Ого! Он не то что сорвался с места — он размазался в пространстве как электронное облако й буквально вынес прочь Дерека и Памелу. В жизни я не видел, чтобы люди покидали помещение с такой скоростью. Обе свиристелки, мелькнув юбками, вылетели следом. Через мгновение, судя по звуку, наверху повалилось что-то тяжелое.
На этом месте у Старика подогнулись ноги, и он упал бы, если бы мы с Патриком его не подхватили. В итоге Меллина несла меч, начищенный порошком для кастрюль, а мы несли Дедушку. Обряд посвящения завершился.
В галерее, как ни странно, все было в порядке, за исключением того, что исчез «грозовой» бомбомет, да многострадальный Дюгесклен уронил перчатку и почему-то развернулся лицом к стене. Ни Дерека, ни Пэм уже не было, и наши чикатиллы пропали куда-то вместе с ними.
Мы уложили Старика на диване в гостиной и положили ему под язык таблетку нитроглицерина, достав ее из его же внутреннего кармана. Скоро он открыл глаза и устремил на меня помертвелый взор.
— Уолтер, — прошептал он. — Ах, Уолтер...
— Сэр, вам, возможно, лучше сейчас попытаться заснуть, — предложил Патрик.
Но Старик не был настроен слушать советы.
— Что ж, по крайней мере, тебе не придется ничего объяснять... и вводить в курс дела, — и отвернулся к стенке.
Со двора послышался какой-то рев. Мне не терпелось поговорить с Мелли- ной, но чудеса этого дня, похоже, еще не кончились. У меня начинала болеть голова, и хотелось выпить и закурить одновременно.
— Вы побудете с ним, Патрик?
Мы вышли во двор. На месте Дерекова «корвета» теперь стоял железный всадник — мало того, что сам с головы до пя г был закован в сталь, он и со своей лошадью обошелся точно так же — коняга была упрятана в сооружение наподобие утюга, и даже голову ей закрывал стальной наголовник, так что на божий свет она смотрела через специальные отверстия. Трехлучевое забрало шлема было откинуто, и смотрелось над его головой, как телевизионная антенна, в площадку стремени было уперто копье с двухвостым вымпелом, а в руке он держал гнутый охотничий рог.
Завидев нас, всадник прижал этот рог к губам и подудел еще немного, потом убрал его и заголосил уже просто так:
— Я прибыл по воле благородного сэра Ричарда Бравелота Кентерберийско- го, Владетеля Девяти Мостов. Кто из вас Хозяин Дома? С кем я могу говорить?
Я забросил меч на плечо — в каком-то помрачении ума я потащил его с собой — и подошел поближе. Из шлема торчал внушительный нос и моржовые усы.
—Я Хозяин Дома, и незачем так орать, я и так хорошо слышу.
— Прошу прощения, сэр Генри, не узнал вас сразу, с возвращением! — сказал он обычным тоном и тут же снова продолжил надсаживаться. — Благородный сэр Ричард Бравелот Кентерберийский объявляет вам, что, если вы в присутствии рыцарей, лордов и пэров откажетесь от сюзеренных притязаний на Девять Мостов и закрепите это подписью, а его, сэра Ричарда, более уже не станете считать своим
вассалом и ленником, то он обещает вам дружбу и мир на вечные времена, а если нет, то вот его перчатка, и он готов встретиться с вами в любое время, конный или пеший, в доспехах или без оных, и пусть Бог рассудит вас!
Я подошел к нему вплотную.
— Сэр рыцарь, ваше лицо мне как будто знакомо.
— Ну конечно, сэр Генри, я Брекенбери. Помните Лангедок? — обрадовался он уже вполне человеческим голосом.
— Конечно, Брекенбери, как не помнить...смутно припоминаю. Значит, вот что, — я в задумчивости постукал кулаком по его наборному железному сапогу с острым носом. — Во-первых, давайте сюда перчатку — не получит у меня этот ваш Кашалот Берберийский никаких мостов, это одно, а другое вот что — вы, Брекенбери, как учтивый и любезный герольд, имеете права, на которые никто...эээ...не может посягнуть. Короче, у нас сегодня небольшое торжество, праздник, что ли...
Не приведи Господь еще один такой праздник.
— ... и я приглашаю вас разделить с нами трапезу. Расскажете, с каких это мостов соскочил ваш Бергамот... не обижайте меня отказом, Брекенбери. Вы ведь виски пьете?
Усищи над обрезом брони пришли в движение.
— Не откажусь, сэр Генри, благодарю вас.
— Герман! — крикнул я, и конюх, как ни странно, тут же появился — подозрительно закопченный и все еще с «грозовой» бомбардой в руках.
— Брось это! — велел я. — Помоги сэру Брекенбери спешиться, проводи в Дом и позаботься о его коне. Вы желанный гость, Брекенбери.
Герман жизнерадостно гыгыкнул, и они отбыли в сторону конюшни, словно авианосец на буксире. На конюшне был оборудован специальный причал для влезания и слезания, ибо человеку в латах не так-то просто взгромоздиться на лошадь.
Наконец-то мы с Меллиной остались вдвоем. Я опустил на крыльцо меч, членистую перчатку и покачал головой:
— Мелли, ну что за ребячество такое? Неужели нельзя было сказать заранее?
Стоя на ступеньку выше, она положила руки мне на плечи и прижала свой лоб к моему.
— Любимый, я хотела, чтобы все прошло торжественно. Ты очень на меня сердишься?
— Я не могу на тебя сердиться, дорогая. Я тебя люблю. Но в хорошенькую же историю мы вляпались... Это те серьги, вустерширские?
Меллина даже отшатнулась.
— Это подарок Генри... Милый, он давно умер. Как ты догадался?
— Сам не знаю.
— Этого никто не видел. Мы сидели в машине...
— В «бьюике», — пробормотал я, — гнусный рыдван. Ладно, пойдем в дом.
И мы пошли в Дом.