Тевари вскинул голову и втянул носом воздух, явно принюхиваясь. Позвал недоуменно:
— Мама, дым!
Серо-белые клубящиеся дорожки стелились по земле, выкатывались из-под вздыбленных корней, растекались и поднимались ввысь, постепенно сливаясь в одно удушливое полотно. Едкий запах гари — сырой подлесок еще не прогорел, а потом, когда от него останется зола, воздух станет чистым, только раскаленным, и стволы станут светиться, охваченные пламенем изнутри…
Пожар охватил лес мгновенно — пламя шло вдоль реки и вглубь. Из-за ствола выбежала ошалевшая йука, промчалась мимо Соль, не разбирая дороги. Донесся медвежий рев, а мигом позже мимо хижины пронесся олень. Птицы срывались с ветвей, хлопали крыльями, покидая горящий участок леса.
— Уходим! — Тахи нахмурился — и впервые Соль увидела растерянность на его лице. Лесной пожар — страшная вещь, но после сезона дождей, едва успела просохнуть земля — так не бывает.
Соль хватала то одно, то другое, запихивая в кожаный мешок, плохо соображая, что взять самое важное, и Тахи схватил ее за руку:
— Некогда!
Киуте остановилась подле, маленькая, растрепанная, босая — на руках сонная девочка, не встретившая еще шестую луну. Тахи молча нырнул в хижину, выхватил немудреную кожаную обувь Киуте, велел обуться. И без того много тварей ползает по земле, а если бежать — защита нужна. Мало ли, камень, случайный сучок.
Дышать становилось трудно, и младший мальчик закашлялся. И ему был ответом — звериный рев, словно сам лес обезумел и кричит на разные голоса.
Несколько оленей с хрустом вынеслись на поляну, а за ними — огромный волк, не преследующий добычу — шерсть на его загривке была вздыблена, а глаза слепы. Он желал одного — покинуть опасное место.
А потом на поляну выкатился веселый ало-золотой огонек размером с кулак ребенка. Покружился на месте, мерцая и переливаясь разными оттенками огня, и покатился дальше, к хижинам, не заметив людей или не пожелав уделить им внимания.
— Это всего лишь звери… обезумевшие звери и лесной пожар, — прошептала Киуте, не сводя глаз с веселого огонька, к которому присоединился второй — хижина вспыхнула при их приближении, радостно занялась — вся. А между стволов замелькали еще огоньки, опережающие настоящее пламя — веселые, смертоносные, непредсказуемые.
— Огни тин пострашнее простого огня, — угрюмо сказал Тахи. — Как их много… ни разу не видел столько. Они не всегда поджигают лес, далеко не всегда. Почему сейчас, узнать бы.
— Это сделали они? — непослушными губами проговорила Соль.
— Больше некому.
— Я слышала про такие, — прошелестела Киуте. — Скажи, что делать.
— Заставляй их сворачивать в сторону.
В приказе этом не было ответа, как именно — но молодая женщина успокоилась.
Они покинули лагерь, слишком быстро, чтобы успеть взять с собой вещи или припасы. Только оружие забрал Тахи.
— Къяли! — пыталась протестовать молодая женщина, однако Тахи оборвал ее:
— Найдет. Его Сила позволяет искать, а болтать некогда.
— Мне что-то не нравится, — обронил Къяли, остановился, опираясь на короткое копье. Стояли меж двух валунов — много камней было в этой части леса, огромных, серых, словно выросших из земли. Тевари любил лазить по ним, когда отец брал его в эти места.
Утэнна вопросительно вскинул бровь: он так и не научился верить, что этот мальчишка с виноватой улыбкой что-то умеет. Подруга его — эта да. А Силу уканэ за Силу-то почти не считал к тому же — кто ее видел? Не он.
— Что не так-то? — буркнул добродушно. Тоже остановился — огромный, наполовину седой уже, но еще способный выдергивать с корнем молодые деревца.
— Не знаю… — северянин беспомощно покрутил головой, прислушиваясь — но он никогда не отличался ни слухом особым, ни чутьем. Только сердце чуяло.
— Не знаешь, так себе голову не морочь. Плохо — дичь словно вымерла, — Утэнна уже позабыл про слова Къяли, вглядываясь в давно оставленные следы. В этот миг между стволов мелькнули ветвистые рога, и крупный самец-олень вышел прямо на людей, опасливо косясь на всякий случай — и не ожидая нападения.
Утэнна приготовился бросить свой дротик — олень пока не почуял людей, ветер относил запахи в другую сторону. Олень смотрел укоризненно, чуть наклонив красивые рога. Уши его вздрагивали, ловя стрекотание пересмешников.
Къяли вскрикнул — Утэнна обернулся мгновенно, решив, что того укусила змея, но младший товарищ сорвался с места и побежал к поляне, к хижинам, словно сошел с ума, а олень рванулся в обратном направлении. Утэнна крикнул ему вслед — и выругался, опуская руку с бесполезным уже дротиком. Такого зверя упустить! Мальчишку шарахнуло солнце, не иначе. И вправду — жарко. Тахи задаст ему… впрочем, стоит поспешить, вдруг спятившему северянину и вправду достанется — врать он не умеет, все выложит. Да не стоит его ругать — припасов пока довольно…
Побрел по следам оленя — стало должно быть неподалеку. На темно-коричневой почве следы копыт отпечатались четко, узором. Поначалу всматривался в следы, потом поймал себя на том, что принюхивается. Дым? И вправду…
Тут было уже не до охоты. Пожар в лесу — что может быть страшнее? Хоть и непонятно, что и с чего загорелось. Утэнна поспешил к лагерю, далеко не столь быстро — хоть силы было еще немеряно, годы брали свое. А потом, как из гейзера вырывается пар и струя воды, лес взорвался криком — обезумевшее зверье мчалось, не разбирая дороги. А дорога была не самой удобной — среди валунов-то. Живность едва головы себе не разбивала о каменную преграду, и Утэнна недоуменно застыл, не заботясь о том, чтобы не оказаться растоптанным — так не ведут себя звери. Пожар и для них самое страшное, но чтобы обезуметь настолько?
В конце концов он нашел безопасное место, взобравшись на выступ одного из камней. Увидел клубы дыма, подумал — в лагерь надо, в лагерь. Там наверняка уже поняли, ну а вдруг нет? Если придется уходить, кто, как не он, понесет основную тяжесть?
Из-за валуна показался огромный серый медведь. Поначалу медведь не показался опасным. Вперевалку, но быстро шел, глазки злые, но, если свернуть в сторону, не станет же он за человеком гоняться? А свернуть-то и некуда. Наудачу спрыгнул, стараясь скрыться за камнем — благо, волна зверья вроде схлынула. Нащупал дротики и большой нож — справится, не впервые. Только зверь уж больно огромный… Глухое ворчание вырывалось из глотки медведя, и человек понял, что эта громадина не только сильно испугана, но и как водится у этих тварей, при этом озлоблена на весь свет. Попятился, озираясь — отступать надо достойно, а как тут отступишь, если валуны всюду?
Кажется, еще и пододвигаются поближе, хихикая. Между ними уже и прохода нет, одни щели остались. Тевари проскользнул бы, но не мужчина взрослый и ростом не обделенный.
Бросил дротик, целясь в глаз — но тот стукнул о лобную кость. Второй наконечник вонзился в широченную косматую шею — такую шкуру пробить тяжело… Чуть-чуть промахнулся. Раненый, зверь заревел. На дыбы поднялся — огромный, серый, куда выше Утэнны. Глухо и хрипло зарычал, вздымая лапы с длинными когтями. Вот я, человек-медведь, и встретил своего медведя, весело подумал Утэнна.
Азарт поднимался в душе, а кровь южная горячая. А что силы уже не те — наплевать. Не так уж много людей юга перешагнули порог шестидесяти весен. Повезло, можно сказать!
Долго прожил. Куда уж больше-то?
Къяли не слышал зова старшего товарища, перед глазами все было черным и вязким, а в голове словно работали кузницы. Бежал, торопясь к Киуте, предупредить ее об опасности. Ничего он почти не умеет, и лесным жителем до конца не стал… но опасность чует, хоть польза какая-то. Что случиться должно, не знал, знал только, что будущее пальцем его поманило — гляди. Завесу приподняло — и опустило тут же, не разобрать, кроме того, что за ней — багровое марево. Так, не разбирая дороги, поглощенный видением своим, скатился в овраг.
Носом — в мелкую поросль папоротника; разбил бы лицо, окажись там камень. Подле лица не оказалось, зато рядышком торчали, небольшие, но острые, словно овраг зубами ощерился.
Попробовал встать, вскрикнул — нога, похоже, была сломана. И ребра… почти не больно, но трудно дышать. И двигаться. Шевельнулся снова — и на сей раз не сумел сдержать возгласа боли, хотя думал, что готов к ней. Тело не слушалось.
— Мейо Алей, Великая Сила, — прошептал Къяли. Два волка, невесть откуда взявшихся, взъерошенных, с края оврага наблюдали за ним. — Киуте…
Нащупал за поясом нож — не выпал. А вот копье потерял, скатываясь по склону. Двое волков — Бездна, не справиться. Лихорадочно соображая, что делают на его месте уканэ. Сила все-таки есть, хоть и малая. Потянул к себе тени, пытаясь создать полог страха — завесу, не пропускающую зверей или людей, на кого поставлена. Тени сопротивлялись, и дымом тянуло, сбивая мысли. "Лес… горит?" — подумал с удивлением, не сопоставив предупреждение, посланное ему, и принявшую реальное обличье опасность. А тени, пошевелившись под его неумелой командой, снова залегли на привычные места, и, казалось, дразнились — попробуй-ка, подними, как это солнцу под силу!
Он закричал, громко, но только огонек тин откликнулся — прибежал и сел на краю оврага. Любопытный. А волки пошли вперед, скалясь, будто испуганные, дыбя шерсть на загривке. Вниз. Къяли пошарил вокруг — ничего. Попробовал, несмотря на солнцем вспыхнувшую боль в груди, выдернуть корень, торчавший из склона — бесполезно.
— Киуте…
Закрыл глаза. Вот и пригодились его слабые способности. Айо не могут оставлять тело. Уканэ могут. Чувствовать клыки, рвущие кожу и мышцы, не придется. Оставить свою оболочку — раненую, уже бесполезную. А разбудить, вернуть будет некому… и некого.
— Киуте. Прости, — глаза остались открытыми.
Къяли ушел.
Склон был пологим — не тяжело подниматься, даже с детьми. Тахи оборачивался постоянно, да и все они оборачивались, пытаясь среди клубящихся дымных дорожек разглядеть фигуры друзей. То тут, то там из дыма вырывалось зверье, бежало, испуганное и злое, готовое зубами рвать и ствол древесный, ежели он преградит путь. Неправильно… так не бывает. Но рассуждать, как ведут себя звери, времени не было. И без того почти весь выложился, пытаясь их Силой отгонять — оружием точно не справиться.
— Киуте, — ухватил ее за руку, больно, да было не до того, чтобы силу соизмерять. — Останешься.
Молодая женщина вскинула на него недоуменные глаза. Дым и запах гари давно уже мешали дышать, и говорить трудно было. Но северяне разговаривали взглядами… вот и он почти приучился.