Вот и тут у нас возникла какая-то подспудная, не выраженная в словах уверенность, что совершенно нечего делать нам в этих заброшенных штольнях.
Спустя год мой товарищ, тоже Андрей (фамилию не буду называть), был на прииске снова, с другим партнером, своим старым другом из Новосибирска, Валерой (к Валере Боссу этот Валера, конечно же, не имеет совершенно никакого отношения). Они совсем уже собрались полезть в штольню, даже приняли немного для храбрости и начали раскручивать веревки. Но стоило им подойти к зияющему жерлу шахты, как вдруг Валера поднял палец:
- Что это?!
И оба явственно услышали мелодичный звон и глухой стук, как будто несколько кайл колотили в стенку штрека. Звук был тем более невероятным, что если бы и правда в штольнях сейчас кто-то работал, то никак не мог доноситься до поверхности такой сильный и чистый звук. С минуту слышалось все это, потом сменилось каким-то то ли шорохом, то ли бормотанием.
Парни стояли у жерла, еще меньше уверенные, что им надо лезть туда, в глубину. Новые звуки! Полное впечатление, что кто-то шел по главному штреку, выходил к ведущему наверх вертикальному колодцу шахты. Шел, пыхтел - нес что-то увесистое. Грохот - на каменный пол сбросили загремевшие по нему куски камня, словно породу в мешке.
У ребят как-то сразу нашлись очень важные и срочные дела - необходимо стало осмотреть еще раз снаряжение, проверить оружие, а там уже наступил вечер, и стало поздно лезть в шахту. Уйти сразу же было бы для парней совсем неправильно; получалось, что взрослые, сильные мужики, научные работники, таежники испугались каких-то непонятных звуков в жерле рукотворной пещеры!
Они уже и не очень хотели ночевать на прииске, но сразу уйти, воспользоваться последним светом, чтобы добраться до берега, было бы "потерей лица", и Валера с Андреем стали организовывать лагерь.
Нет, в эту ночь не произошло никаких страшных и жутких событий! Никто не поднялся из шахты, не восстал из безымянной могилы, не шуршал таинственно в кустах; никакая сущность не прицепилась к друзьям и не помешала им сидеть до рассвета, пить чай и вести неторопливые беседы. Но ведь и спать ребята почему-то не стали, так и сидели до утра, и ушли с прииска с первым светом. Потому что ночью место вызывало, естественно, еще большее напряжение, чем днем.
А совсем под утро, когда начал сереть восток, вроде бы что-то даже слышалось друзьям: то ли пение, то ли бряцание лошадиной сбруи, то ли тележное пение колес, шум согласного движения.
Это вообще удивительное свойство всякой земли: если уйти в сторону от деревни, сесть под дерево, под стог сена или просто на лугу, если долго сидеть и слушать, то рано или поздно вы услышите какие-то звуки. Это может быть чье-то дыхание, невнятная речь, звуки движения по дороге, крики животных, какие-то еще звуки, происхождение которых бывает непросто определить. Но по ночам земля как будто отдает накопленную в ней память, и другое дело, что в большинстве мест в этой памяти нет ничего ни плохого, ни опасного. Вот здесь, на прииске, память земли была очень уж явной и к тому же какой-то зловещей.
Насколько мне известно, мои друзья больше не бывали на прииске, и рассказывать об этом уже нечего.
Кое-что я слышал все от того же Колчака - странноватого мужика, вечно живущего в мире одному ему видимых сущностей, в мире своих мыслей и переживаний. Трудно сказать, что получилось бы из Колчака, каким бы был человеком, родись он в другой среде, получи он воспитание и образование хотя бы на уровне городской мещанской среды. Но Васька, которого уже и жена называла не именем, а по кличке - Колчаком, родился и вырос в запойной деревне, и суждено ему уже до конца жить не совсем той жизнью, какой ему, наверное, хотелось бы.
И поэтому ему не всегда верится: в его рассказы про паром, на который заходят лошади с телегами, люди с мешками и паром трогается, идет через реку, а сквозь него видна река и острова на ней. Такие истории иногда рассказывает Колчак, и не только под влиянием выпитого. Но как знать действительно видит он что-то, пока остальная деревня мирно спит, или просто бродит в нем какое-то ощущение другой жизни? Смутное переживание чего-то, что лежит вне прозы обычной деревенской жизни, и это ощущение выплескивается у Колчака в сочиненные им истории?
Скажу по совести - этого я не могу сказать наверняка.
Глава 14
МЕСТА "ИМПЕРАТОРА ТАЙГИ"
Помяни, Господи, русских людей, аще приняли погибель от руки врагов Твоих.
Молитва Русской православной церкви за рубежом
Странные люди в лесу
В 1960-е годы некоторые люди, совершенно независимо друг от друга, рассказывали о странных встречах в лесу. Судя по всему, такие встречи происходили и раньше, но тогда о них не говорили, а тут языки постепенно развязывались.
Встречи эти происходили на западе и на юге Красноярского края, в очень красивых живописных местах - в лесостепи, на берегах невероятно красивых озер и речушек, в горной тайге. Всегда эти встречи происходили днем, при ясном свете солнца, и совершенно не обязательно встречались с кем-то неизвестным по одному - многим встречам было по два и по три свидетеля. Бывало, что и к рыбакам, и к охотникам, и просто к отдыхающим на озерах в красивой, интересной местности подходили не знакомые никому люди.
На этих людях была странная несовременная форма: эдакие белые кителя, охваченные ремнями наперекрест, фуражки с двуглавым орлом, портупеи. Современными были разве что полевые сумки. Эти люди появлялись вооруженными, они несли винтовки, а в кобурах торчали револьверы несовременного образца.
Эти люди подходили к отдыхающим, заводили с ними разговоры, порой даже пытались помогать. Скажем, один такой как-то помог вытянуть сеть с рыбой двум парням, а потом с ними вместе вытаскивал из сети рыбу. Это были совершенно материальные личности; им можно было пожать руку, и рука отнюдь не проходила сквозь их тела. Порой они ели и пили, в том числе пили водку с моими информаторами. Один из таких даже пытался ухаживать за девушкой из туристического отряда, но не понравился ей и ушел неизвестно куда.
Вообще у этих людей была только одна неприятная особенность - они приходили неведомо откуда и уходили неведомо куда. Ну, и странная форма, странное оружие. Напомню: времена были идиллические, тихие, и большинство жителей Советского Союза не только не думало ни о каким таком ином мире, но принципиально не верили в него - так полагалось. Еще меньше думали советские про то, что в Гражданскую войну 1918-22 годов могли воевать не только красные, и совсем не думали о том, как должны были выглядеть эти люди. То есть не то чтобы советские не понимали - были и такие люди в Сибири... но просто никто об этом как-то не задумывался.
И некоторые принимали встретившихся им людей за актеров, участвующих в съемках кинофильма, другие - за участников какого-то костюмированного действия - скажем, похода по местам боевой славы. Находились и такие, кто считал этих людей солдатами какого-то тайного, засекреченного подразделения, скрытого в недрах горной тайги.
Но вот компетентные органы полагали совсем иное... Я знаю это совершенно точно, потому что в одной из археологических экспедиций, приезжавших каждое лето из Питера, как-то очень хорошо прижился интересный мужик, следователь по особо важным делам краевой прокуратуры. Первый раз приезжал он в экспедицию после того, как археологи совершенно случайно чуть не наткнулись на Белую Юрту...
Сейчас молодежь даже уже не помнит легенд про Белую Юрту, а еще в 1980-е годы этих легенд ходило очень много. О происхождении Белой Юрты рассказывали разное - и что возникла она на месте лагеря особого назначения, заброшенного после смерти Сталина,- мол, некоторые зеки, которым идти было некуда, остались в лагере и стали приспосабливать его для своей уже свободной жизни. По другим данным, возникла, разрослась Белая Юрта на месте избушки лесника из беглого лагерного контингента. По третьей версии первые беглецы прибились к кочевникам, которые каждое лето ставили священную белую юрту в определенном месте (откуда и пошло название). Мол, первые беглецы, избегавшие встречи с любым представителем закона, встретились с тувинскими шаманами и стали сотрудничать с ними, а говоря попросту, прислуживать им - рубить дрова, охотиться, таскать воду, а за это им позволили тут жить. Это потом уже русские лагерные беглецы срубили настоящие избы, чтобы можно было жить в Белой Юрте и зимой.
Какая версия правдивее - не имею никакого представления. Но, во всяком случае. Белая Юрта, если верить слухам,- это такая горно-таежная республика уголовников - эдакий сибирский вариант Запорожской Сечи. Принимают туда, собственно говоря, всех - если человек пришел туда сам, значит, было кому ему рассказать, куда идти. Случайный человек в Белую Юрту не придет, а если вдруг и придет, мгновенно станет ясно, насколько он там случайный. Но если уж попадает туда человек, то или он всю оставшуюся жизнь проживет в Белой Юрте и никогда не выйдет даже за околицу, или выйдет только в составе отряда, идущего на серьезное "дело". То есть и тут имеется, конечно, контингент, который ходит в большой мир и возвращается, но в этот контингент входят или очень "авторитетные" люди, или те, кто находится в большом доверии у этих "авторитетных".
Так что даже из знающих о существовании Белой Юрты узнают дорогу в нее и поселяются в ней или бежавшие из лагерей, или те, на ком висели разные расстрельные статьи. Те, кому жизнь в ненаселенной тайге казалась безопаснее и лучше, чем жизнь в большом городе, где на каждом углу продаются булки, но и милиционеры тоже стоят на каждом углу и очень мешают жить этому кругу лиц. Тем более мешают, если твоя физиономия уже висит на перекрестках с духоподъемной подписью: мол, разыскивается милицией за совершение особо опасного преступления, просьба сообщить, если знаете местонахождение, если видели, но имейте в виду, что опасен...
Ну так вот, мы-то, тихие археологи, далекие от всех этих ужасов, узнали про Белую Юрту случайно. Была старая идея - сделать археологическую разведку в горных районах Хакасии. Забегая вперед скажу, что такую разведку потом провели, и с великолепным результатом. Но тогда, первый раз, машина шла в неизведанное - и собственного опыта не было у курганных археологов, и занять не у кого - никто до них в этих местах не работал. В таких случаях нужны проводники, и далеко не случайно археологи стали беседовать с охотниками и рыбаками. Но совершенно случайно вопросы о дороге задавались именно тому из охотников, который что-то знал о Белой Юрте, да к тому же обладал каким-то извращенным чувством юмора. И археологи имели на картах пометки, что вот примерно там-то лежит такое место, Белая Юрта, и в него хорошо бы попасть, потому что там всем приезжим очень рады.
Целый день машина рвала резину и надрывала двигатель на кошмарных горных дорогах; день уже клонился к вечеру, когда на дороге, прямо посреди заросшего травой полотна, увидели костер, а возле него двух жутких оборванцев. Начальник велел остановиться, вышел и, подойдя к оборванцам, вежливо спросил, далеко ли до Белой Юрты и правильно ли ни в нее едут.
- Тебе надо в Белую Юрту? - нехорошо прищурился оборванец.- Тут до тебя один вот тоже спрашивал...
И оборванец кивнул на булькающий котелок.
- Мы вот тебе сейчас покажем, как туда проехать,- так же свирепо просипел второй.
Коля К. внезапно обнаружил, что один оборванец в сапогах, обходит его и вот-вот окажется между ним и машиной и что в руке у оборванца финка. Одновременно он обнаружил, что прямо в живот ему уставился ствол крупнокалиберного ружья. Скажем совершенно откровенно: до сих пор никто толком не знает, почему этот, с ружьем, не выстрелил сразу, пока Коля К. совершенно не был к этому готов. Начни они действовать сразу, и для них вполне реально было бы захватить машину, перебить и разогнать археологов ведь их хоть и было пятеро, но археологи совершенно не были готовы к такому повороту событий.
Но оборванцы промедлили и почему-то дали Коле К. убежать, прыгнуть в машину. Шофер, много чем рискуя, развернулся на дикой скорости, стал делать километров сорок в час на дороге, больше похожей на просеку посреди нехоженой тайги. И только тогда загремели выстрелы; в брезентовом кузове образовалась огромная дыра. От деревянного борта полетели щепки, и одна из этих щепок ранила в бедро парня-студента. Но обошлось этой не очень страшной жертвой - рана заросла через неделю, а больше пальбы по машине не было, и единственно что плохо - сорвалась, не начавшись, разведка, для которой долго экономили продукты и подгадывали время.
"Наш опер"
Вот после этой истории и слезного заявления, написанного в ближайшем отделении милиции, в лагере и появился человек, которого в экспедиции вскоре будут называть фамильярно - "наш опер" и отношением которого к экспедиции будут гордиться. Он снял со всех официальные показания, посочувствовал раненому, покрутил пальцем у виска Коле К. ("до бороды дожили, а не знаете, к кому можно, к кому нельзя соваться..."), а с охотником, склонным к шизофреническим шуткам, побеседовал так, что тот пришел извиняться и плакал, причем плакал натуральными слезами.
Кроме того, "нашему оперу" очень понравилась экспедиция, образ жизни археологов и особенно ведение неторопливых бесед за чаем в вечернее и ночное время. То есть "наш опер" вовсе не бездельничал; за какой-то месяц он сделал несколько рейдов по горам, застрелил одного и привел с гор в наручниках трех довольно неприятных субъектов, причем с одним из них пришел в лагерь экспедиции, с арестованным общаться запретил и держал его связанным и скованным в глубоком шурфе. Но и сам устал смертельно и как только выставил охрану из доверенных археологов, завалился спать и проспал довольно долго. А потом достал из шурфа подопечного и увел его, так и не объяснив, что за птицу раздобыл и где такие еще есть.
Занимался он и еще какими-то довольно загадочными делами, а чувство юмора у "нашего опера" порой приближалось к чувству юмора того легендарного охотника. Хорошо помню, как подъехал он на грузовичке к раскопам в самом конце работы.
- Данилыч* [* Отчество, конечно же, изменено.], подбросишь, до лагеря?
Шофер грузовичка замахал руками, что-то забормотал с искаженной физиономией, но "наш опер" тут же закивал:
- Какие вопросы! Поехали...
Хорошо, что первыми в кузов прыгнули Коля К., начальник экспедиции, и ваш покорный слуга. Страшно подумать, что было бы, запрыгни первыми впечатлительные девочки, потому что в кузове лежал тронутый разложением труп с размозженным черепом, с горлом, перерезанным от уха до уха, и распоротым животом (внутренности "наш опер" аккуратно собрал в ведро, а само ведро так же аккуратно закрепил в кузове между старых покрышек).
С трясущимися губами брали мы "нашего опера" за грудки:
- Ты... Ты, гад, что же ты делаешь, а?!
- А что?! Вы же еще и не таких копаете, мужики...- невинно округлял глазки "наш опер".
И надо сказать, что мотания его по горам, возня с подозрительными трупами дали результаты: уже осенью, по первому снегу, "наш опер" провел даже целую операцию: было много машин и много людей, были даже вертолеты, а в горах довольно долго стреляли.
"Наш опер" вернулся очень довольный, долго рассказывал, какое это хорошее оружие, карабин, и какие опустошения сеет он в рядах неприятеля, и посоветовал проводить археологическую разведку: "Теперь можете идти хоть завтра".