- Очень! - отвечает девочка и резко отталкивает паренька,, попытавшегося было взять ее под руку.
Девочка вправе быть резкой, потому что ей восемнадцать или семнадцать... А может, даже и шестнадцать?.. Кто знает...
- Доброй ночи.
- В понедельник приходите пораньше. Будет контрольная...
- Я боюсь, опоздаю к первому часу, - говорит тот, что шаркал ногами под музыку.- Очень спать хочется. Завтра ведь воскресенье? Буду целый день спать. И потом и ночь, и до полудня...
- Ненасытный!..
- Доброе утро...
Девчонки и мальчишки наконец расходятся. Все парами.
Никто не остается в единственном числе. И ни один из мальчишек. А вообще-то надо бы, чтобы кто-то из парней пришел, на вечеринку один. Непременно, бы надо...
Девушка, которая всю ноль праздновала свой день рождения, с грустью смотрела вслед уходящим. Смотрела, смотрела и де видела того, кто должен бы один уходить домой.
Не видела потому, что его не было... Он не пришел... Не пришел.
Девушка грустна. Девушка печалится... Сегодняшней вечеринкой она довольна? Нет... Зачем все это?.. Зачем где-то скрипит магнитофон?..
Зачем?..
Девушка вправе была грустить-печ-алиться и вправе была задавать себе вопрос: "Зачем?..", потому что сегодня ей исполнилось семнадцать лет.
По местному времени 7 часов 59 минут.
Молочно-белые рассветные лучи едва пробиваются сквозь шторы. В комнате еще царит полумрак. Серебрится только металлическая поверхность столика, на котором вперемешку лежат куски хлеба, баночка из-под икры, размякшее масло, пустая бутылка из-под коньяка и два стакана.
Женщина никак не выйдет из ванной комнаты. А мужчина беспокойно ходит из коридора в комнату и обратно. Ему надо побриться. У него уже не хватает терпения...
Но вот женщина наконец выходит из ванной. И мужчина, хоть и в полумраке, тотчас отмечает, что она сейчас не такая, какою была вчера...
- Я люблю тебя,- говорит мужчина.
Женщина улыбается.
- Не веришь?..
- Не подумай, что я...
- Не думаю!..
- Ни за что бы не пошла с тобой, но...
- Но?..
- Понимаешь, я просто мстила. А ты говоришь: "Люблю".
Мужчина вмиг сделался зеленым. Его качнуло на месте, и он забыл о бритье. Озираясь вокруг, вдруг увидел на спинке стула чулки.
- Возьми, - протянул он их женщине.-И уходи.
Женщина спокойно натянула чулки.
- Ну?..
- Дай, ложалуйста, мою сумочку, - попросила женщина.- Она в спальне... Благодарю...
Мужчина растворил настежь дверь, выпроваживая ее.
По местному времени 9 часов 27 минут.
Он возлежит на постели и внимательно изучает потолок и стены. И при этом думает о том, какой удивительной и разнообразной жизнью жил город минувшей ночью. А ведь прежде никогда и в голову не приходило, что город и ночью живет такой же полной жизнью, как днем, и может, даже куда более интересной и поучительной...
Веки его отяжелели, хочется спать.
Он даже не пытался представить, как начинается дневная жизнь этого большого города, которому без малого три тысячи лет и который урартийцы в свое время называли Эребуни.
Не попытаются представить этого и артисты в зале дубляжа, и хирург, и родственники больного, и девушка, семнадцатилетие коей праздновали истекшей ночью, и женщина, отомстившая мужу, и сотни и тысячи других людей...
Последнее, что, пронеслось в голове, была радость по поводу того, что впереди выходной день.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Мне показалось, что я забрел не туда. Коридор, навевавший раньше тоску, теперь встретил меня совсем иначе.
Освещенные лампами дневного света ковровые дорожки на полу, низкие столики, кресла казались очень романтичными.
Но я был зол и любоваться новшествами не расположен.
Быстро, пройдя по коридору и только миг нерешительно помедлив у двери парткома, я постучал и тут же вошел, не ожидая приглашения.
- Можно?..
За столом, покрытым зеленым сукном, сидели несколько человек. И Симонян среди них.
Один из сидящих, обернувшись в мою сторону, выражал явное неудовольствие. Я попятился и уже было нащупал дверную ручку, но тут секретарь парторганизации сказал:
- Конечно, можно. Садись. Мы сейчас кончаем.
Я опустился в черное кресло в углу. Вначале к разговору не прислушивался, все пытался взять себя в руки. И, как обычно бывает, когда человек очень зол, стал мысленно спорить - на этот раз с Симоняном. Горячо нападал на него, а он спокойным, бесстрастным голосом обещал в самое ближайшее, время урегулировать все вопросы. Я грубо оборвал его, обвиняя в бездушном, бессердечном отношении, и только тут сообразил, что спорю с самим собой.
Я взглянул на Симоняна. Может, он вовсе и не откажет, а, наоборот, согласится со мной и разрешит все вопросы...