Не мигнуть красивым глазкам,
Быть прилежной, быть одной,
Отвечать на вздох презреньем:
Это ль не назвать мученьем?
Отняли у нас отраду,
Мука девушку гнетет,
И ее за все в награду
Поцелует блеклый рот.
Век блаженный, возвращайся!
Царство стариков, кончайся!"
Старики и юноши смеялись. Девушки покраснели и улыбались, глядя в сторону. Среди тысячи шуток принесли второй венок и надели его на голову Клингсору. Его попросили спеть менее легкомысленную песню. - Конечно, сказал Клингсор, - я ни за что не решусь дерзостно говорить о ваших тайнах. Скажите сами, какую песню вы хотите. - Только не про любовь, - воскликнули девушки. - Лучше всего застольную песню, если можно.
Клингсор начал:
"Где блещет зелень по вершинам,
Там чудотворный бог рожден.
Его избрало солнце сыном,
Он пламенем его пронзен.
Зачатый радостью и маем
В нежнейших недрах он затих.
Когда плоды мы собираем,
Он, новорожденный, меж них.
И в колыбели заповедной,
В подземном трепетном ядре,
Во сне он видит пир победный
И замки в легком серебре.
Не подойдет никто к затворам,
Где он кипит, и юн и дик,
Под молодым его напором
Оковы разорвутся в миг.
И много стражей сокровенных
Лелеют детище свое,
И всех, кто до дверей священных
Дотронется, пронзит копье.
Свои сияющие вежды,
Как крылья, он раскрыть готов,
Исполнить пастырей надежды,
И выйти на умильный зов
Из колыбели - в свет и росы,
В хрустальной ткани и в венке;
И символ единенья - розы
Качаются в его руке.
И вкруг него повсюду в сборе
Все, в ком кипит живая кровь.
К нему летят в веселом хоре
И благодарность, и любовь.
И брызжет жизнью, как лучами,
Он в мир оцепенелый наш,
И медленными пьет глотками
Любовь из заповедных чаш.
И чтоб железный век расплавить,