзывалось на это воспоминание сладким ощущением отечества, и хотелось это воспоминание подольше удержать. Семинария или военное училище? Служба Богу или Родине? Какие высокие слова и как серьезен выбор. Мучительный выбор. Выбрал военное училище. Но память настойчиво возвращала его к той пронизанной светом ночи, к молитве. Армия или Церковь?
Он уже капитан, он уже поднаторел в азах воспитания этих никчёмных маменькиных сыночков, он уже окреп сам и преуспел в воинской науке побеждать, но всё-таки… Армия или Церковь?
Поехали с солдатами убирать картошку. Машина вывернула на широкую дорогу и набрала скорость, А впереди храм! Разрушенный правда, но такой зовущий к себе, такой заброшенный и такой прекрасный.
— Красотища! — ахнул кто-то из солдат.
Машина пронеслась мимо храма. И защемило сердце у капитана. Пройдёт несколько лет, он успеет сделать свой выбор, успеет пережить недоумение родственников, успеет принять Божью волю и получить тот самый (!) храм не в подарок, нет, а в серьезный аванс на служение. Пастырский крест и пастырское утешение.
Много лет куривший, капитан Колмаков делал несколько зряшных попыток бросить это греховное занятие. Не получалось. Накануне рукоположения в священники он выкурил последнюю сигарету. Всё. Даниил — первенец в семье Колмаковых. Ему три годика, и он хорошо знает молитвы, громче всех поёт перед трапезой «Отче наш», выстаивает долгие праздничные службы и... строго соблюдает пост.
Папа, можно конфетку?
Сегодня среда, потерпи до завтра.
Даниил в два года одолел даже Великий пост.
Такой маленький, тяжело ведь ему.
Почему тяжело? Радостно. Ведь мы его к посту не понуждаем, он сам, как все, так и он.
Все — это отец Олег и матушка Фотиния. Есть у них теперь ещё трехнедельная Елизавета, но ей пока радости поста неведомы.
Матушка Фотиния. Строгие глаза, гладко зачёсанные волосы. Образ некой гимназистки, прилежной, не позволяющей себе слабинку в учёбе. Её учебный процесс теперь — дети. И она, как и положено заботливой маме, крутится с ними целый день, как белка в колесе.
И как отец Олег постигает пастырскую науку в длинных богослужениях, в ремонте храма, в заботах о прихожанах, в поисках денег на протекающую крышу, так и матушка постигает свою науку в умении радоваться утреннему солнышку после беспокойной ночи, в умении не раздражаться по пустякам, смолчать в интересах мира, не возроптать, когда не ахти как с деньгами, сразу, без долгой раскачки отозваться на мужнины многочисленные проблемы. Матушка... Не думала, не гадала, а заступила на должность, теперь уж чего роптать? Она и не ропщет. В первый день их знакомства он, раздираемый внутренними сомнениями, спросил её прямо:
Кем ты хочешь видеть своего мужа, офицером или священником?
Она ответила не задумываясь:
Всё равно. Лишь бы был человеком.
Сейчас, когда кроха Елизавета требует особенного ухода и внимания, съехались в дом отца Олега родственники: мама его Валентина Васильевна и младший брат Андрей. Маленькая квартирка похожа на встревоженный улей. Все у Елизаветы «на послушании». Бабушка стирает пелёнки, мама гуляет с коляской, Андрей бежит в магазин за продуктами. Даниил учится тихонечко играть, дабы не беспокоить сестрёнку. А папа, отец Олег, как дирижёр их слаженного оркестра. Он благословит бабушку, строго спросит с Андрея, неумело подержит на руках Елизавету, пошепчется с матушкой, утешит Даниила. А ещё сбегает к соседу Сергею Овчинникову, чтобы обсудить план действий на завтра.
Я заметила, что все в доме с каким-то особым почтением относятся к молодому батюшке и его семье. Подходят под благословение в подъезде, расспрашивают. Лучшая проповедь священника — его жизнь на виду. Ни теремов резных, ни машин, ни даже телефона. Но зато всегда скорая открытая улыбка, готовность помочь, утешить, поддержать. И они его поддерживают. О «правой руке» с переломанной пяткой я уже рассказывала. Сергей ведь тоже сосед. По-соседски опекает батюшку. С утра, едва рассветет, едут на службу в Кабанское, после службы остаются столярить, выносить мусор, колоть дрова, красить окна. А вечером, закончив вахту в храме Рождества Богородицы, возвращаются домой. Соседи видят, здесь всё на виду, такая жизнь не сахар и вряд ли кому покажется заманчивой. Но вот ещё один сосед подошёл к отцу Олегу:
Батюшка, у меня завтра выходной, могу в храме помочь, если, конечно, надо...
Вот уже и другой опустил в смущении глаза:
А можно, отец Олег, приехать завтра в Кабанское?
Да, конечно, можно. Конечно — надо. Отец Олег радуется каждому новому человеку и прежде всего не как потенциальному плотнику, столяру, сторожу или кровельщику, а как новой душе, потянувшейся к Господу. Есть ли большая радость для священника, чем первый раз робко вошедший в храм человек и протянувший руку к тоненькой свечечке.
Мы с отцом Олегом иконостас делали, так падали от усталости, - вспоминает Сергей. - Чайку утром попьём, и в Кабанское. Целый день на ногах. Уже ночью, часа в три, домой вернёмся. Какой тут сон? Чайку попьём, и опять в Кабанское. Если бы мне кто сказал, что можно так работать, не поверил бы. Да, на. даче пашешь с утра до ночи, это понятно, твоя дача, собственность, твой интерес. А храм, оказывается - это больше чем твоё, это настолько твоё, что словами не выразить.
Наверное, эти слова хорошо понятны местной жительнице Любови Михайловне Глазковой, одной из самых пожилых прихожанок храма. Заведовала местной больницей. А теперь молится за возрождение церкви. И Лилии Сергеевне Лебедевой, бывшему директору Кабановской школы, и москвичам, приезжающим на свои сотки с первым серьёзным солнышком, и радующимся безмерно, что есть у них теперь свой храм и свой замечательный батюшка. Нина Васильевна Новоселова, например, солистка Большого Театра, заслуженная артистка, приезжает сюда каждое лето:
Такая радость, что храм возродили. Воскресные дни теперь особым смыслом наполнены. Очень много ещё работы, столько лет разрушали, дай, Господь, сил нашему отцу Олегу.
Мне говорили так многие. Чувство, что храм общая радость и общая боль, не покидало меня всё время, пока была в Переславле. Зашла в храм Сорока Севастийских мучеников, что на берегу Плещеева озера, к отцу Иоанну, а он радуется:
Хорошо, что приехали. Отцу Олегу помощь нужна надо его поддержать, надо... А у самого проблем выше крыши. Четыре года жили с тремя детьми прямо в храме, не было жилья, приход небольшой, но не о себе печётся отец Иоанн, о брате своём. И в Сретенском храме отец Василий тоже за отца Олега переживает, помоги ему Господи... Давно не приходилось мне видеть ту искреннюю чистую любовь между соседями-священниками. Отец Олег рассказал, как вместе, всем миром, обряжали они храм в Кабанском. Отец Иоанн кадило подарил, отец Василий икону, отец Сергий из храма великомученика Георгия Победоносца, что в селе Веськово - печку-буржуйку. Держись, говорили, трудно будет, но ты же не один. А уж молились! По их святым молитвам и начались в Кабанском регулярные богослужения. В храме, что на Владимирском тракте, зазвучала, зазвучала святая песнь. И - звучит. И молитвенников меньше не становится. Сейчас у батюшки забота: течёт крыша. Он привёл меня под высокие своды к большой луже.
Сверху течёт, дождь зарядит, снег, беда, надо листов пятьсот железа крышу перекрыть, а где взять такие деньги?
Он в шутку называет себя «прораб Божий».
Стою, грешный, на молитве, а сам про крышу думаю, где железо достать, где цемент, где доски.
Но есть, есть жертвователи, слава Богу, не иссякает доброта людская.
Отец Олег всегда поминает в молитвах своих благодетелей. Теперь вот и ещё одно имя занёс он к себе в синодик. Раба Божья Ирина. Перед поездкой в Переславль мне позвонила читательница и попросила принять некоторую сумму на храм.
На какой? — спросила я...
Не знаю. Вам виднее. Кто больше нуждается.
Нуждаются многие, но я ехала в Переславль. Передала конверт с деньгами отцу Олегу. Принял с поклоном. Молиться буду за рабу Божью Ирину.
Как, однако, нетрудно нам ощущать себя православными братьями и сёстрами. Ирина пожертвовала на храм, отец Олег помолится о ней - уже родные. Один священник благословляет другому, отрывая от себя, богослужебные книги или праздничное облачение - опять родные. Взметнулись слова молитвы под высокий храмовый купол, молитвенным общением живёт храм, пусть малой жертвой, но спасается душа, и затихает от дарованной в награду тишины. Как все просто-
Потихоньку, потихоньку возрождается из мерзости запустения храм Рождества Пресвятой Богородицы в Кабанском. И возродится, не может быть по-другому. Потому что каждая копеечка жертвователей находит здесь своё место, потому что каждое имя благодетеля поминается в соборной молитве, потому что живут здесь мерками совести и мерками любви.
Стоит, стоит на взгорочке храм. Мчатся, мчатся по Владимирскому тракту машины. У каждой свой путь, свой маршрут, своя конечная цель. Но святая песнь, льющаяся из храма, стелется на дорогу лёгкой, невесомой дымкой. И нажмёт на тормоза спешащий возница и выйдет из «колесницы» своей накрученной и поднимет голову в небесную синь и прогонит из сердца щемящую боль. Постоит да и перекрестится, да и положит поклон перед Божьим домом. А кто-то и в храм войдёт. И ужаснётся его бедноте, его простенькому иконостасу, половичкам домотканым и буржуйке в углу. И затеплит свечу и помолчит перед святым ликом Владычицы Небесной.
Храм-то ваш, отец Олег, особый. Он при дороге, он торопящимся даёт надежду.
Прошу молитв, матушка, прошу молитв.
БОЛЬЮ БОЛЬ ПОПРАВ
Она знала: там, сразу за поворотом, никогда не просыхает лужа и надо взять чуточку правее. Но и вправо есть осложнения — глубокая колдобина в обкрошившемся асфальте. Прошлым летом была, да и сейчас есть, куда ей деться... Эта колдобина многого стоила ей тогда. Костыль соскользнул, и, потеряв равновесие, она опрокинулась было назад, чудом удержавшись на другом костыле. Помнит, от резкого толчка тогда долго ныло под лопаткой. Тот страх впечатался и вот напомнил о себе через год: глубокая колдобина в обкрошившемся асфальте...
Но всё равно привольно было на душе. Весна только начиналась тогда, расстелив скатертью-самобранкой под её неуверенные ноги весёлую дорожку - июнь, июль, август. Все летние месяцы можно потихонечку выходить из дома и потихонечку (куда спешить?) продвигаться в сторону церкви. А там посидеть в уютном дворике под высоким клёном, пока прихожане не соберутся на службу, и самой занять место у левого клироса. И стоять, и молиться, и радоваться, и благодарить Бога, что и завтра опять (только бы дождь не зарядил, тогда скользко) придёт она сюда обязательно. Потом, после службы, она опять усядется на скамейку и достанет из полиэтиленового пакета бутерброды. Потом почитает газету, потом долго будет смотреть на рас-пустившуюся ветку сирени, потом — ловить взглядом мелькнувшую бабочку. Спешить некуда. Вечером опять служба, и ей мерить костылями город никакого резона нет. Пока добредёт до дома — опять выходить. Вот и сидит на церковном дворе, коротает время. Бывает, подсядет кто, поговорят. Бывает, чайку пригласят попить в церковную трапезную. Но и без чая хорошо — лето, пора благодатная.
А зимой она грустит о бабочках и сирени, о нескорой благодатной поре. Единственная её связь с Божьим миром — маленькая форточка. Но в уныние не впадает. Ждёт весну. Вот и туфли себе зимой заказала к лету, жаль только, ортопед сделал чёрные, ей хотелось посветлее. Летом посветлее лучше.