110973.fb2
Парнишка продавал птиц — сидел на камне в окружении клеток, вертя в пальцах щепочку. Къятта заметил парочку ольате, каменных горихвосток, синего дятла — подивился: мальчишка умеет не только ловить птиц, но и находить редкости. Тот встал, открыл дверцу высокой клетки, пальцем погладил головку дятла.
Неприятный ток пробежал вдоль позвоночника Къятты — парнишка походил на его младшего брата. Кайе был крепче, сильнее, но сложен — один к одному, и двигался так же мягко. И волосы у этого — короткие, всего-то до плеч. Немного длиннее, чем у Кайе.
Подъехал ближе, остановил грис. От пристального взгляда парнишка поежился и только потом обернулся. Другие черты, но сходство и впрямь имелось.
Судорожно сглотнув, птицелов уставился на рубиновый браслет. Сделал шаг назад в первом порыве — бежать. Но то ли страх, то ли здравый смысл подсказал, что лучше остаться на месте. А может, попросту двинуться не смог — бывает от ужаса. Къятта досадливо поморщился — совсем забыл…
— Не пугайся. Башня уже получила свое. — Снял знак Хранительницы, убрал с глаз.
— Тебе нужны птицы, али? — прошелестел продавец. — Бери любую…
— Не птицы. Иди со мной.
Начавший было успокаиваться, тот снова оцепенел от страха, темное пламя почуяв в голосе и во взгляде. Но нашел в себе силы спросить:
— Али, что будет с моими птицами? Если я не вернусь, позволь сейчас выпустить их…
Эта нелепая забота насмешила. Къятта на миг почувствовал симпатию к птицелову — собирается умирать, а думает о питомцах.
— Веди себя хорошо, и вернешься. Но можешь выпустить, если не жаль труда.
У излучины реки Читери людей сейчас не было — на воде покачивались узкие остроносые лодки, привязанные к колышкам на берегу. Песок — мелкий, золотистый днем, но темный темнеющий сейчас, на закате. Плеск реки, да шорох кустарника — и порывами налетающая тишина.
Къятта обернулся к своему спутнику, который послушно следовал за грис, спрыгнул наземь, примотал повод к ветвям кустарника. Бессловесность, покорность… такие самой судьбой созданы быть жертвой. Но мальчишку можно понять — не хочется оставлять этот мир. Шагнул к продавцу птиц, нажатием руки заставил стать на колени. Стянул его волосы, зажав в кулаке. Стремительным движением извлек нож. Парнишка не вскрикнул, лишь смотрел на закат остановившимися глазами. Лезвие сверкнуло, отсекая короткий хвост из волос.
— Так лучше, — Къятта удовлетворенно посмотрел на дело рук своих. Сходство стало гораздо больше — а черты лица в красноватом вечернем свете не так явственно бросаются в глаза.
Можно и перепутать… Только Къятта не спутает никогда. Он отличает следы брата, когда тот в обличье энихи… и понимает его лучше, чем кто другой. Но нелепый заморыш-полукровка, которого приходится терпеть… сжал пальцы, удивился, услышав вскрик боли. Ах, он все еще держит… Отпустил.
Мальчишка-птицелов будет вести себя хорошо. Сперва из страха, потом — из благодарности, поняв, что останется жить. Къятта поднял голову — глядел в небо, на пронзающего облачную дымку орла. Тоже хищник… но такой далекий от всего земного сейчас. Первоначальное желание выместить на мальчишке свое раздражение от домашних неприятностей угасло. Перевел с парящего силуэта взгляд на свою жертву, чуть усмехнулся, беззлобно. Слишком легкая добыча не всегда по нраву охотнику… Так просто сделать все, что угодно. Но как иначе — не может детеныш йуки противиться волку. Чуть заметная морщинка пересекла лоб — а с братишкой нельзя допускать и тени сомнения или жалости. Он признает только силу; стену, которую не сдвинуть с места, цепь, которую не порвешь.
Жаль.
Поддавшись порыву, сказал:
— Дай руку.
В конце концов, сегодня выдался хороший день. Башня-Хранительница. И этот парнишка, такой забавный со своими пернатыми приятелями…
Чуть выше локтя наметил острием ножа линии, прорезал кожу неглубоко. От сока горного молочая кровь остановилась мгновенно. Осталось втереть в порезы алую краску, флакончик всегда при себе носил. Не встретятся больше, скорее всего, но все же знак покровительства Рода защитит, если что.
— Через полтора года ты станешь взрослым, — говорил дед, и добавил, прищурясь, как бы нехотя: — Семнадцать весен дают много прав и обязанностей.
— Право выхода в круг… и право оказаться в Совете?
Дед словно и не расслышал.
— Сегодня появишься там перед всеми. Шары льяти скажут, что ты такое сейчас…
— Да, дедушка. Почему сейчас?
— Сегодня твои звезды на небе, — проговорил тяжело, добавил: — А Совет… — Ахатта снова помедлил, — Помни — его всегда возглавляет Сильный, но не всегда Сильнейший. Надо быть еще и мудрым.
И, заметив, что внук уже почти стоит на пороге, прибавил:
— Одежда, Кайе. Не то, что сейчас на тебе. И не хмурься — традиции стоит соблюдать.
— Да, дедушка, — он вздохнул. Придется…
Несколько часов спустя появился в полутемной зале Дома Звезд, сделанной по форме ущербной луны. На плечах Кайе было длинное одеяние темно-красного цвета; даже мальчишкой перестал казаться в нем, хоть, поглядев на выбор цвета, поморщился не один из членов Совета. Темно-красный… айо Тииу. Ну что же, свои предпочтения и планы внук Ахатты заявил открыто. Хоть и не в меру нагло.
Держался уверенно, и вместе с тем — явно спешил покинуть это пышно украшенное помещение и оказаться снаружи. Навстречу, встряхнув короткими волосами, поднялась Шиталь, гигантская белая волчица-инари. Сильнейшая. В обличье человека, разумеется.
— Приветствую, младший.
Он сдержанно поклонился, глядя перед собой. Сначала ей, потом остальным. Поймал взгляд Къятты, скрипнул зубами — не так бы все это… не так.
Шиталь провела его в середину залы. Едва не отдернул руку, когда прохладные сильные пальцы женщины коснулись его руки.
— Вот он перед вами согласно обычаю. Скоро он достигнет совершеннолетия, и нам надо знать, кого вырастила Астала. Достоин ли он пройти испытание?
Люди семи Родов смотрели на Кайе. Шиталь, может, и смотрела, только краем глаза — рядом стояла. А он и вовсе ни на кого не глядел, только на темную выемку по всему периметру зала, зная, что там и скрываются темные пока шары льяти. Испытание… Он здесь по праву рождения, а не ради каких-то дурацких шаров.
— Достоин, — раздался голос человека из Рода Кауки.
— Достоин, — повторяли другие, от младших к старшим. Потом зазвучал голос его Рода — его брата. Потом свое слово сказала Шиталь. И лишь потом прозвучал голос дедушки.
Оставалось зажечь светильники — достаточно протянуть руку — и голубоватый шарик в другом конце залы засияет; если один — плохо, не Сила, а тень ее у проходящего испытание. Если больше — что же, счесть количество шаров и вынести решение. Шары льяти не ошибаются. Сделать пару шагов вперед, встать на обсидиановую пластину — она связана с льяти, как колодец с подземным источником. Но юноша поступил иначе. Он просто стоял на месте, широко улыбаясь, а сияние разливалось по стенам. Словно внутри огромного светильника оказались все. Свет резал глаза. И, спасая зрение, жмурясь, никто не заметил, когда исчез Кайе, покинул залу. Один шарик в дальнем углу горел, словно не решался погаснуть — вдруг человек вернется?
Едва Кайе покинул залу, как переменился. Снова стал мальчишкой со свободными движениями и поведением, достойным лесного пожара. Влетел в свои покои.
— Огонек, ты здесь? Не заблудился? Что делал?
Тот и рта не успел раскрыть, Кайе со смехом опрокинул его в бассейн к огромным золотисто-алым рыбкам.
Шиталь медленно шла рядом с Ахаттой. Белая накидка ее трепетала от налетающих порывов теплого ветра. На кайме золотые птицы перекликались среди искусно вышитых ветвей папоротника.
— Опять эта пыль… лучше дожди, — сказала Шиталь.
— Слишком большой город. Зелень и та не спасает, — откликнулся глава Совета.
— Мальчик сделал это по твоему наущению? — без перехода спросила женщина.
Ахатта улыбнулся краешком рта.
— А я уж было подумал, что ты и впрямь хочешь поговорить о погоде.