...Плотникова отец с сыном хоронили молча, понимая, что все кончено, что все теперь дело в том, кто останется последним.
Иван Александрович долго сидел над могилой своего преданного и скромного помощника, не в силах предпринять что-либо, не в состоянии придумать, как же спасти самое дорогое в жизни - сына. Идти вниз? Бесполезно. Если болезнь уже внутри, спасения нет. Как все это произошло? Неужели следили и сумели как-то отравить всех. Всех ли? Мелькнула на миг надежда: а вдруг беда не коснулась Александра?.. Натали, как она была права!.. Очаковский, три паутоанца, теперь вот Николай Николаевич... Он уже не будет ни управляющим симбирским имением, ни этнографом, а сын? Может быть, еще не все потеряно, может быть, яд коснулся не всех... или по крайней мере подействовал не в равной мере на каждого. Надо что-то предпринять, нельзя прекращать борьбу, но как?
- Пойдем, отец. - Александр взял под руку Вудрума, и они вдвоем, помогая друг другу и уже чувствуя, что яд прибирается в суставы, шаг за шагом начали преодолевать крутой спуск. К вечеру они дошли до привала, на котором похоронили Очаковского. Иван Александрович вынул дневник и начал очередные записи. Александр распаковал походную сумку, преодолевая боль открыл консервы и протянул банку отцу:
- Поешь немного. А я пойду... Пойду прилягу.
- Не надо, не ложись!
- Не могу... Прощай. Больше не могу.
Теперь было кончено все. Не надо было преодолевать боль при каждом движении, спускаясь вниз, никуда не надо было стремиться. Нужно только одно - похоронить сына, как-то найти в себе силы предать земле самое дорогое. И силы нашлись. Боль вдруг ушла куда-то. Тело вновь слушалось приказа мозга: "Не оставлять так, прикрыть землей, найти силы, найти, найти!" И тут появилась страшная мысль: а что, если отравление было не таким полным, как у остальных, что, если не придет смерть? Пережить всех? Неужели послано такое, самое страшное испытание?..
...Вудрум сидел над могилой сына обессиленный, безучастный ко всему, без единой мысли в голове, даже не понимая, болит ли тело или нет, когда вдруг услышал шорох в кустах.
Исхудавший, изодранный, еле держащийся на ногах пришел Шорпачев.
Прощаясь с Вудрумами, он задумал перехитрить коварного Шираста. Еще в Макими он знал, к какому месту должна незаметно причалить экспедиция, и отправился туда берегом. Пока группа Вудрума делала огромный крюк по морю, Борис подошел к месту высадки, видел, как подплыли лодки, и с тех пор не упускал из виду исследователей, незаметно пробираясь по их следам через джунгли, пользуясь покинутыми ими привалами, рассчитывая, что друзьям может понадобиться его помощь. Что она понадобится - он не сомневался. Увидев могилу Очаковского, Шорпачев попытался нагнать друзей, не в состоянии дольше таиться от них, предчувствуя беду, но тут ему показалось, будто и за ним кто-то следит. Подумал: а не открыто ли намерение ученых тайно пробраться к развалинам храма, не скрываются ли в зарослях преследователи? Он решил немного вернуться назад, проверить, но прошел сравнительно немного, не рискуя на большое расстояние отрываться от идущей впереди группы, и снова поспешил вслед за экспедицией. Тревога нарастала, да что говорить - попросту становилось страшно, особенно по ночам. И Борис начал пробираться к привалу друзей, как вдруг заметил движение впереди. Он притаился в зелени и вскоре увидел быстро спускающихся паутоанцев носильщиков, среди которых был и Шираст.
Преодолеть скальный подъем Шорпачеву удалось с трудом: сказалось напряжение последних дней, измотали тревоги. Выбиваясь из сил, он спешил к друзьям, но пришел уже поздно. Александр был мертв.
Шорпачев едва узнал Ивана Александровича, поседевшего, осунувшегося, раздавленного непомерным горем. Слов утешения сказано не было. Ни у кого не могло найтись таких слов в те минуты, и Борис просто протянул Вудруму запаянную жестянку.
Да, она не у Шираста. И не пришлось даже отбивать ее у бежавшего в панике ученого. Еще в Макими, запаивая коробку с добытыми находками, Шорпачев запаял их две. Настоящую сохранял сам, уже тогда не доверяя Ширасту, подозревая, что рано или поздно он попытается ее похитить. Так оно и случилось: Шираст, удирая, прихватил жестянку, наполненную ничего не стоящими обломками.
- Подобрать точно такую же коробку было просто, Иван Александрович, они из-под датского консервированного масла, а вот взвесить обе, чтобы никто не заметил разницы, - это было потруднее. Ну, а к Ладье двойника не подберешь.
Иван Александрович немного оживился. Он понял, что надо спешить, что яд упорно овладевает телом. Еще несколько минут - и будет упущена внезапно открывавшаяся последняя возможность написать и отправить завещание. Над чувствами взял верх разум. Вудрум вновь нашел в себе силы: ученый стал в нем сильнее отца, и он принялся за письмо Арнсу Парсету.
"...Вот и все, дорогой друг! Теперь Вы знаете, если дойдет до Вас это письмо, как все нелепо получилось и какой трагедией все закончилось.
Много лет я стремился разгадать тайну Небесного Гостя, и теперь, когда мы прикоснулись к самому сокровенному, я раздавлен. Последние силы собираю для того, чтобы распорядиться наиболее важным и пугающим, что было добыто нами. Не оставляет мысль о зародышах. Кто знает, как величественно и как опасно затаенное в этих крупинках? Может быть, в них гибель для всего живущего на Земле, а может быть, великая, поистине божественная сила созидания или даже нечто просто непостижимое для нас, еще не ведающих, что творится в бесконечных мирах Вселенной.
Признаюсь, дорогой, мне страшно. Вы знаете, как я верю в гений человеческого разума, в его грядущее торжество. Но готовы ли мы сейчас к великому сражению? Думаю - нет. Человек только формируется, еще не создал такого общества, которое было бы избавлено от угнетения, вражды. Придет время, возмужает человечество, и оно будет в силах вступить в борьбу с неведомой, быть может, грозной и могучей силой космоса. Человек не только победит эту силу, но и заставит служить себе, сделает ее помощницей на пути к будущему. Верю!
Но пока...
Дорогой Парсет, только Вы можете понять мои сомнения, но Вы так далеко. Очень нужны мне именно сейчас ваши дружеские слова, ваша поддержка и мудрый совет. Но Вы слишком далеко. Нас разделяют не только 10.000 миль, но и вечность. Да, мои часы сочтены, и сейчас я должен принять решение. Мысленно советуюсь с Вами. Зная Вас, я стараюсь поступить так, как бы поступили Вы, и решаю... Открывать миру находку рано!
Все найденное нами я погребаю. _Завещаю открыть тайник только тогда, когда мои наследники по духу будут в состоянии овладеть великой силой неведомой жизни_.
О тайнике знает только один человек. Я верю ему так же, как и Вам, а этим сказано все. С ним, с Борисом Евграфовичем Шорпачевым, я передаю это письмо и свои дневники. Попадет ли оно в ваши руки? Не знаю. Но ничего не поделаешь - другого выхода нет...
Страшно подумать о Натали. Сделайте что возможно для нее. Передайте: в последние минуты я был с ней.
Верьте, дорогой Парсет, я сделал все возможное для науки.
Ваш Вудрум. 10 июня 1914 года.
Остров Сеунор, на скале близ развалин Верхнего Храма".
Иван Александрович попросил Бориса вскрыть жестяную коробку. Когда это удалось, Вудрум вынул оттуда зерна и с его помощью уложил их в тайник.
Жестянку с окаменевшей рукой легендарной Лавумы, веткой из священной рощи и кусочком метеорита Вудрум отдал Шорпачеву с просьбой передать все это в Национальный музей Паутоо в Макими.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПОЯВЛЕНИЕ БИОСИЛИЦИТОВ
Если человек зависит от природы, то и
она зависит от него. Она его сделала, он
ее переделывает.
Анатоль Франс
Люди никогда не считают таинственным
то, что служит им и приносит пользу, но
только то, что грозит им опасностью или
причиняет вред.
Карел Чапек
9. ТАЙНИК ВУДРУМА
И Мурзаров, и я, изучив наследие Ивана Александровича Вудрума, оценили, как огромно, увлекательно и пока недоступно найденное. Что касается Юсгора, то для него многое уже было знакомо по материалам, имевшимся на Паутоо и в Европе. Теперь всех нас интересовало главное - где находки Вудрума? Сиреневые Кристаллы, Золотая Ладья, зародыши - все это надо было разыскать, исследовать - словом, продолжить труд нашего замечательного соотечественника.
Десятки лет нас отделяли от того времени, когда Вудрум начал работу над силициевой загадкой, а проблема оставалась такой же заманчивой, таинственной и, как знать, может быть, опасной. Ведь такие проблемы не остаются без своих исследователей. Не мы, так другие в конце концов придут и откроют миру еще неизвестное сегодня. Так бывало всегда. Что касается силициевой загадки, то с нею дело обстояло особенно сложно. Были все основания считать, что нас могут опередить, и вовсе не хотелось, чтобы кто-то другой выпустил духа из бутылки. Рассчитывали ли мы на свое проворство в этой соблазнительной и вместе с тем рискованной операции, считали ли себя способными совладать с этим духом и заставить его трудиться именно на нас? Разумеется. Во всяком случае нам хотелось надеяться.
Собранные материалы об экспедиции Вудрума вызвали горячую заинтересованность самых различных ученых, сделались объектом пристального изучения. Мурзаров, Юсгор и я в то время были "ударной группой". "Ударять" приходилось главным образом по неверующим, но очень нужным для осуществления наших намерений людям. Однако все это было весьма и весьма затруднительным. Да, рука окаменевшей Лавумы впечатляла, собранные нами документы вызывали самый живейший интерес, волновали, но нас спрашивали: "Ну и что же вы хотите? Каковы ваши намерения, планы?" А планы у нас были грандиозные и дерзкие. Мы хотели узнать, что представляют собой Сиреневые Кристаллы, за сотни километров ориентирующие Золотую Ладью, найти и изучить зародыши силициевой жизни. Мы хотели (но об этом еще не решались говорить на официальных совещаниях) оживить эти зародыши!
Само собой разумеется, что для этого прежде всего надо было иметь зародыши. У нас их не было. Мы собрали все материалы, касающиеся походов И.А.Вудрума. Мы знали, какие продукты запасались для экспедиции, в каком магазине и за сколько они приобретались. Но мы не знали самого главного: где завещание русского ученого, написанное в предсмертный час на острове Сеунор в июне 1914 года?
Дневники и часть писем Ивана Александровича Вудрума удалось найти у дочери профессора Евдокимова. Она бережно хранила их и, узнав о нашей работе, любезно предоставила их в распоряжение Института космической химии, рассказала о своем отце, который, уже будучи очень пожилым человеком, решил заняться систематизацией материалов, касающихся изысканий Вудрума, собрать о нем возможно более полный материал, написать работу об исследованиях своего так незаслуженно забытого друга, но не успел. В 1920 году его не стало.
Из черновых набросков, начатых Елизаром Алексеевичем в конце 1919 года, мы установили, как попали в Россию документы об экспедиции Вудрума.
Борис Шорпачев похоронил Ивана Александровича рядом с сыном и от привала у развалин страшного Верхнего Храма отправился в Макими. Трудно представить себе, сколь тяжким был этот путь через джунгли для молодого человека, только что потерявшего своих друзей. Одинокий, изголодавшийся, все время опасаясь, что и его могут отравить где-то таящиеся в зарослях враги, он брел едва проходимыми дебрями с одной только мыслью: во что бы то ни стало выполнить волю покойного, сохранить находки, дневники, завещание. Силы покидали молодого человека, порой казалось, что уже не преодолеть всех трудностей опасного пути, но он все же добрался до Макими. Здесь уже можно было сделать передышку, привести себя в порядок и, главное, выполнить хотя бы один наказ Вудрума - передать находки Национальному музею. Хранитель музея без всякого восторга принял жестянку, видимо не представляя себе толком, как велико значение находящегося в ней. Был момент, когда Шорпачев, почувствовав столь безразличное к находкам экспедиции отношение, хотел было забрать их у хранителя обратно, но не решился. Воля Ивана Александровича была для него священна.
Еще в Макими Шорпачев узнал, что в Европе началась война. Выстрел в Сараево отозвался даже на островах Паутоо. Надо было спешить. Не теряя времени, едва подправив немного здоровье, Борис пустился в длительное, трудное путешествие. Пока добирался до Голландии, Парсет умер. Передать завещание было некому. Последний, быть может самый сложный, участок пути и Шорпачев наконец в городе, откуда отправилась в 1913 году экспедиция Вудрума. В России гражданская война, разруха, голод. Родина встретила сурово, а на сердце радостно. Победа революции воспринимается молодым человеком, повидавшим мир, полный несправедливости и жестокости, всей душой. Ему неведомы сомнения, с кем быть. Он берет винтовку в руки, чтобы защищать Петроград от Юденича.
Таким, с винтовкой, готовым к походу, и увидел его профессор Евдокимов. В первый и последний раз. В Петрограде Шорпачев не нашел никого из семьи Вудрумов: Наталья Сергеевна умерла в начале восемнадцатого года. Смятение и неуверенность овладели молодым человеком: кому передать пакет? Шорпачев понимал, что Вудрум доверил ему нечто огромное, чувствовал, как значительно сделанное русским ученым открытие, и хорошо знал, что Иван Александрович хотел сохранить его в тайне, боясь доверить людям, которые не могли быть его единомышленниками. Из разговоров с Вудрумом, из его записей в дневниках Борис Шорпачев знал о профессоре Евдокимове и перед отправкой на фронт пошел к нему. Весь вечер и часть ночи они просидели вдвоем в большой нетопленной комнате у керосиновой лампочки, вспоминая дорогих им обоим людей. Елизар Алексеевич в своих записках очень подробно и тепло описывает эту встречу, свои впечатления о молодом человеке, пронесшем через полмира завещание ученого, рассказывает, как ранним утром проводил Шорпачева, готового к походу, и замечает, что больше ничего не слышал о славном русском парне.
Нам тоже больше ничего не удалось узнать о Борисе Евграфовиче Шорпачеве, сыгравшем такую значительную роль во всей вудрумовской эпопее, с честью выполнившем обещание, данное Вудруму, и отдавшем жизнь за то, что стало его главной правдой.