Они существуют. Не только на страницах античных поэм и средневековых бестиариев. Память о сладкоголосых демонах до сих пор тлеет в душах погибших моряков, чьи кости некогда усеивали скалистые берега. И тлеть будет вечно, несмотря на то, что челюсти столетий давным-давно перетерли людские останки в прах, вместе с перегнившими скелетами разбитых судов.
Треск крушившихся кораблей, приглушенный чарующими нотами, помнят даже морские ветра Земли. Но только не люди двадцать шестого века. Ведь сбегая с умирающей планеты-матери, они полагали, что легендам прошлого нет места в будущем. Даже не представляя, что там, откуда Солнце кажется крошечной точкой, беглецов ждут воплощения забытых мифов…
Таинственные пропажи звездолетов на дальних маршрутах объяснялись учеными чем угодно, от актов пиратства до пространственных аномалий. Но самой распространенной оказалась теория о массовом саботаже пилотов, недовольных политическим режимом. Хотя были и нелепые догадки, а среди них – слухи о космических сиренах, губящих корабли. Но они казались глупыми выдумками последних романтиков, отчаявшихся найти смысл жизни за пределами родной Солнечной системы. И в легенду, воскресшую после долгого забвения, мало кто верил.
Но Элиоту Дестену, пилоту в третьем поколении, пришлось поверить. Сразу после того, как бортовой компьютер его челнока засек необычный сигнал связи…
***
Время тянулось долго. Невыносимо долго. Уже в который раз Элиот с надеждой глянул воспаленными глазами на крошечный дисплей хронометра, зеленые цифры которого медленно отсчитывали вечность.
Тридцать шесть часов после старта.
Это все, что бортовой компьютер мог сказать пилоту. И ему давно пришлось смириться с тем, что, вырвавшись за пределы атмосферы, нельзя судить о сутках как прежде. Нет там ни дня, ни ночи, а лишь вечная холодная тьма, в которой леденеет река времени. Ее стремительное течение можно ощутить, только оставаясь на родной планете. Оно становится видимым, когда в его волнах отражается огонь солнечных закатов, когда на нем играют отблески лунных фаз. Именно бурный поток реки времени сметает с деревьев осенние листья, в шелесте которых слышится плеск ее вод.
Даже побывав в мертвых мирах, в усеивающих пустоши чудовищных трещинах Дестен видел узорчатую роспись веков, беспощадных к каменным породам. Казалось, присмотревшись, можно было заметить, как разрушалась их структура, медленно и неумолимо обращаясь в пыль. Прогуливаясь в скафандре вдоль спокойных на вид разломов, Элиот понимал истину, доступную лишь подобным ему – звездным скитальцам. Глядя на чудовищные клыки, обрамляющие черную бездну, он вновь вспоминал слова деда:
«Запомни, Эли. Можно обогнать скорость света, но нечего и пробовать тягаться со временем. Оно всегда возьмет свое. Так-то, малыш…»
Вот о чем думал пилот, пытаясь не заснуть. Здесь, в открытом пространстве, где нет места человеку, бездушному хронометру приходиться доверять больше, чем собственному сердцу…
Запястье до сих пор жгло после щедрой инъекции стимуляторов, сделанной перед вылетом. Отчасти она помогала: диаграммы курса не расплывались перед глазами, мелькающие строчки на экране казались четкими. Но зрачки болезненно реагировали на вспышки сигнальных огоньков. Так сильно, что с каждым разом зажмуриваясь, не хотелось вновь поднимать веки.
Забавно было чувствовать, как они все больше тяжелеют в невесомости.
Тридцать семь часов после старта.
А впереди – почти две трети пути. Две трети вечности, делящейся только на инъекции стимуляторов и дозы внутривенного питания. Потом воспоминания о самом долгом, продолжительностью в сто часов, полете будут казаться иной, совсем другой жизнью, вне времени и реальности.
Дестен вяло пошевелил затекшими ногами. Затем, утопив кнопку на подлокотнике, поднял спинку кресла и почувствовал, как хрустнули позвонки. В кабине транспортника особо было не развернуться – пилот мог, не выпрямляя рук, дотянуться до стен.
Но Элиот не жаловался. Он привык.
Конечно, можно было поднять, словно крышку гроба, защитные экраны, и звезды за стеклом создадут иллюзию свободы, но…
«Не верь романтикам, которые греют задницы на планетах и распинаются о красоте Вселенной. В космосе есть лишь точка «А», отправной пункт, и точка «В», твоя цель. А еще – пространство между ними. И чем оно больше, тем меньше в этом прекрасного, Эли…»
Дестен давно перестал испытывать восторг, свойственный молодым пилотам, при выходе в космос. Мечты и фантазии, сжигавшие душу юного Элиота при работе с учебными симуляторами на Земле-2, в реальных условиях начали гаснуть, превращаясь в безразличие такое же холодное, как пространство за бортом. С каждым новым полетом, звезды все больше тускнели, теряли грани и со временем стали всего лишь безликими ориентирами для навигации.
Потому лепестки защитных экранов закрывали кабину плотным бутоном, а Дестен внимательно следил за диаграммой курса на дисплее, доверяя глазам машины больше, чем своим. Он так и не понял, чего не любил больше, смотреть на звезды, или показывать им себя.
Тридцать восемь часов после старта.
Пальцы пилота пробежались по сенсорным клавишам, настроив программу связи на одновременное сканирование всех частот. Нет, он не надеялся поймать чей-либо сигнал, да и невозможно это было. Здесь, вдали от планет и орбитальных станций, накрывающих друг друга веером радиоволн, нечего было надеяться на что-то, кроме безмолвного шипения динамиков.
Но Элиот любил слушать этот звук. Дед говорил, что он напоминает шум океана. Нет, не той пресной лужи на Земле-2, а настоящей колыбели человечества, которую Дестен никогда не видел.
Приборная доска расплылась перед глазами, и пилот с трудом подавил желание приложить запястье к медблоку, внутри которого хищно притаилась острая игла.
«Интервал между дозами не меньше семидесяти часов, – повторял про себя пилот зазубренную инструкцию, - еще рано, еще нельзя… Черт!»
Веки непокорно смыкались. Элиот почти наугад ткнул по кнопке на передней панели, и шипение динамиков стало громче. Непослушными пальцами он постарался отцепить ремни, прижимающие его к креслу, но получилось только несколько их ослабить. Достаточно, чтобы взлететь над креслом и, болтаясь в застежках, почувствовать, как воздух кабины холодит вспотевшую спину.
«Не спать, только не спать, думай о чем-то, думай. Есть точка «А» - орбитальная станция Виго-14, где я набил отсек торием. Чем, черт подери?! Ах да, торием, все верно. Есть точка «В» - Сириус-3, где будет долгая и нудная авторазгрузка, тогда и поспишь, а сейчас не смей».
Дестен тоскливо улыбнулся, вспоминая службу на пассажирском корабле. Где его обязательно сменял напарник, где вместо питательных инъекций - заправленная в тюбики нормальная жратва, иногда даже со вкусом. Когда весь полет можно было доверить компьютеру, а не вести судно самому по сложным, закрученным маршрутам, во избежание патрулей, выслеживающих контрабандистов. Это были времена покоя, утонувшего в прошлом. Потому что проклятые деньги сделали свое дело…
Элиот променял комфортную кабину флаера для орбитальных экскурсий на грузовой гроб, летающий на сверхсветовой скорости сквозь запретное пограничное пространство. Челнок был ворованным и раньше пилотировался роботом, напрямую встроенным в бортовой компьютер. Контрабандисты взломали электронный мозг машины, и переделали центр управления в кабину для живого человека. Пилоту приходилось питаться внутривенно особой сверхкалорийной гадостью, чтобы не утонуть до конца полета в собственном дерьме.
Дестен не выбирал, когда ему предложили новый заработок. Ради спасения дорогого человека, пришлось пойти против закона. Аванс за текущий полет значил гораздо больше, чем просто грязные купюры. Они решали судьбу смертельно больного деда…
Гнать контрабанду, притворяясь законопослушным роботом. Что может быть проще? Тем более – планировались три полета, а первые два уже остались позади. И неважно, что текущий рейс самый тяжелый…
«Я справлюсь… Обязательно справлюсь…»
Логово пилота походило на опухоль, уродующую грудь металлической птицы. Даже неопытный наблюдатель мог заметить, что на прекрасном, симметричном контуре челнока притаилось нечто странное, необычное. Но случайным патрулям это всегда было глубоко до дюз. Ведь их дело - проверять позывной сигнал и опознавательный номер. А бортовой компьютер транспортника всегда был готов предоставить и то, и другое. Ложное, но достаточно правдоподобное.
Расстегнув ворот комбинезона, Элиот глубоко вдохнул и влепил себе несколько пощечин. Сильно, со злостью. Ненадолго это помогло, и ему удалось трезво воспринять сообщения на экране и вовремя внести поправки курса.
Но ненавистные часы тянулись так долго.
Пилот снова глянул на хронометр и не смог разобрать цифр, растекшихся по дисплею яркой кляксой. Стены кабины сморщились, потемнели. Попытка очередной пощечины стала жалкой отмашкой от наплывающих сновидений.
«Интересно, - подумал Дестен, засыпая, - существует ли точка «С»?»
***
- Ты пропустил закат, - сказала девушка Элиоту. Без упрека, без обиды, скорее с печалью.
«Черт, он ведь не последний» - подумал он, но промолчал, и, подойдя к перилам моста, притворился, что смотрит вдаль. Туда, где за изгибом искусственной реки, на берегу раскинулся космодром, готовящийся к ночным запускам. Но на самом деле, Дестен краем глаза следил за своей спутницей. Неохотно признался себе, что сестра за долгое время разлуки заметно повзрослела.
- Прости, Хелен, я задержался по пути, так получилось, - сказал Элиот горизонту.
- Ничего, мы так давно не виделись… Так давно…
И Дестен слушал ее рассказ о том, чего никогда не имел. Он делал вид, что заинтригован переходом Хелен на новый этап обучения. Притворялся, что рад за нее ничуть не меньше, чем родители, о которых она трещала без умолку. Элиоту даже удалось улыбнуться, когда рассказ зашел о веселье на недавнем семейном празднике, на который Дестена никто не приглашал.