Снова скрутило, да так, что свет не мил.
Балваныч, задыхаясь, кинул копейку.
— Ну и сушняк у тебя, — сочувственно покачал головой дядя Коля.
Простая газировка в горло уже не лезла — это ж четвертый стакан! Но эксперимент важнее — и Балваныч мужественно, глоток за глотком, влил в себя все до дна. И снова с последним глотком вмиг отпустило; и такая ясность в голове и легкость в ногах — ну будто заново родился.
Интересно… От газировки с сиропом ему делается плохо, а от простой газировки — напротив, очень даже хорошо.
— Колян, — немедленно решил проверить свои подозрения Балваныч, — Ты, вроде, жаловался, ноги у тебя болят.
— Болят, — буркнул в ответ дядя Коля и рассеянно почесал выглядывающее из-под узла майки пузо. — А тебе-то что?
— Да так, ничего, — Балваныч бросил в прорезь копейку и протянул дяде Коле полный стакан. — На-ка, выпей.
Дядя Коля поначалу отнекивался, не хочу, мол, но, уступив настойчивости Балваныча, все-таки тяпнул стакан.
— Ну, как? — поинтересовался Балваныч, принимая пустой стакан.
— Как-как — нормально, — пожал плечами дядя Коля. — Ладно, пошел я.
Балваныч провожал его внимательным взглядом. Правда, что ли, дядя Коля быстрее идет, или ему только кажется?
От размышлений его отвлек организм. Четыре полных стакана газировки — это вам не шутка. И очень хорошо, что как раз для решения этих проблем через дорогу удобно располагалась застопорившаяся лет семь назад на третьем этаже стройка. Чудеса чудесами, а вот в туалет прямо сейчас надо.
Под вечер Игорь понял, что вот-вот заснет прямо за рулем и остановился в первом же населенном пункте. Им оказалось зажатое между асфальтовым и железнодорожным полотном село.
Сочная, свежая зелень лугов, среди которых живописно раскинулись высушенные горячим летним солнцем домушки, приятно контрастировала с четырьмя грязно-желтыми, забытыми в железнодорожном тупике вагонами. Под густым налетом копоти на железных боках еще можно было разглядеть три буквы — РЖД, а предупредительная надпись "С горок не спускать" была на диво хорошо видна. Вытоптанная в траве песочная проплешина у самых рельс знаменовала собой местную станцию. Здесь на пару минут останавливались некоторые проходящие составы, и местные предпринимательницы-пенсионерки немедленно подлетали к пассажирам, делая им привлекательные бизнес-предложения: копченая рыба, вареная картошка, соленые огурцы и пиво.
За проплешиной проглядывала почти погрузившаяся в почву асфальтовая клякса, а следом за ней стояло одноэтажное здание из некогда белого, но уже давно уныло посеревшего кирпича. В трех больших окнах можно было разглядеть засиженные мухами занавески позапрошлогодней стирки, а над ними — запыленную, с белесыми следами частого птичьего пребывания вывеску "Элит-бистро" и логотипом Пепси. Повертев головой, Игорь, за неимением альтернатив, направился туда.
В элит-бистро было два стола, горшок с тощей алоэ-вера, пластмассовый магнитофон, откуда, слегка шипя, неслись звуки Русского Радио, похрипывающий настольный вентилятор и дородная продавщица в белом переднике в нарядный, крупный красный горошек. Посетителям здесь предлагали на выбор баночки теплого Пепси и прохладные сосиски, чай, кофе и беляши в налете побелевшего жира. Несмотря на куцее меню, Игорь мучительно долго размышлял, что бы ему заказать — по грозному виду продавщицы он понял, что сидеть просто так здесь ему не позволят. В итоге он остановился на чае, решив, что кипяток и пакетик заварки — это относительно безопасно.
За проведенный в элит-бистро час Игорь прочитал "Краснопартизанские провинциальные ведомости" четырехдневной давности, из коих узнал, что в Подшибаловке прошел районный фестиваль симфонической самодеятельности, а глава местной администрации Римско-Корсаковки, Залётный Ярополк Олимпиадович, решил выдвинуть свою кандидатуру на пост Президента России. До мельчайших деталей изучил вид из окна — на ухабистую улицу, покосившиеся сараюшки, облупленную церковь, шустрых куриц, ленивых коров и деловито копошащихся на грядках баб. За все это время он так и не увидел ни одного мужика, не считая двух чумазых пятилетних пацанов в огромных семейных трусах, заменяющих летние комбинезончики, и дрыхнущего в теньке под забором старика.
А потом, когда ночь окончательно сменила длинный летний день, Игорь устроился поудобнее на заднем сидении своей десятки, опустил стекла и долго смотрел в высокое темное небо, усыпанное звездами, так редко посещающими ночные просторы густо электрифицированной столицы. Над железнодорожным тупиком искрил одинокий фонарь и особенно ярко горела какая-то звезда. Может, Полярная, Игорь наверняка не знал. Откуда-то издалека время от времени доносился протяжный гудок пересекающего бескрайние просторы страны поезда, и звук этот казался единственным признаком жизни на всю округу — с наступлением темноты село замерло и затихло какой-то неуютной, неживой тишиной. И Игорю на миг даже показалось, что воронка народилась именно здесь, что в наступившей ночи она затягивает, поглощает село в себя, и что село исчезает, вымирает прямо у него на глазах.
Может, так оно и было на самом деле. Может, и нет…
Несмотря на то, что шел ему уже седьмой десяток, дядя Коля был пенсионером работающим. И не сторожем, а самым что ни на есть начальником. Единственной в городе спасательной станции.
Больные ноги мешали работать. Ну, если честно — мешали не столько работать, сколько рыбачить. Какая уж теперь работа! Пусто на берегу. Это раньше, лет двадцать назад, когда еще работало оборонное предприятие, в Приволжске летом за городскими пляжами нужен был глаз да глаз. Вот уж лет десять как закрылся завод, инженеры и проектировщики со своими семьями поразъехались в поисках лучшей доли. И спасать из воды стало некого.
А "спасалка", как ласково называл станцию дядя Коля, пока стоит. Он подозревал, что ее все еще не закрыли просто потому, что в мэрии про станцию забыли — ведь расходов-то на нее почти нет. В штате всего трое, не считая приблудной дворняги: начальник, то есть он, дядя Коля, с окладом с тыщу двести, моторист Василий, военный пенсионер с окладом в восемьсот рублей, и спасатель-водолаз Серега, Василию двоюродный племянник, с судимостью за хулиганство и окладом в пятьсот рублей. Итого — две пятьсот. У мэра, небось, в кармане на мелкие расходы больше валяется.
Дядя Коля только радовался, что спасалку не закрыли — ведь, как ни крути, почти четвертак он на ней проработал. Знавала станция и лучшие времена — ну да что ж теперь? Главное, пока она есть, дядя Коля вроде как при деле, и деньжат ему маленько перепадает. Рыбёшка, опять же. И, что особенно важно, спасалка дает законный повод из дому уходить — дома, в четырех стенах, он бы давно уже с ума сошел от скуки и от ворчания жены.
Вот и пропадал дядя Коля на Волге — и в будни, и в праздники, и зимой, и летом. Раньше, пока ноги не болели, на велосипеде ездил, теперь больше пешком. Косточки и объедки из дома в стеклянных банках носил, приблудную дворнягу прикармливал. Рыбачил помаленьку, помаленьку рыбку коптил.
Спасать из воды давно уже некого, но Волга-то в кровь въелась, так и манит. Про Кулигина дядя Коля, если и слышал когда, то давно позабыл. Иначе удивился бы, что, глядя на реку, возле которой провел всю жизнь, думает он ну слово в слово как герой Островской "Грозы": "Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу за Волгу и все наглядеться не могу". Правда, так ладно сказать он бы в жизни не смог. И только когда уж совсем переполняли его чувства, дядя Коля мог только выдохнуть тихонько: "Эх, твою мать, вот ведь!.." и зачем-то оттянуть воротник рукой.
Из пяти судов, что когда-то были на спасалке, два катера и одна моторная лодка долго лежали на берегу, умирая от рака железа — ржавчины, пока однажды ночью не утащили их куда-то современные искатели сокровищ — собиратели металлолома. Правда, еще остались одна моторка и одна вёселка. Дядя Коля из своей заначки покупал бензин, заправлял лодку и ездил рыбачить. Вот где больные ноги ему досаждали! Спустить лодку на воду, забраться в моторку, сети вытянуть, перебрать и закинуть обратно… А хуже всего то, что станция, приземистая деревянная изба с широченной верандой, стояла на самом верху берега, а берег здесь был крутой! Длинная деревянная лестница от избы до пляжа спускалась вниз почти отвесно, и подъем со спуском по ней казались дяде Коле штурмом Эвереста.
В этот же раз отвесную деревянную лестницу дядя Коля преодолел с давно позабытой легкостью. Он настолько этому удивился, что даже обернулся и внимательно рассмотрел крутые ступени. Да нет, все тот же "Эверест". А ноги не болят. Будто молодой силой налились. Чудеса!
Дядя Коля рассеянно, по привычке, почесал загорелое пузо. Осторожно, с опаской порадовался. Отмахнулся от мыслей, надолго ли ему такое счастье. А что гадать? Лучше просто наслаждаться давно позабытым ощущением, которое по молодости он совсем не ценил — когда ничего не болит.
Летом моторка стояла на якоре метрах в ста от берега, подальше от охотников за металлоломом. В прошлом году у дяди Коли на даче даже бак для поливки уперли. Здоровый бак, литров на пятьсот. Наверное, кран подогнали — иначе разве утащишь? Ну, а если уж такую махину свистнули, то и моторку заберут, не задумаются. Вот и держал ее дядя Коля на воде, а сам до моторки на вёселке добирался.
Подойдя к вёселке, дядя Коля увидел, что внутри, свернувшись клубком, спит какой-то чернявый пацаненок лет десяти.
— Эй! — потряс он его за плечо. — Вставай.
Мальчишка пугливо выскочил из лодки на песок и уставился на дядю Колю блестящими цыганскими глазами.
— Дяденька, угости рыбкой!
Дядь Коля аж крякнул от такой наглости.
— Ишь, рыбки ему… Нету рыбки! Сам вот только за ней собираюсь.
— Дяденька, а можно с тобой?
— Вот еще, — отмахнулся дядя Коля. — Вали-ка ты отседа, — посмотрел на вихрастого пацаненка и добавил: — Ну, или подожди меня, я через пару часиков вернусь, может, чем и поделюсь.
Мальчишка просиял. Дядя Коля отвернулся и потащил вёселку на воду. Уже взялся было за весла и увидел, что у самого берега плавает мятая оранжевая строительная каска. "Вот те на, откуда это?" — удивился он про себя, достав находку. Неужто со стройки прибило? Лет двадцать назад, аккурат на заре перестройки, затеяли в Волжске строить через реку мост. Да не мост — мостище: двухуровневый, железнодорожное и автомобильное полотно внизу, а наверху — скоростные трамваи. Нагнали кранов, раскурочили ковшами экскаваторов весь берег, загадили заводь, распугали пляжников, на подъеме финансов и амбиций поставили первый пролет, и…
За двадцать лет принимались за мост неоднократно. Как власть менялась, так прибавлялось к мосту по одному пролету. Один поставил председатель горкома. Затем, когда он же стал первым мэром, построили второй пролет. Третий — при нем же на перевыборах. Четвертый выстроил другой мэр, отставной генерал, ветеран войн в Приднестровье. Потом, перед перевыборами, дал маху и за мост почему-то не взялся. Народ, привыкший к тому, что кандидаты первым делом обещают достроить мост, за генерала не проголосовал, на второй срок не оставил. Мэр-демократ, пришедший на смену мэру-генералу, тоже за мост схватился, итого возводили сейчас шестой пролет. Оставалось еще пятнадцать… Мэра выбирали каждые четыре года, значит, лет так через шестьдесят мост должны были закончить. И начать ремонтировать первые пролеты.
В общем, каску наверняка кто-то из строителей потерял, рассудил дядя Коля, повертел в руках да и бросил в лодку — сгодится в хозяйстве.
Дядя Коля проверил две сети и только вытянул третью, как вдруг нахмурилось небо, откуда ни возьмись налетел ветер, а вслед за ним послышался гром. На такие случаи у дяди Коли был припасен хороший кусок брезента, чтобы, если что, от дождя спрятаться. Только сейчас брезента в лодке не было — дядя Коля всю лодку обшарил.
Тем временем, гроза разошлась, реку взволновала — на легонькой моторке до берега сейчас не добраться. Дядя Коля скорчился на корме и, вздохнув, с досадой водрузил на голову оранжевую каску. Вот и сгодилась находка. От дождя она, конечно, не спасет, но зато хоть голова сухой останется.
Гроза прошла так же внезапно, как и налетела. Нерешительно выглянуло солнце, огляделось и, приободрившись, принялось деловито сушить рыбака. А дядя Коля осмотрелся, увидел, что от сети его, оказывается, почти не отнесло, и принялся деловито ее тащить. Пара лещиков, судак, еще один судак, покрупнее. А что это там такое из-под воды показалось? Ба, никак сом! Вот это улов так улов. Царский! Дядя Коля нетерпеливо потащил тяжелую мокрую сеть на себя. Да так увлекся созерцанием идущей к нему в руки солидной усатой рыбины, что шум мотора приближающегося катера услышал только когда тот подошел совсем близко.
Рыбнадзор. Эх, вот невезенье!
Дядя Коля бросил сеть обратно за борт и прищурился — не Петр ли Лексеич там? С Петром Лексеичем у него давно все улажено — дядя Коля с ним уловом делился, лещей копченых передавал, на уху приглашал.
Нет, не Петр Лексеич. Серега со своими парнями. Плохо дело. Эти рыбинспектора — из молодых, да наглых. Рыбу конфискуют (чтоб потом самим слопать), а штраф все равно выпишут.
Дядя Коля, усевшись на корму, с горя нахлобучил каску поглубже и угрюмо уставился под ноги — поджидать вымогателей. Когда те подъехали к моторке, он даже головы не поднял.
— Лодка со спасалки. Похоже, грозой сорвало. Вернуть, что ли? Забрать ее сами они не смогут — рабочих моторок у них больше нет.