Берсей полуприкрыл глаза, поднял руку, словно защищаясь от света, хотя небо было обложено холодными синеватыми тучами, глубоко вздохнул и сказал:
— Я знаю, чего вы ждете. Объяснений. Они, конечно, последуют.
Но не сейчас. Сейчас мы выступаем.
Он подозвал командира отряда понтонеров и велел ему срочно отправляться на восток, к переполненной Индиаре; к вечеру через нее должен быть перекинут понтонный мост.
Окруженный тысячниками, лица которых выражали недоверие, удивление, — что угодно, кроме презрения или гнева, — Берсей отдавал отрывистые команды. Командиры исчезали один за другим.
Наконец, осталось трое: двое командующих тяжеловооруженными тысячами и заместитель Аххада Баррах.
— Баррах, — проговорил Берсей. — Позаботься о том, чтобы в лагере оставались надежные люди.
Баррах сделал едва уловимое движение, но остался на месте.
— Место Аххада свободно. Теперь ты начальник штаба, — сказал Берсей.
Баррах машинально отсалютовал поднятой рукой, попятился, потом повернулся и трусцой побежал к штабному шатру.
Берсей слегка повернул голову, не спуская глаз с двух оставшихся тысячников. Сейчас же за спиной возник Аммар.
— Руаба! — коротко приказал Берсей. И, когда подскочил начальник агемы, негромко произнес: — Этих двоих взять под стражу. Немедленно. Отвести в мой шатер.
Руаб кивнул воинам, четверо стражников бросились к тысячникам и мгновенно разоружили их.
— Ты пожалеешь об этом, Берсей! — рявкнул гигант Имхаар, начальник охранного отряда.
— Но сначала — ты, — ответил Берсей и отвернулся.
Дождя не было, но густой туман расползся по равнине. Войсковые колонны, невидимые в тумане, тяжко ползли на восток — головные отряды уже шагали по Царской дороге, а арьергард еще только покидал опустевший лагерь.
На переправе их никто не ждал: лодки и паромы были отведены под защиту береговых укреплений Сенгора. Берсей распорядился полутысяче пехоты и двум сотням легкой кавалерии идти вверх по течению Индиары, там переправиться на восточный берег, спуститься к Сенгору и сбить стражу с укреплений. Сам город, готовый к осаде, запер ворота: сенгорцы были напуганы походом Берсея.
Отряд под командой тысячника Лухара, собирая по пути отдельные рыбацкие лодки, двинулся на север. Берсей велел выслать к стенам Сенгора парламентеров.
На двух лодках парламентеры отправились через реку.
Уже несколько дней к узникам никто не подходил. В зале, слабо освященном чадящим светильником, дежурили посменно жрецы в серых балахонах. Они истуканами стояли в центре зала, у огня, а когда силы оставляли их — приседали на корточки.
В наступившей в эти дни тишине Крисс стал различать голоса стен. Ветхие камни их темницы, хранившие столько тайн, казалось, вздыхали и перешептывались. О, они многое видели и помнили, и о многом могли бы рассказать. Но Крисс знал, что камни живут в другом времени, которое течет в тысячи раз медленнее. Если бы он мог синхронизировать человеческое время со временем камней, он смог бы узнать все тайны таинственной и свирепой религии Древней Нуанны.
Пока же, силясь понять неясный гул, исходивший от стен, он развлекался ловлей крыс. И он, и Ашуаг, и Даггар, и другие узники — те, которых Крисс не видел, — время от времени могли лакомиться свежатиной. В охоте на крыс главным было терпение.
Крысы умны и недоверчивы. Они приходят, но не спешат нападать, дожидаясь, пока их жертва окончательно не потеряет способности сопротивляться. И тогда они начинают потихоньку грызть добычу живьем, не слишком усердствуя — чтобы живой пищи хватило надолго. Они грызли кого-то из узников, — из тех, кто не сумел справиться с дурманом жрецов. И время от времени пробегали мимо других. Они останавливались, вглядываясь в ниши, где томились приговоренные к жертвоприношению люди. Нужно было быть готовым к их внезапным визитам. Бывало, что их собиралось до дюжины; присев на хвосты, они терпеливо, не шевелясь, вглядывались в глубину ниши. И тут очень важно было ничем не выдать себя, не дрогнуть, не шевельнуться, не вздохнуть.
Быстрей всей научился этому Даггар. Он часами сидел неподвижно, привалившись к холодной стене и свесив голову. И часами крысы сидели напротив, вытянув хищные морды и замерев.
Потом наступал момент, которого нельзя было пропустить: одна из тварей приподнималась рывком и молниеносно бросалась вперед. Их тактика — куснуть и отскочить снова на безопасное расстояние. Еще немного терпения — и вот уже три-четыре крысы осторожно подбирались к вытянутой ноге узника, или руке, бессильно лежавшей на сгнившей соломе. Требовалось подождать, пока острые зубы не вопьются в израненное тело, и тогда…
Хлоп! Точный, очень сильный, мастерский удар мог оглушить сразу нескольких людоедок. Это была богатая добыча. Даггар время от времени даже делился с другими узниками: Криссу, умевшему выжидать, никак не давался удар; в лучшем случае он мог пришибить лишь одну крысу. В худшем — ни одной: твари были не только живучими, но и прыткими. Их прыжкам мог бы позавидовать кузнечик.
Кроме того, узникам случалось изловить летучих мышей, если они, зазевавшись, влетали в ниши. Но эти зубастые твари сами вечно были голодны, и мяса в них почти не было, а перепончатые крылья были слишком жесткими.
Ашуаг тоже ловил крыс, но ловля эта не доставляла ему удовольствия. Он их не ел. Единственное, что он позволял себе — это воду со стен и белых слепых червей, обитавших в трещинах стен. Он слабел, но не терял ясности мысли.
В один из дней (или, может быть, это была ночь — узники давно уже понятия не имели о сменах дня и ночи) Крисс очнулся от полузабытья. Его тело уловило некую вибрацию — такую далекую, что ощутить ее могли разве что летучие мыши.
Сначала Крисс не придал ей значения. Камни шептались и раньше, и иногда вздрагивали — это было страшно медленное, на многие часы, почти неуловимое движение. Но на этот раз дрожь была быстрой и размеренной.
Крисс приложил ухо к камню. Да, что-то происходило за многометровой толщей исполинских стен. Прошло время. Гул пропал, но через некоторое время появился снова. Он делался все отчетливее. В соседней нише звякнула цепь: Ашуаг тоже проснулся и тоже услышал вибрацию.
Прошло время. И вот в отдаленном гуле стали различимы отдельные звуки.
— О боги Аххума! — прошелестел за стеной голос Ашуага. — Да ведь это работают осадные тараны!
— Что это значит? — беззвучно, почти одними губами спросил Крисс.
— Это значит, что кто-то хочет разбить эти проклятые стены…
Ашуаг снова прислушался, потом вздохнул:
— Но даже наши тараны не смогут разбить эти камни… Нет, надо искать путь снизу, через подземные реки и озера.
— Но ведь их охраняет Хаах! Безгубый червь с алым ртом… — Крисс прислонился к стене, послушал далекие глухие удары. — Я видел его. Нуаннийцы говорят, что мимо Хааха может проплыть только мертвый…
Жрецы тоже услышали гул. Несколько жрецов прошли мимо ниш с пленниками, пристально вглядываясь в изможденные лица, поднося плошки с фитилями к самым глазам. Они заподозрили что-то. И если вид Ашуага не внушил им подозрений, то Крисс, по-видимому, показался чересчур живым. Изображая беспамятство, Крисс лежал с плотно закрытыми глазами, но когда капля горячего масла упала на его лицо, он шевельнулся и открыл глаза.
Перед ним стоял Аххаг. С длинной бородой, синюшным лицом и безумным взглядом, в нелепом балахоне с капюшоном, — но это был он. Он ткнул пальцем в глаз Криссу и Крисс непроизвольно вскрикнул, вскинув руку.
Бескровные губы Аххага искривились. Он сказал что-то жрецам, Крисса выволокли из ниши, разомкнув цепь.
— Вставай! — повелительно сказал Аххаг по-аххумски.
Крисс шевельнулся. Помогая себе руками, на которых гремели цепи, встал на колени, приподнялся… Его шатнуло и он упал на каменный пол, ободрав щеку.
Жрецы подхватили цепи, пленника протащили через весь зал, мимо алтаря со светильником, и приковали к противоположной стене, но уже стоя. Ноги его подогнулись и Крисс повис на цепях. Один из жрецов приблизился к нему, коротким и широким ножом распорол полусгнившую одежду на груди и сделал два надреза.
Крисс знал, что это значит: ему вскрыли вены, чтобы выпустить кровь. Или чтобы ослабить его, или — умертвить. Крисс поднял голову и посмотрел туда, где в нишах томились остальные пленники. Он заметил блеск глаз Ашуага; увидел сгорбленную фигуру Ассима, а дальше — лежавшего без сил Хируана. В следующей нише томился Даггар, который глядел Криссу в глаза мрачным и сочувствующим взглядом. Еще две ниши были по-прежнему пусты.
Кровь, стекая с подмышечных впадин — густая, почти черная, — капала в подставленное к ногам каменное блюдо. Крисс взглянул на свои ноги — распухшие, почерневшие, покрытые язвами от укусов крыс.
— Потерпи совсем немного, — раздался над ухом голос Аххага. — Уже сегодня ты избавишься от страданий.
Алаамба, впадавшая в Тобарру, вытекала из широкого каньона с отвесными стенами высотой почти в целую милю. Река прихотливо извивалась по зеленому, поросшему высокой сочной травой и купами деревьев дну каньона; вдоль обоих ее берегов тянулись натоптанные, удобные для лошадей, караванные дороги.
По обеим дорогам с севера двигались облака пыли; тысячи лошадей, конники, многочисленные повозки. Кангур-Орел сидел в седле на вороном коне. Его завитые усы трепал ветер, по сизой голове, прикрытой лишь маленькой войлочной шапочкой, стекал пот.