Ведь он торговал свининой
В поселке на приисках.
Брет Гарт
Уже история господина Шелихова показывает, до каких высот мог подняться иркутский купец. Останься он в родном городе Рыльске (под Курском) - так бы и быть ему, скорее всего, мещанином этого заштатного городишки. А возможности, которые получил он в Иркутске (плюс, конечно, умение ими воспользоваться, тут нет слов), сделали его таким знаменитым и известным.
Мы даже не знаем точной даты рождения Григория Ивановича - так скромно его происхождение. Но его именем названы залив в Охотском море, пролив между островом Кадьяк и полуостровом Аляска, город в Иркутской области. Могила Шелихова сохранилась до сих пор, а его потомки (и потомки графа Резанова) здравствуют до сих пор во Франции. Жизнь бывает к людям очень щедрой.
Но Григория Ивановича хотя бы писали "с вичем" - то есть с отчеством. А отчеств Андриана Толстого или Якова Санникова не знаем, потому что эти люди (как и Шелихов) происходили из самого что ни на есть простонародья, и отчеств им не полагалось. О Санникове мы не знаем даже годов рождения и смерти. Порой в Российской империи войти в историю было легче, чем добиться уважительного обращения.
Невероятное количество людей из сибирского купечества, даже совершив чрезвычайные поступки, открыв новые удивительные земли, сколотив огромное состояние, осталось в глазах "хорошего общества" всего лишь сиволапым мужичьем, которому подобает входить в дом с черного хода и снимать шапку, если с ними заговаривает офицер или чиновник.
Но ведь еще надо было дошагать до того, как в жизни купца появится такая проблема. Сперва надлежало выйти в люди, а для того лет десять, а то и двадцать работать на то, чтобы просто подняться с того дна жизни, где и вопросы не задаются - должен ли этот человек вытягиваться в струнку и рвать шапку долой при появлении высшего.
Такой путь прошли многие сибирские купцы, даже без образования проявлявшие очень высокие интеллектуальные качества, упорство, готовность работать до седьмого пота во имя достижения своей цели.
Ведь и Григорий Шелихов, умерший до обидного рано, в 48 лет, прожил свою короткую жизнь на пределе напряжения, со всей возможной интенсивностью.
Хорошо, если иркутский купец доживал до зрелых лет и мог, перевалив за сорок, оставаться в Иркутске, вести основные дела, перепоручив работу на местах выросшим сыновьям и зятьям. Многие не доживали, потому что путешествия купцов с товарами и деньгами, в окружении лихих приказчиков были не менее опасны и наполнены не меньшим числом приключений и событий, чем путешествия средневековых рыцарей по тогдашней Европе.
А кроме везения была еще одна причина, по которой даже фартовые, то есть удачливые, быстро разбогатевшие купцы не всегда становились видными членами общества и оставляли по себе памятный след.
Причина эта состоит в том, что личные качества купцов оказывались очень уж различными, и распоряжались свалившимися на них деньгами купцы очень и очень по-разному. Это прямо как у Р.Л. Стивенсона: "Одни распорядились своими деньгами разумно, а другие глупо, в зависимости от своего характера. Бенн Ганн получил от сквайра обещанную тысячу фунтов и прокутил ее за три недели, если быть точным, то за девятнадцать дней. По крайней мере, на двадцатый день он оказался в поместье сквайра Трелони без единого фартинга в кармане. И сквайр сделал то, чего Бенн Ганн больше всего боялся,- он сделал его привратником в парке. С тех пор Бенн Ганн ссорится и мирится с мальчишками и поет в церковном хоре" [19].
У Стивенсона, конечно, получается прямо идиллия - бывший пират, чуть не погибший на Острове сокровищ, получает теплое местечко в имении богатого дворянина и может спокойно жить себе и не тужить, хвастаясь своими приключениями. Если он сумеет увлечь какую-нибудь девицу и ссориться и мириться еще и с собственными кровными мальчишками, тут уж полная благодать.
А у иркутских купцов не было и этого. Русские сквайры жили на четыре тысячи верст западнее и если принимали участие в делах купеческих, то очень своеобразно - сидели в Санкт-Петербургской штаб-квартире Российско-Американской компании, и "управляли" оттуда происходящим на Аляске. Пропившегося в дым некому было взять даже в привратники, и пьяница или слабак попросту погибал, и самые большие деньги не держали его на плаву, а помогали быстрее тонуть.
Сам я этого не застал, но сибиряки старшего поколения еще в 1940-е годы видели своими глазами вышедших из тайги "золотишников", которые, не успев получить расчет, покупали штуки дорогой ткани, и специально нанятый человек бежал впереди, расстилал бархат или парчу под ноги:
- Иван Иванович по бархату желают путешествовать!
А Иван Иваныч пировал, желая пить строго самые лучшие коньяки и раскуривать сигары крупными купюрами. Естественно, тут любых денег хватало ненадолго, и такое чудо сибирской природы уже никогда в люди не выходило.
Но даже и этот последний и самый трудный бой с самим собой имеет смысл только в одном случае - если уже повезло, если богатства северо-востока уже превращены в купюры, банковские счета и стопки золотых монет.
Но ведь везло-то далеко не всем...
Скажем, в 1833 году некий купец Иван Веденяпин возвращался из Якутска санным поездом, вез в Иркутск наторгованное - пушнину и золото. С купцом ехали трое ямщиков, двое приказчиков - Иванов, местный кержак, то есть старообрядец, и Сеняпин, которого называют осетином (хотя фамилия совершенно не осетинская). Был с ним и 11-летний сын; взял его отец с собой, чтобы натаскивать в делах, или просто не с кем было оставить история умалчивает.
Почему умыслили против Веденяпина собственные приказчики - это тоже неизвестно. Известно только, что Иванов, очень крупный и сильный человек, прямо во время движения ударил хозяина по голове кистенем - железным шаром на цепи, с шипами. Шапка смягчила удар, купец упал с саней на лед, закричал:
- Ты что, бога не помнишь?!
На что и получил превосходный ответ:
- Своего бога помню.
После чего соскочил с саней и нанес новый удар; на этот раз шапки на голове купца не было. Тут оказалось, что ямщики давно в одном деле с разбойниками-приказчиками, и что сговорились они свернуть с торной дороги на местную, по льду притока Лены, Витима, и доехать до торгового села Мамы. А там уж пропить и прогулять украденное (дальше грандиозной пьянки, как видно, планы разбойников не простирались - видать, фантазии не хватало).
Тут же, на льду реки, покрытом накатанным снегом, развернулся спор о судьбе мальчика. Кости Веденяпина. Пока он горько плакал возле трупа отца, Иванов навел на него ружье, но "осетин" Сеняпин схватился рукой за ствол: мол, нельзя убивать!
Иванов настаивал:
- У них бог другой, а нас бог за это дело простит.
Наверное, Сеняпин и правда был мусульманской веры, потому что продолжал тащить товарища за ствол ружья и уговаривал:
- Ваш бог простит, наш аллах не простит, не хочу идти с тобой в ад.
В это время ямщики развернули свои упряжки, объехали труп купца и помчались по льду реки дальше. Иванов в конце концов вынужден был поскакать вслед за ними. Впрочем, милосердие Сеняпина было довольно относительное, потому что в санях, на которых они с Ивановым ехали, оставался мешок с пельменями и второй мешок с хлебом. Наверное, по его вере нельзя было застрелить маленького мальчика, но оставить его умирать от голода не гневило аллаха и не означало обречь себя на ад.
К великому счастью маленького Кости, в нескольких верстах от этого места находилась изба, специально предназначенная для отдыха путешественников. Изба самая неказистая - затянутое бычьим пузырем маленькое окошко, нары, дощатый струганный стол... Вот и все. Но в этой избе была печь и были запасы муки, крупы и даже печеного хлеба - его только надо было разогреть, потому что пока печь не топилась, в избе были те же 50 или 60 градусов мороза, что и снаружи.
Как Костя Веденяпин дошел до избы и главное - как он дотащил туда труп отца, этого я не могу себе представить. И сердце сжимается от этого зрелища - февраль на 62-й параллели, морозный туман, серые сумерки уже в три часа дня и маленький мальчик, который не только идет вперед сам, но еще и волочит мертвого отца за воротник шубы (благо, зимник накатан чуть ли не до зеркального блеска).
Печка в избе топилась по-черному, так что проблемы с вытяжкой не было - лишь бы щепки загорелись. У Кости они загорелись, и мальчик скоро был в тепле, он даже мог сварить себе еды, а ложка у него была за голенищем валенка, как и положено. У Кости было даже оружие - пистолет во внутреннем кармане шубы отца, которым тот не успел воспользоваться. К счастью, это оружие Косте не понадобилось, а о том, как ему повезло, говорит вот что: потом оказалось, что спустя несколько дней совсем недалеко отсюда, верстах в пяти, нашли пару лошадей, запряженных в сани,- на лошадей напали волки, оставили от них только головы да обглоданные кости. А людей вообще не нашли, как будто их там и не было; и кто сидел в этих санях, до сих пор неизвестно даже приблизительно.
Но волки не подошли к избушке, и Костя четыре дня провел в ней наедине с мертвым отцом. Когда он не спал и не топил печку, он разговаривал с отцом, гладил его по лицу, рассказывал сам себе сказки. На пятый день ехавшие по тракту обратили внимание, что в избе топится - клубы дыма вырывались из полуоткрытой двери. А тут еще вышел на улицу мальчик и выстрелил в воздух из пистолета...
У этой истории полусчастливый конец - все-таки мальчик остался жив, добрался до Иркутска, его вырастил кто-то из родни, и Костя Веденяпин, когда вырос, стал приказчиком, а потом и самостоятельным купцом.
И есть у этой истории два следствия. Одно - вполне в духе того, что можно назвать "сибирской жутью", но совершенно материалистическое... Состоит это следствие в том, что ямщиков поймали очень легко - они и не думали скрываться. Пропив свою долю, ямщики преспокойно отправились домой, в большое село Макарово, откуда обычно и отправлялись караваны по Лене. Там этих людей и повязали, причем на суде они вели себя довольно бодро, даже кланялись Косте Веденяпину и все повторяли, что это их "черт попутал", и что потом они пропивали дуван отдельно, а вот приказчики в один прекрасный момент внезапно уехали и их долю тоже увезли. Были они биты кнутом и отправлены в каторжные работы на десять лет каждый. Дальнейшей их судьбы я не знаю, и она мне мало интересна.
Интереснее то, что Сеняпина поймали почти так же легко: уже под самую весну он приехал в то же самое Макарово, собирался ехать и в Иркутск, опять наниматься в приказчики, да узнал, что Костя остался в живых... Он бежать было, но крепкие сибирские мужики скрутили "сердобольного" мусульманина и сдали его полиции: не то совершилось преступление, чтобы выгораживать преступников. Этот тоже пошел по этапу.
Интереснее всего, что главный-то преступник, старообрядец Иванов, скрывался ни много ни мало двадцать лет! Так и засел в глухой тайге в верховьях Витима; жил, скоре всего, охотой и рыбной ловлей. Где брал одежду? Частью шил из шкур, а частью... Давно были кое-какие подозрения у людей, местных казаков, потому что, бывало, пропадали люди во вполне определенном месте. То есть это вообще бывает, что люди пропадают на дороге, но если не пуржит, не метет, если не происходит ничего опасного, а люди все-таки уезжают из деревни и не возвращаются, это наводит на размышления.
И провели как-то они, казаки с Вилюя, своего рода охоту "на живца", вынудили преступника высунуться из норы: за санями, запряженными парой коней, в нескольких верстах шел целый небольшой отряд. Шел тихо, незаметно, а в санях лежали еще вооруженные люди, накрытые медвежьей дохой, чтобы не видно было, что везут.
Преступник снял метким выстрелом ямщика - этот человек пострадал, отдал жизнь "за други своя". Но тут затаившийся преступник имел дело уже с несколькими решительными людьми, поднявшимися из саней, да еще подходил целый отряд казаков...
Стоял ясный мартовский денек, мороз пустяковый для этих мест, от силы градусов тридцать, и на снегу превосходно видны были следы негодяя; казаки легко нашли место, из которого он пришел. Оказалось, всего в нескольких верстах от реки, единственной дороги, была устроена тайная избушка, ловко устроенная в глубине узкого ущельица-распадка. Так, что мимо нее можно было пройти совсем рядом - и ничего даже не заподозрить. В избушке было две двери. Одна вела в избу из распадка, а вторая сделана была в противоположной стене и вела на крохотную, в несколько шагов длиной, площадку, стиснутую между стенами распадка и стеной избушки. На этой площадке хранились две ободранные и разделанные лошадиные туши и труп человека, подвешенный вместе с кониной.
В избушке хранилась и одежда по крайней мере троих пропавших без вести людей. Каждую зиму преступник брал какого-то одинокого путника, ехавшего на лошадях. Что логично - убив ямщика и пару лошадей, преступник получал столько мяса, что ему хватало на всю зиму.
Преступник ушел на лыжах, но теперь в северной тайге, без огня и горячей пищи, он был совершенно обречен. Через два дня преступника настигли у истоков речки Эконды - похоже, он рассчитывал уйти через хребет. Страшно обморозившийся, весь черный, он вызывал отвращение и страх, даже если бы не знать, что он людоед. Отмерзшие уши отвалились еще до поимки, а в теплой избе стали чернеть и отваливаться прямо куски лица - щеки, нос, подбородок с бородой, кожа и мышцы на лбу. Опознать это существо не было никакой возможности, а себя он не назвал и даже не отвечал на вопросы - только выл по-звериному.
Умирал он трое суток, под конец дико выл уже беспрестанно, все боялся каких-то существ, которые мерещились ему в углах избы. Но от священника он шарахался, буквально не мог находиться с ним рядом.
Почему народная память прочно связала это создание с Ивановым - не знаю. Факт остается фактом - связала, и самым прочным образом.
Еще менее понятно, почему и как оказались связаны с Ивановым по крайней мере две избушки- одна в верховьях Лены, другая на Витиме.
Гл а в а 37