— Ох, какая большая! — вскинул голову Огонек.
Издалека башня казалась не столь внушительной, но вблизи… Массивная, и неуловимо напоминающая барабан — словно может в любой миг заговорить, рокочуще-гулко. Понизу ее, примерно на высоту человеческого роста, шли черно-рыжие узоры из другого камня. Можно было различить зверей, людей и символы стихий в этих узорах.
Подъехали к решетке, за которой стояла стража — двое воинов в черном, казавшиеся ожившими узорами башни.
— Ну что? Ты, кажется, неплохо управляешься со стражниками? На Атуили ты их разогнал. Давай!
— Спасибо, ты уж лучше сам, — Огонек невольно передернул плечами.
— Не размениваешься на мелочи? — хмыкнул тот. — Ладно, не злись…
Их пропустили мгновенно. Вошли в темный коридор — кажется, факелы торчали в держателях, назажженные. Огонек шел за старшим — след в след. Южанин взял его за руку на всякий случай — появились ступеньки. А вот они светились едва-едва. Шли долго. Впрочем, лестница была удобной. Огоньку было неожиданно хорошо — и тревожно немного. Он не видел, куда его ведут, но рука, держащая его руку, была надежной, горячей и крепкой. Раньше он боялся темноты, но рядом с Кайе мысль о страхе перед темнотой казалась невероятно нелепой. Было бы чего бояться…
Внезапно в лицо ударил ветер — поднялись на вершину. Огонек огляделся.
Высоко. Так высоко, что трудно в это поверить — с одной стороны тьма, с другой — узкая полоска заката, уже малиновая. Астала — огни. Леса… Река. Вдалеке горы. Тошнота подкатила внезапно, голова закружилась. Огонек судорожно вцепился в руку юноши рядом. Оказывается, высота — это страшно. Очень страшно. Она заманивает, затягивает, чтобы ты упал… и мокрым пятном застыл на камнях.
Пришел в себя, когда его отвели от края. В центре площадки ужас отпустил; правда, мальчишка старался не думать о том, сколь высоко они сейчас находятся.
— Ты боишься высоты? — спросил Кайе.
— Да… похоже на то, — несколько хрипло откликнулся Огонек. — Там, у эльо, башня тоже была, но куда ниже, и на самый верх я никогда не поднимался. А эта… она как будто дрожит. Вот-вот скинет.
— Она просто дышит, глупый, — рассмеялся южанин. — Она живая. Раньше она оберегала нас… тех, кто пришел сюда из Тевееррики. Пела, когда опасность, да и сейчас порой поет, если беда близко. И просто так часто, особенно на закате. И плачет, если погибли многие. Правда, этого я не слышал.
— Красиво поет? — спросил Огонек, невольно напрягая слух.
— Да. Низко так… словно ветер гудит и бронза.
— Красиво… — мальчишка опустился на колено, коснулся холодных камней. Почудилось — запульсировали под рукой. — А ты хорошо говоришь, — вздохнул. — Похоже, любишь ее. Таким я тебя не видел.
— Каким же видел? — ровные белые зубы сверкнули на темном лице.
— Ты… разный. Кана и есть. Бывает, лицо у тебя, а бывает — звериная морда…
Огонек напрягся, ожидая резкого слова или удара, но Кайе расхохотался.
— А с другой стороны — хвост…
Небо, казалось, совсем рядом. Подросток вскинул голову, рассматривая звезды. Голова вновь закружилась, и он охнул невольно.
— Звезды так близко. Страшно… Словно падаешь в небо.
Стемнело почти, на башне стало неуютно — ветер пронизывал до костей. Горячая рука обняла Огонька за плечи. Он замер, сердце застучало очень быстро.
— Не упадешь.
— Она хочет этого, — пробормотал Огонек, вздрагивая. — Она… — опомнился, оглянулся — белки глаз оборотня поблескивали в свете звезд, а камни под ногами казались очень ненадежной опорой.
— Так, по привычке. Она не голодная, — улыбнулся южанин. Огонек судорожно сглотнул. Почувствовал боль — его пальцы сжала горячая сухая ладонь.
— Все еще считаешь меня выродком?
— Я не… — перевел дыхание, — Я не сказал бы так.
— Почему?
— Я могу понять тебя… иногда.
Перед глазами мальчишки начали покачиваться маленькие огоньки, и тело стало покалывать. Слишком близко стоял Кайе Тайау, Дитя Огня. Слишком был взволнован.
— Отпусти, — шепнул подросток одними губами.
— Как скажешь, — разжал пальцы, отстранился.
Огоньку почудилась тяжкая обида в голосе, и он поспешно проговорил:
— Всегда ли ты управляешь Пламенем? Ты сам говорил, что нет…
— Я все помню, — со вздохом направился к лестнице.
— Зачем я тебе? — спросил Огонек вдогон. — Вообще — зачем?
— Я не знаю. Ты — это ты. Значит, нужен. — Не повернувшись, упрямо опустив голову.
— Почему? Я же… ничто.
— "Ничто" не загораживает дорогу Сильнейшим, когда они намерены ударить. И не говорит в лицо гадости невообразимые.
— Только поэтому?
— Нет. Просто ты — это ты.
— И те, кому ты пытался предложить дружбу, сгорали, как мотыльки?
— Думаешь, это только огонь? А если остановится сердце того, кому ты смотришь в лицо?
— Странно, что ты рожден человеком, — прошептал Огонек, шагнул вперед и тронул пальцами татуировку — так он коснулся бы красивой ручной змеи… ядовитой. — Ты… тебе одиноко.
— Жалеешь? — словно слизняка выплюнул.
— Нет. Вас нельзя жалеть.
А тот повернулся наконец, крепко перехватил запястье Огонька, вгляделся в глаза. Покосился на небо. Летучие мыши носились, неслышно пища. А оборотень, наверное, слышит, подумалось Огоньку.
— Я хотел бы кое-что сделать… попробовать, — впервые голос Кайе Тайау звучал неуверенно — Для тебя. Доверишься мне?