Свита Руэна радостными возгласами приветствовала удачный выпад князя. Еще удар, и свита радостно взревела: Даггар выпал из седла.
Бой еще кипел вокруг, еще рвалась во фланг данахцам конница, которой командовал полутысячник Амгу, и бессмертные, истекая кровью, еще выдерживали натиск в центре.
Но усталость и двухкратный перевес противника давали себя знать. Бессмертные медленно отступали к холмам, а конница все больше увязала в рукопашном бою с превосходящими силами данахцев.
Даггар тяжело рухнул на песок. Седые волосы его потемнели от крови. В глазах плыли цветные круги, в тысячу раз усиленные палящим солнцем.
Руэн спешился и подошел к поверженному противнику. Он легонько ткнул острием меча в открытое горло Даггара.
— Дикарь! Ты будешь продолжать бой или предпочитаешь смерть?
Даггар закрыл глаза. Его обступала тошнотворная кровавая бездна. Бездна засасывала его, втягивала в беспамятство, в вечность… Даггар краем сознания понял, что ему нет места на Лестнице Богов. Он идет в высший мир с клеймом предателя, которому во веки веков не будет прощения… И там, в царстве мертвых, он обречен ежедневно вступать в кровавую схватку с Руэном и ежедневно погибать позорной смертью, недостойной полководца.
Кто-то шепнул ему в ухо: «Даггар! Встань! Бессмертные становятся смертными!» И внезапно тысячник всплыл из бездны. Он открыл глаза. Над ним, усмехаясь, в щеголеватом шлеме, с круглым полированным щитом в руке, стоял князь Руэн.
— Да, я дикарь, — прошептал Даггар, приподнимаясь с кровавого песчаного ложа. — И буду драться, как дикарь.
Он зачерпнул пригоршню песка и метнул его в лицо Руэну. Князь вскрикнул и отшатнулся. В следующее мгновенье Даггар бросился на него и вонзил кинжал в подреберье — туда, где был просвет между латами.
Руэн захрипел и опустился на колени.
Смолкло все вокруг. Кажется, даже бой утих и противники опустили окровавленные мечи, ожидая развязки.
— Я говорил о честном бое, — прохрипел Руэн и упал головой вперед, только глухо звякнули латы.
И тотчас же вокруг обоих полководцев поднялась суета. Свита Руэна подняла князя и положила на коня поперек седла.
Даггара, едва державшегося на ногах, поддержал под руки один из сотников.
— Горны. Стяги. Построение, — приказал Даггар чуть слышно. — И коня командиру!
Повинуясь приказу, бессмертные стали строиться цепями, протянувшимися от самого берега до гребня ближайшего холма.
Их оставалось немного — тех, кто еще мог встать в строй с оружием в руках, — но и они представляли собой грозную силу.
Данахцы отхлынули вслед за своим повелителем — конь уносил его с поля боя, за холмы.
Сотник помог Даггару сесть в седло. С глубокой раной на голове, в окровавленной кольчуге, тысячник выехал на пригорок.
Перед ним, замерев, стояли бессмертные — воистину бессмертные, залитые своей и вражеской кровью, — и над ними гордо реяли черно-белые стяги.
Даггар набрал в грудь воздуха, насколько позволяла боль в ребрах, и выдохнул великие, знакомые аххумам слова:
— Мы победили!
И когда воины разом выдохнули в ответ: «Ушаган!» — конь под Даггаром метнулся вбок и внезапно пал на колени.
Тысячник ткнулся щекой в горячий песок и кровавая бездна мгновенно втянула его в свою тошнотворную пасть.
Спустя немного времени противники — уже без оружия — вновь сошлись на поле боя. На этот раз для того, чтобы подобрать павших товарищей.
В битве погибли почти двести бессмертных и вдвое больше были ранены.
Потери данахцев были еще больше, и противники, не сговариваясь, соблюдали перемирие.
Здесь же, на склоне, аххумы разбили лагерь. По другую сторону холма лагерем встали данахцы.
Вечером, когда спала жара, полутысячник Амгу выехал на гребень в сопровождении двух сотников и толмача. Один из сотников держал древко с приспущенным аххумским стягом.
Им навстречу из лагеря данахцев выехали тоже четверо, и тоже с приспущенным данахским флагом.
Остановившись в полутора десятках шагов друг от друга, парламентеры некоторое время рассматривали друг друга. Потом Амгу тронул коня. То же сделал и великан в намутском плаще. Они съехались.
— Я Амгу, полутысячник бессмертных, — сказал Амгу на языке Равнины. — Я уполномочен тысячником Даггаром вести переговоры.
— Я Натуссар, заместитель Алабарского Волка, военный вождь Черных всадников Намуза.
— Думаю, долгих разговоров не будет, — продолжал Амгу. — Нам нужно время, чтобы проводить души павших в страну, откуда не возвращаются. Мой повелитель считает, что до утра мы не должны обнажать мечей.
— Я вынужден согласиться с тобой, пришелец, — низким басом ответил намутец. — Хотя наши воины и рвутся в бой.
— Завтра, на восходе солнца, мы снова встретимся здесь для дальнейших переговоров.
— И снова я согласен с тобой, — кивнул великан.
Амгу поднял руку ладонью вперед и повернул коня. На мгновение замешкался и обернулся:
— Что князь Руэн?
— Рана тяжела, но не смертельна, — медленно ответил великан.
Амгу больше ничего не сказал и противники разъехались.
Прошла еще одна ночь. Ночь, наполненная хрипами раненых и умирающих, ночь погребальных костров, для которых пришлось вырубить все кустарники на целую милю вокруг.
Перед рассветом аххумы были подняты и построены в маршевую колонну. Раненых положили в глубокие щиты, щиты — на копья, копья — на плечи.
Колонна выступила бесшумно, и к рассвету бессмертные были уже далеко от места битвы.
Воины бежали так, что не успевшие отдохнуть лошади снова не выдерживали темпа, спотыкались и падали. Их оставляли околевать на дороге, ибо даже о пище заботиться уже не было времени.
Даггар был на коне. Он еще не оправился от вчерашнего боя, и рядом с ним ехали два ординарца, готовые поддержать командира, если это потребуется.
К полудню они оставили позади еще один поселок: данахцы, разинув рты, дивились на тысячу воинов, молча и сосредоточенно бежавших под сжигающим солнцем.
На мосту через реку Чанд их ожидал слабый отряд, состоявший, видимо, из добровольцев. При первом же ударе конницы он позорно бежал, даже не пытаясь вступить в бой.