Мы сели.
- Славная погодка,- сказал .Ваган.
Я кивнул. Мой сосед покачивал коляску, потому что ребенок вдруг громко заплакал.
- Прикрой ему лицо.
Ваган расправил одеяльце так, что остались видны только нос и глазки младенца.
Убедившись, что мысели прочно, влюбленные о чем-то зашушукались, потом вскочили и, бросив сердитый взгляд на нас, "стариков", медленно направились к выходу.
- Вспугнули мы бедных,- сказал я.
- Кого?.. Их? - Ваган махнул рукой.- Пусть бы себе сидели. Подумаешь...
Ребенок вскоре заснул. Из его маленьких ноздрей шел белый пар. Мороа ярко разрумянил щечки.
- Отойдем в сторонку, покурим,- предложил Ваган.
Мы пересели на другой конец скамейки, подальше от коляски, и закурили. Я затянулся неохотно,
- Уж не влюбился ли ты? - спросил вдруг Ваган.
- Я?
- Да. Ты все уходишь от прямого разговора. Чует мое сердце, что-то от меня таишь.
День уже был на .исходе. Смеркалось. В саду объявились тени. Они кружили вокруг нас. Выжидали, когда мы наконец освободим скамейку.
Две тени приблизились к нам вплотную, и юноша простуженным голосом попросил: - Нельзя ли одну из скамеек?..
Я пересел к Вагану. Парень взялся за один край, девушка за другой, c намерением церенести скамью. Но девушке явно недоставало сил, и парень занервничал.
- Давайте помогу, - предложил я, вставая. И взялся за скамью рядом с девушкой.
Она с, облегчением опустила руку. Мы перенесли скамейку в конец аллеи, я еще протащил ее поглубже, туда, куда не доходил свет электрических фонарей в зыбком ореоле радужных венчиков.
- Э-э, да ты понимаешь их! - улыбнулся Ваган, когда я снова сел рядом с ним.- Я тоже был такой до женитьбы. Придешь иной раз в парк, и везде старики стучат костяшками, в нарды играют. Нет чтобы пойти за внучатами присмотреть, сидят, все скамьи,занимают.
Между деревьями носится ветер. С сумрачного, затянутого тучами неба лениво падают крупные хлопья снега.
- Я люблю, Ваган,- сказал я.- Другую люблю...
- Говорил ведь!..- оторопел Ваган.- Выходит, Асмик узнала и...
- Асмик ничего не знает, Ваган,- сказал я.- Может, потому так и получилось, что она ушла...
- Как получилось?
- И сам не понимаю ничего.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В лабораторию аошла не Седа, а настоящая Снегурочка, и от ее голоса зазвенели стеклянные пробирки.
- Никакого настроения работать! Пойдем погуляем! - сказала она.- Какой снег валит... Последний, наверное, в этом году.
- Хоть бы днем предупредила,- растерянно протянул я.- А то что же получается?
- Звонила тебе, но ты уже вышел. Вставай же. Такой вечер! Ну, что насупился? Тебе это очень не идет. У-у, каким стал, просто страшно.
Седа ласково провела по моему лицу озябшими ладонями.
- Идем, Левой, прогуляемся. Ну же!..
- Бросить работу!..- укоризненно глянул я на Седу, надевая пальто.
- Ну и что? Отдых столь же необходим...
- Отдых и верно дела важное!
И, погасив свет, мы вышли из лаборатории. На улице я взял Седу под руку.
- Есть у меня некая формула... Не говорил тебе?..
- Не помню. Наверно, не говорил.
- Точнее, это формула Эйнштейна: Х=А+В-)-С. Что значит, успех в жизни слагается из работы, отдыха и из умения держать язык за зубами.
- Интересная формула,- заметила Седа.- Работа, отдых... Вот только, значение "С" мне не нравится.
- Почему? - встревожился я.
- Мне думается, такое значение "С" в итоге трансформируется в принцип пресмыкания.
- То есть как это?
- Ну, а что, по-твоему, означает держать язык за зубами? Кто держит язык за зубами? Во-первых, карьеристы. Чтобы их, не дай бог, не заподозрили в неблагодарности. Во-вторых, равнодушные, которым все едино, лишь бы их не касалось. И наконец, молчать во всех случаях - значит попросту пресмыкаться.
- Не слишком ли ты строга?
- Нет, Левой, не слишком...
- Но послушай... Я не карьерист, не равнодушный человек и, кажется, не подхалим, а?..
- Так что же, ты приспособился к этой формуле?