Они не могут ждать — и потому убегают. Ты же знаешь. Ужас впитан ими с молоком матерей, но они не чувствуют его. Ужас таится, переползая из поколения в поколение, оставаясь незаметным. А потом, в один прекрасный день, ни с того ни с сего он просыпается… Это память их предков о тебе, брат. Но беда в том, что сами они не хотят помнить о пережитых бедствиях, не хотят — и не помнят. А значит, ничему и не учатся.
Намухха выслушал все серьезно. Подтвердил:
— В нас тоже дремлет ужас отца.
Братья одновременно вздохнули и сделали еще шаг. И обернулись.
— Прощай, брат.
— Прощай. Ты ведь чувствуешь то же, что и я?
Намухха кивнул.
— Ужас?
Намухха помедлил. Потом снова кивнул.
И они пошли каждый своей дорогой, один — на запад, другой — на восток. И каждый нес в сердце новую, еще незнакомую боль.
Гонец, прискакавший в лагерь Карраха, был совсем мальчишкой, и уже только поэтому не вызывал доверия. Он сказал, что гарнизон в Оро заперт в городской ратуше; мятежные киаттцы ее несколько раз штурмовали, но безуспешно. В конце концов решили взять измором. Ратуша окружена тройным кольцом мятежников. Никто не знает, сколько там аххумских воинов; никто не знает, есть ли у них запасы воды и пищи. В первые дни аххумы делали вылазки, но теперь, видимо, у них уже не хватает сил. Первоначально в Оро находилась аххумская тысяча, — полная тысяча, со вспомогательными отрядами, да еще арлийские полки. Когда пришли тревожные вести из Ушагана, полутысяча отправилась на на помощь. Значит, в лучшем случае, в Оро оставалось около тысячи солдат — аххумов и арлийцев. Потом мятежники подняли бунт. Были уличные бои, но трупы никто не считал. Но все равно оставшийся гарнизон еще достаточно многочисленен.
— Кто ты? — спросил Каррах.
— Я служил писцом в канцелярии Хуара, начальника гарнизона, — не моргнув, ответил юнец.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
Гонца допросили еще раз, и он ни разу не сбился. Кроме того, были получены сведения из Гинды, отчасти подтверждавшие слова гонца: действительно, власть в Оро захватил внезапно объявившийся Фрисс из дома Риссов, королевского дома Киатты.
Кроме того, в Оро находится еще один королевич, сын Эрисса Ибрисс. Говорят, Фрисс нашел его где-то на севере, возвращаясь из плена. А в плену он был в Тауатте и, говорят, служил рабом у кого-то из тамошних хуссарабских каанов.
Когда войско, после привала, двинулось в поход, Каррах, ехавший впереди, внезапно решил:
— Нет. Мы не пойдем в Оро.
Лухар, ехавший рядом, удивленно вскинул брови.
— У нас нет времени, — объяснил Каррах. — И потом: кто поручится, что это не ловушка?..
Фрисс стоял у окна в башне — самой высокой точки Оро — и мрачно наблюдал, как клубится пыль по Царской дороге. Отсюда были видны городские стены, поля и рощи, и даже Гинда — поселок в одном переходе от Оро.
Аххумских стягов отсюда не было видно, и все войско казалось тонкой змеящейся лентой, медленно приближающейся к Оро и готовившейся обогнуть город широкой петлей.
Фрисс видел, как аххумы свернули с дороги и двинулись на север, по проселкам, обходя город с запада.
Фрисс вышел за дверь и спустился по бесконечной винтовой лестнице в королевские покои. Но перед самыми дверьми передумал и пошел вниз, в казематы.
Мать встретила его обычными охами и причитаниями. Ибрисс сидел на своей подстилке и что-то увлеченно писал; на коленях он держал книгу из королевской библиотеки, а в руке — самодельное тростниковое перышко, сделанное из соломинки. Чернилами ему служила какая-то мутно-багряная жидкость, налитая в глиняный стакан.
Фрисс подошел к нему и вырвал книгу. Взглянул: манускрипт был исписан: Ибрисс ухитрился писать между строк мельчайшим бисерным почерком.
— Что это? — спросил он, не веря своим глазам.
— Я считаю.
Ибрисс скромно потупился, потом развел руками:
— Прости, брат, но мне так хотелось сосчитать, сколько воинов потребуется, чтобы окружить кольцом Оро. Оказалось, не так много. Если они возьмутся за руки…
Фрисс молча разглядывал мельчайшие значки, похожие на упрощенные буквы.
— Ты ведь не велел давать мне пергамента и чернил…
— Ты испортил книгу! — сказал Фрисс угрожающе.
Ибрисс отшатнулся, закрыл лицо рукой и опрокинул стакан.
Жидкость растеклась по полу.
— И где взял ты чернила?
— Это совсем просто. Корки хлеба надо истереть в порошок, добавить воды и долго настаивать, прибавляя мочу. Лучше всего самую едкую — я попросил, и стражник принес мне немного свиной мочи…
Фрисс уже развернулся, чтобы ударить его книгой наотмашь, но внезапно передумал.
— Я не знаю, кто принес тебе мочи — наверное, среди стражников тоже встречаются сумасшедшие… Но скажи мне, сколько же воинов нужно, чтобы они обхватили Оро вокруг?
— Семь тысяч четыреста двадцать один… Им, понимаешь ли, придется встать на лодки, или, лучше, на плоты, чтобы обхватить город со стороны моря…
Фрисс покачал головой:
— Ну, допустим… А как ты считаешь?
Ибрисс сделал хитрое лицо:
— О! Я сам выдумал цифры. Похожие я видел там, на севере, в устье Тобарры… Там живут странные люди, которые приплыли на больших кораблях из-за моря; они молятся вот такому знаку — смотри…
Ибрисс быстро макнул палец в лужу на полу и изобразил вытянутый крест.
— Ты бывал в устье Тобарры? — отрывисто спросил Фрисс.
— Конечно. Ведь я рассказывал тебе, что долго путешествовал. Я плавал по Тобарре и гостил в Тауатте у одного хуссараба, которого звали Ар-Угай, Лисья Шапка. Он…
Фрисс вытаращил глаза. И прошипел: