Вот они сидят передо мной, две сестры — Ольга и Валентина. Внешне не похожие. Оля маленькая, худенькая, из-под челки голубой взгляд, которого будто сама боится, отводит в сторону, дабы не напугать собеседника синевой. Валя статная, круглолицая, в ней жизнь и сила, и очень прочная под ногами земля. Жизнь не била? Ещё как била. Не так давно, уже после Виктора, схоронила мужа. Остались две девочки. Пережив горе, Валентина серьёзно заболела. Сестрина беда будто разбудила Ольгу. Она впервые очнулась после года тяжёлого полусна. Они работают вместе, на одном производстве, и Ольга, понимая, что сестру сейчас никак нельзя оставлять одну, просит руководство цеха перевести их в одну смену. Но в связи «с производственной необходимостью» эту просьбу не выполнили. Оля металась, объясняла, умоляла - за сестрой нужен глаз, у неё начинается депрессия, помогите! Не помогли. Пустяковая просьба оказалась невыполнимой. Не будем никого судить. Вспомним, что чревато это попранием важнейших духовных законов человеческого бытия. Вернёмся к сёстрам.
Оставались вечера. Они бежали друг к другу, перепутав, кто кого должен поддерживать, давали друг другу важнейшие поручения, хитрили, чтобы занять мысли земными заботами, отвоёвывали друг друга у душевного надлома. Родственные узы сестёр оказались очень прочными. И нам не надо, зная их, размахивать руками и повторять, что всё кануло в лету - и корни наши, и привязанности. Всё есть. Всё существует. Не поливай Оля с Виктором очередное фруктовое деревце, не прижилось бы оно, не вырос бы сад за старым домом. Так и здесь. Не прививали бы родители сёстрам чувство глубокой родственной любви, не взращивали бы эти тоненькие деревца, не появился бы и этот сад, не пророс бы корнями прочных человеческих достоинств.
Мужу Ольгиному, Михаилу, Валя сказала после похорон Виктора:
От тебя сейчас неё зависит, Сберечь Олю надо. Помни, надо сберечь. Я помогу» Давай вместе.
На антресолях Михаил нашёл старые, купленные несколько дет назад пилки для лобзика. Много пилок. Впереди - долгая зима с долгими вечерами не привыкшего сидеть дома человека. Он был рядом с женой. Он выпиливал замысловатые наличники для их старого дома. Чтобы по весне украсить этот дом, сделать его ещё более желанным и радостным. Когда, в какой из этих вечеров пришла в голову Ольге мысль, взбередившая израненную душу? Она достала и который раз пачку писем от сына из армии, ремень его, пересланный из части. Письма и на этот раз не осмелилась перечитать, не хватило духу. Ремень положила на колени:
Хочу написать письмо, Миша. В детский дом... Он попил. Долго молчал. Потом, не поднимая глаз от лобзика, тихо сказал:
- Напиши.
Писем с просьбой усыновить мальчика она написала много.
Показывала мне пухлую пачку ответов: «Помочь ничем не можем. Ждите очереди». «В настоящее время детьми не располагаем». Стала обзванивать детские дома, говорила с директорами. Некоторые обнадёживали — позванивайте. И вдруг: «Приезжайте, мы вас ждём!»
Позвонила сестре:
Возьми отпуск за свой счёт. Дня четыре. Поедем в детский дом.
Ничего не стала расспрашивать Валя. С готовностью человека, способного ради ближнего на любое неудобство, любую ломку спланированного графика, сказала:
Поедем. Ты не волнуйся, я на работе всё улажу.
Два дня провели Ольга с мужем и Валей в детском доме. Торопиться было никак нельзя, здесь дело святое, без проб и ошибок. Только людям, ориентировавшим душу свою на свет и любовь, оно посильно. Душу наболевшую, саднившую, для которой собственная беда стала точкой отчёта для более пристального взгляда в других. Тех, которым тоже несладко в жизни. Михаил, человек сам по себе немногословный, не рассуждал. Но в его молчании была обнадёживающая Ольгу уверенность - сможем заменить ребёнку родителей. Одолеем.
Оля вела Алёшу за руку. Рядом Миша, Валя, Вали- на дочка Дашенька. Они вышли из детского дома, подошли к железнодорожной кассе, купили билеты обратно. На один билет больше, чем покупали сюда. Они сказали Алёше, что берут его на «пока», погостить, а если ему у них понравится, то и в школу ходить можно. Хитрость была необходима. Пусть отойдёт от детдомовских привычек, почувствует вкус к новой жизни, в которой есть свой угол, свои права и свои обязанности, свои родственники, свой бревенчатый дом со старым садом.
Они вместе делают первые шаги к новой жизни. Она для всех новая. Они учатся жить заново, эти познавшие горе люди. Взрослые, выплакавшие свою беду, и - маленький, который, может, и не знает, что беда зовется бедой, как не знает, что при его беде надо плакать. Он просто сердцем своим, ещё очень трепетным и очень ранимым, чувствовал её соседство. Чувствовал и скорбел.
Детские книги, оставшиеся от Виктора, не лежат теперь аккуратной стопкой в кладовке. Алёша очень любит смотреть в них картинки. А Оля заходит теперь в комнату Виктора не только ради того, чтобы взглянуть на портрет сына в чёрной рамке, но и посмотреть, не сбросил ли с себя во сне одеяло Алёша. А Дашенька, младшая Валина дочка, уже всем рассказала, что у неё есть брат. Валя покупает ему на последние деньги одежду, игрушки, обувь, и Оля даже выговаривает ей: избалуешь, мол, мне ребёнка, что я потом буду делать...
Но главное, конечно, не это. Главное, впереди у них у всех дом — живое, если хотите, существо. Со своей душой. Старый дом с новыми наличниками. Ни в коем случае не дача. Дача — пристанище временное, а дом их, хоть и не живут в нём постоянно, это надёжно, это основательно. Они готовят Алёшку к первой встрече с домом, как со старым, мудрым, много повидавшим родственником.
Скоро? — спрашивает с нетерпеньем Алёша.
Да вот солнышко, солнышко пригреет...
Да, скоро, уже совсем скоро, они поедут туда. Горячее солнце весны — верная погибель серому, слежавшемуся снегу. Впереди у них дом. Скоро они поедут туда, и Алёша понесёт рюкзак с игрушками и маленькую лопатку. Зачем, спросите, лопатку? Да дерево сажать! Говорите, время не совсем удачное, дерево может не прижиться? Приживётся, обязательно приживётся дерево.
ЛЮБИМЫЙ ЦВЕТ - ЗЕЛЁНЫЙ
По тихой московской улочке шла девочка. Она неторопливо слизывала мороженое, смотрела по сторонам и пребывала в том прекрасном расположении духа, которое позволяет всех любить и радоваться каждой минуте жизни. А чего бы и не радоваться? Мама отправила её за покупками и впервые доверила ей самостоятельно выбрать себе на осень курточку. «Недорогую только, очень яркую не бери и чтобы на подкладке, а то намёрзнешься...» Она справила себе совсем недорогую, точь-в-точь по маминой инструкции, на простёганной клетчатой подстёжке, тёмно-вишнёвую.
Курточку ей упаковали в красивый пакет и девочка несла его, небрежно помахивая. И другие поручения мамы она выполнила. Заказала очки старшему брату, купила в аптеке микстуру от кашля для бабушки, в книжном - учебник физики для младшей сестры (она потеряла его, а может, и утащили, теперь концов не найдёшь). И вот идёт неспешно в сторону электрички, взрослая, самостоятельная, времени ещё много, можно не спешить. Не часто удается ей приехать из подмосковного поселка сюда, в блистающую магазинами столицу, в этот манящий мир, где красиво одеваются, по- особому ходят, где даже разговоры между людьми возвышенные, не то что у них в посёлке. Идёт девочка...
И вдруг что-то плюхнулось прямо перед ней, как-то громко крякнув и обдав её чем-то тепловатым, липким, противным.
— Ой! — она отскочила от неожиданности и увидела перед собой лужу зелёной краски.
— Ой! — она провела ладошкой по щеке и рука тотчас стала зелёной и липкой. Она взглянула на свои старенькие джинсы и ужаснулась — они были сплошь обляпаны краской, и пакет с обновкой тоже. Девочка плохо поняла, что произошло, но заплакала от страха и стыда. Через минуту к ней подбежала женщина, схватила за руку:
— Прости, прости, моя хорошая. Сын, понимаешь, балконную решётку красил, а банку на краешек поставил. Вот она и... Прости. Пойдём к нам, что-нибудь придумаем.
Она крепко взяла девочку за руку, повела в дом. Та и не противилась, куда ей в таком виде в электричку? А женщина завела её в ванную, включила горячую воду, заставила снять выпачканную одежду. Знакомились через дверь.
- Тебя как зовут?
- Марина.
- А меня Ольга Станиславовна. Воду посильнее включи, мыло справа на полке, видишь? Ты не плачь, это мелочи, в жизни и не такое бывает.
- У меня электричка скоро...
— Ничего. Тебя мой ненаглядный на машине отвезёт. Вот сейчас чаю попьём, обсохнешь и поедешь.
Пока Марина стояла под душем, Ольга Станиславовна подобрала ей из своего гардероба чёрную, в мелкий цветочек юбку, тоненький свитерок. Юбка оказалась длинной, пришлось её быстренько, наживо подшивать. Марина сидела, завернувшись в плед, она уже успокоилась, хозяйка ей очень нравилась. Марина совсем осмелела.
Я курточку себе купила, хотите, покажу?
Ольга Станиславовна взглянула на курточку:
Ничего, неплохая. Зимой будешь носить, а пока померяй-ка вот эту.
И она принесла из прихожей серую, в молниях, правда, слегка для Марины свободную.
Это сына моего, который тебя краской облил. Видишь, сидит, не высовывается, боится...
Ненаглядный, — позвала она. — Выходи, Марина на тебя уже не сердится.
Вышел. Насупленно посмотрел на Марину. Долговязый парень в очках, в длинном, почти до колен, свитере.
Артур, - представился. — Простите, я не нарочно, я задел банку локтем...
Да я и не сержусь, — заторопилась Марина. - Я не сержусь, вот только мама волноваться будет.
А я отвезу вас.
Ольга Станиславовна напоила Марину чаем, переодела во всё чистое, дала с собой коробку конфет для мамы. Вытолкала сына на улицу:
Заводи машину, Марина готова.
Был уже вечер. Артур сосредоточенно смотрел на дорогу, а Марина, вжавшись в кресло, сидела, опустив глаза. Она очень стеснялась Артура, не знала, о чём говорить с ним, о чём спрашивать. Но молчать уже становилось неудобно.
Вы где-нибудь учитесь? — выдавила из себя.