Через два дня состоялись похороны, и Утер Маддук был погребен в фамильном склепе на берегу реки Чип-Чап возле Магического леса. На похоронах присутствовали две сотни близких друзей и соседей Утера Маддука. Все они пришли отдать последние почести покойному. Элво Глиссам с изумлением смотрел на этих людей, столь непохожих на него самого. Он подумал, что мужчины есть мужчины, но женщин он не мог понять. Что-то в них было такое, чего понять он не мог.
Чего-то им не хватало. Фривольности, кокетства, легкомыслия? Даже Чейн временами казалась ему более прямой, чем хотелось бы.
С нею невозможен был легкий флирт, невинный обмен любезностями, комплименты — все то, что делало жизнь в городе такой легкой и приятной. Это хорошо или плохо? Приспособление к окружающей среде? Но Элво был уверен, что Чейн так же прекрасна, как природное явление: восход солнца, морской прибой, звезды на полночном небе…
Элво встретил множество новых людей: кузены, тети, дяди со своими детьми. Никого из них он не знал и не помнил. Он не видел изъявлений горя или гнева по отношений к убийцам. Превалирующим чувством была суровость, которая, по мнению Элво, никак не могла сочетаться со взглядами редемптионистов.
Он прислушался к разговору между Келсом и Лило Стенбарен из домена Дорадус.
Келс говорил:
— …не первый раз. Все было спланировано и тщательно рассчитано. Сначала Утер Маддук, потом мы.
— Но что за великолепная штука, о которой говорится в письме? Есть с этим какая-то связь?
— Трудно сказать. Мы сняли показания автопилота Стурдеванта и теперь сможем повторить маршрут Утера. Может что и выяснится.
Келс заметил Элво Глиссама и представил его.
— Мне жаль, но приходится сообщить, что Элво Глиссам без всякого стеснения признает себя редемптионистом.
Стенбарен рассмеялся.
— Сорок лет назад было общество Справедливости для Уайи, десятью годами позже Лига борьбы с Похитителями Земли, потом группа, которая называла себя просто: Апофеоз. Ну а теперь появились Редемптионисты.
— И все они борцы за справедливость.
— Пусть борются, — заявил Стенбарен. — Меня это не касается.
На следующее утро после похорон сияющий голубой Гермес — летающая лодка — спикировал на усадьбу и, игнорируя посадочную площадку, приземлился прямо на гравийной дорожке перед домом.
Чейн, наблюдавшая за ним из библиотеки, подумала, что Келс будет очень раздражен, особенно когда увидит, кто пилот.
Пилотом был не кто иной, как Джорджоль.
Джорджоль выскочил из кабины и с минуту стоял, рассматривая дом с презрительным видом. Он был одет в костюм из светлой кожи, в открытые сандалии. На большом пальце правой руки сверкала хрустальная сфера, на боку висел кинжал убийцы-гарганша. Волосы стянуты серебряными шнурами. Лицо тщательно выкрашено голубой краской и сверкало так же, как голубые борта Гермеса.
Чейн осуждающе покачала головой. Она вышла на переднее крыльцо, чтобы встретить Джорджоля. Он пошел ей навстречу, поклонился, взял ее руки и поцеловал в лоб.
— Я узнал о смерти твоего отца и приехал, чтобы выразить свои соболезнования.
— Благодарю, Джорджоль. Но похороны были вчера.
— Я знаю. Но я понимал, что ты будешь окружена кучей скучных людишек, и поэтому решил приехать позже, чтобы быть одному.
Чейн натянуто улыбнулась.
— Ну что же, выражай соболезнование.
Джорджоль наклонил голову и внимательно посмотрел на девушку.
— Он был сильный человек, который заслуживал уважения, хотя, как ты знаешь, мы с ним были на разных политических платформах.
Чейн кивнула.
— Он умер раньше, чем мы успели поговорить с ним. Я была уверена, что теперь он будет мягче, сговорчивее.
— Мягче? Сговорчивее? Более разумен? Более справедлив? Ха!
Джорджоль откинул голову.
— Я сомневаюсь. Я даже думаю, что и Келс не изменился. Кстати, где он?
— В канцелярии. Просматривает счета.
Он осмотрел фасад старого дома.
— Дом такой же красивый, как и раньше. Думаю, что ты сама не понимаешь, какая ты счастливая.
— О, да, конечно.
— И мне суждено положить конец всему этому.
— Джорджоль, ты меня не обманешь. Ведь ты всего лишь Муффин в смешной одежде.
Джорджоль усмехнулся.
— Должен признаться, что соболезнования не были моей основной целью. Я приехал сюда, чтобы увидеть тебя, коснуться тебя.
Он сделал шаг вперед. Чейн отступила.
— О, не надо столько пылкости, Джорджоль.
— Это не пылкость. Это решительность и мудрость. Ты знаешь, какие у меня к тебе чувства.
— Я знаю, какие они были, но пять лет назад. Пусти, я пойду скажу Келсу, что ты здесь. Он захочет увидеть тебя.
Джорджоль взял ее руку.
— Нет. Пусть Келс возится со счетами. Я приехал увидеть тебя. Пойдем прогуляемся у реки, где мы сможем побыть одни.
Чейн посмотрела на голую руку с длинными пальцами и черными ногтями.
— Время ленча, Джорджоль. Может, после ленча? Ты ведь останешься на ленч?
— Я буду счастлив.