— Не почудилось.
— А где он?
— Сгорел. Так бездарно окончить дни… я же защиту тебе обещал!
— Оххх… — Огонек сглотнул колючий сухой комок. Бабочка там, в саду… — Мейо Алей…Ты… Ты сам…
— Я.
— Прости, я не умею ездить верхом, — прошептал Огонек еле слышно, стараясь скрыть дрожь.
— Научишься. На сегодня хватит, не против? — он улыбался.
— Это и есть твоя сила, али? — шепотом спросил Огонек, отводя взгляд от выжженного круга.
— Примерно, — Кайе взял его за руку. — А ну-ка, посмотри на меня.
Огонек вскинул глаза — был он испачканный сажей, но при этом бледный до зелени. Кайе со вздохом выпустил его руку. Произнес почти жалобно:
— Хоть бы спасибо сказал, а не трясся! Разве я что сделал тебе?! — и повернулся к Буре. Огонек принялся вскарабкиваться на белую грис. Ему было неловко настолько, что он предпочел бы на месте этого пня оказаться.
Вернулись — грис бежали неторопливой рысцой. Недалеко от стойл мальчишки вновь встретили Кьятту.
— Тебя зовут старшие, — Огонька он вообще не замечал. — Иди. Я отведу грис.
— Возвращайся туда, в комнаты, ладно? — Кайе дружески кивнул Огоньку и убежал.
Огонек, немного прихрамывая, пошел за Къяттой.
— Тебе чего? — холодно спросил тот.
— Я не знаю, куда идти, Сильнейший. Плохо запомнил.
— Не моя забота. Брысь.
Огонек поспешил прочь, опасливо озираясь. С трех сторон его окружали белые стены домов — или одного дома, разделенного на части? — а с четвертой высилась пышная живая изгородь, над которой гудели оранжевые шмели. Дом и сад теперь уже не производили впечатление огромного — но очень не хотелось забрести куда-нибудь, откуда вышвырнут с криком, а то и ударят. Подросток бродил по одной и той же дорожке взад и вперед, чутье подсказывало ему, куда предположительно стоит направиться, но Огонек не решался. Поэтому вздрогнул и обрадовался одновременно, когда меж веток мелькнула легкая девичья фигурка.
Девушка бежала, позвякивая тоненькими браслетами — подросток опознал в ней одну из служанок Киаль. Больше он мог бы обрадоваться разве что самой Киаль.
Девушка заметила Огонька.
— Здравствуй, — нерешительно сказал он, чувствуя себя не в нужном месте врытым столбом. — Ты меня помнишь?
— О, я тебя помню! С такой-то гривой! — она рассмеялась. Смеялась она почти как Киаль. — А ты чего тут? Здесь женская сторона. Решил подружку себе подыскать? — подмигнула ему. — Так не стесняйся! Ой, ты снова весь перемазанный!
— Я заблудился, — смущенно поведал Огонек. — Не проводишь?
— Тебе куда?
— К покоям Кайе-дани.
Девушка посерьезнела.
— Я провожу… Только не до конца. Сам дойдешь.
— Боишься его?
— Конечно, я не девочка с улицы, а служу его сестре, и все же стараюсь на глаза не попадаться лишний раз. Но с ним можно ладить, по правде сказать, некоторые умеют… зачем он тебя взял?
— А что, это столь необычно?
— Напротив… раньше было обычно. Но все полагали, он уже покончил с мыслью брать слабых к себе в дом.
По коже пробежали мурашки. Огонек вспомнил слова "Об этом ты от меня не узнаешь"…
— А другие, они… — начал было Огонек, и осекся. Не надо знать. Лучше не знать.
— Проводи, пожалуйста, — попросил он.
Доведя Огонька до края садовой дорожки, девушка остановилась:
— Напрямик, и на месте окажешься.
Неожиданно погладила подростка по голове:
— Хороший… пушистый. Беги! — и сама убежала, показавшись Огоньку похожей на огромный оживший цветок.
— Охх… — мальчишка потер висок, измазав лицо сажей. Решительно зашагал к уже почти знакомым ступеням.
— Кайе? — позвал шепотом, заглядывая в дверной проем. Никого. Тогда Огонек храбро шагнул внутрь, присел на краешек невысокого узкого сиденья. Ногой потрогал лежащую на полу шкуру — мягкая, золотистая. Почти набрался смелости устроиться прямо на ней, но человеческая фигура появилась на расстоянии вытянутой руки.
Огонек сразу понял, что стоящая в проеме женщина — мать Кайе, хотя они были мало похожи. Но — округлые черты, движения мягкие… Интересно, а Къятта — сын ее, или другой женщины, подумалось Огоньку. Она еще молода… кажется. И цвет радужки яркий… подросток уже знал — как у многих южан.
Кожа ее была цвета темного меда, волосы удерживал широкий золотой обруч — гладкий, ничем не украшенный, длинное просторное одеяние из бледно-голубой ткани скрывало фигуру. Женщина подошла к Огоньку, поспешно вскочившему, положила руку ему на плечо и всмотрелась в глаза. Огонек залился краской, потом побледнел. Вспомнил — Кайе говорил, его мать может видеть в душах…
— Как твое имя? — неожиданно резко прозвучал ее голос.
— Я не помню, элья… ала, — поправился Огонек.
— Как звали родителей? — его словно колючей лианой хлестнули по лбу, а потом он начал проваливаться в мягкую полутьму. Отчаянно замотал головой, пытаясь удержаться — он не хотел повторения, как тогда, с тем человеком, он не хотел перестать быть собой…
— А ты можешь сопротивляться? — удивленно проговорила-пропела женщина, и мальчишка снова ощутил удар. На сей раз Огонек не удержался и начал падать в темноту… но приземлился на чьи-то руки и услышал рассерженное шипение.
— Мать моя, не тронь то, что принадлежит не тебе!
— Ты мой сын, — отозвалась женщина еще властным, но поблекшим голосом.