«Вы, человек интеллигентный и вид у вас приличный, но вот у ваших друзей вид и выговор, ну прямо-таки, что ни есть чисто большевистский. В революцию мне пришлось много насмотреться на это хамье!»
Эта же дама с явным восторгом рассказывала мне, что она родилась где-то на Украине (она сказала «в Малороссии»), что у ее мужа было очень большое и богатое имение; что ее муж столбовой дворянин и что она сама из знатного рода. Она долго и с увлечением рассказывала о своей молодости и красивой жизни, проведенной в высшем свете, о сказочных балах и банкетах, об ее успехах в интимных забавах и т. д. и т. д.
«Бывало, покажусь в именин, — захлебываясь поведала она, — как все хохлы мои, кланяясь до пояса, в один голос восклицали — «Что изволите, барыня? Не прикажете ли что-либо, барыня?!» Хорошие хохлы у нас были, вежливые и очень набожные… Вот это была Россия! Я понимаю, а теперь что?! мерзость одна, сплошное хамство, сов-де-пия!» — с отвращением и презрением процедила последние слова дама.
Эта дама, наверняка, полагала, что я разделяю ее мнение и, вероятно лишь только потому, что у меня была «не хамская» внешность и я говорил с ней не на «хамском языке». Не в силах удержаться от охватившего меня гнева и презрения к глупой барыне, я, со всей своей бешеной вспыльчивостью и резкостью, ответил ей:
«Хамье, мадам, которое вы презираете, это и есть настоящая подлинная Россия, а вы и ваш муж — столбовой дворянин — трутни, веками жившие утопая а роскоши, питаясь соками этих презираемых вами «хамов», столетиями горбивших свои спины для удовлетворения ваших прихотей и разврата. Это вы, напыщенные своими дворянскими титулами и презрением к забитому и убогому, на нашей великой земле, мужику довели его до революции. Это ваш дворянский класс — почва на которой вырастают всякие революции. Через вас всех, мадам, и нам теперь приходится губить свои молодые жизни и вести братоубийственную борьбу».
Барыня была страшно удручена моим «большевистским» ответом и, как ошпаренная, с перепугано-удивленным лицом поспешила удалиться.
У большинства «патриотов» России из эмигрантов, с которыми нам приходилось и после встречаться, рассуждения были не лучше, чем у этой «барыни». Все они видели Россию в самих себе, а другой России или не знали, или знать не хотели. Соприкоснувшись с ними, нам пришлось констатировать факт: мы — пришедшие «оттуда», из «Совдепии», и эмигранты, представляем собой два совершенно различных мира с совершенно различными мировоззрениями.
Эмигранты хотят принести в Россию свои старые идеи, а мы к этим идеям относимся враждебно и стремимся к построению новой России без большевиков, но и без эксплуататоров. Эмигранты ненавидят большевиков за свои обиды и лишения, которые большевики им принесли, а среди нас есть много таких, которые в гражданскую войну, под предводительством большевиков, наносили теперешним эмигрантам эти обиды и нисколько и теперь не разуверились в справедливости этого. И если они и стали на путь борьбы против большевиков, то уж, конечно, не для того, чтобы оправдаться перед ненавистными им и теперь всякими «барынями», — а за обиды свои, за обман и сталинский террор разуверивший их в идее, за которую они боролись в революции и принудивший их выступить на бескомпромиссную борьбу с большевизмом. Для эмиграции советская власть — это 1917-20 годы, — это «толпы взбунтовавшихся хамов». Для нас же «взбунтовавшиеся хамы» — это подлинная Россия, против эксплуататоров.
Но вместе с этим советская власть для нас — это прежде всего Сталин, это невиданный в мире террор и насилие, это бесчисленные тюрьмы и концлагери, это полчища озверелых чекистов, это шныряющие по улицам и наводящие ужас на людей страшные «черные вороны», это стоны и плач терзаемого несчастного нашего народа, это нестерпимо болящие на нашем теле и душе живые раны.
Эмигранты ненавидят большевиков еще и за то, что большевики переименовали то, что раньше называлось Россией в Советский Союз, и по-прежнему считают, что Украина, Белоруссия, Кавказ и т. д., все это Россия и «великий русский мужичок».
Но в результате того, что произошло в национальной политике проводимой большевиками, мы понимаем Россию так, как нас учили понимать ее в школах. И для нас — молодежи — есть Украина, а не Малороссия и в ней живет украинский народ, а не хохлы; есть Белоруссия и в ней живет белорусский народ; есть Бурятия и в ней живет бурятский народ, есть и другие многие народы нашего отечества — с их собственными языками, письменностью, культурой, территориями, национальными героями и литературой. Все народы СССР, историю которых мы изучали, были налицо и с этим нельзя было не согласиться. Мы привыкли к тому, что все народы нашей Родины — малые и большие — являются равноправными партнерами и, хотя мы и не считали, что Украина или Грузия — это Россия, но мы привыкли к тому, что и Москва — наша, и Киев — наш, и Тбилиси — наш: никакой национальной вражды между нами и в помине не было, и никаких делений мы себе не представляли, но мы и не считали, что вся наша великая и общая Родина непременно должна возглавляться именно русскими.
Все мы знали, что власть в СССР нерусская, да и русской она себя никогда не называла и, действительно, русской не была; в этом мы не видели греха и ненавидели власть вовсе не за название данное ей нашей Родине — СССР, а за чинимый ею террор и насилие над народом. Иго Сталина, переносимое всеми народами Советского Союза в одинаковой мере, сплотило нас в единую семью и мы питали ненависть только к терроризируещей нас власти, но отнюдь не к русскому народу. И украинец, и белорус, и таджик, и грузин, и ингуш и все другие знали, что их жестокий враг — Сталин — не русский и вся его банда состоит, независимо от национальной принадлежности, из людей подобных ему, что русский народ такая же жертва тирании Сталина, как и все остальные народы СССР, и все мы рассматривали людей, которые пытались проповедывать нам ненависть к русскому народу и разделение нашего великого общего государства, как врагов и предателей, стремящихся ослабить мощь и величие нашей Родины.
Кстати скажу, что именно в непонимании этого и заключалась большая ошибка гитлеровцев, меривших нас тем аршином, который был пригоден в дореволюционной России, когда все народы входившие в Российское государство возглавляла русская национальная власть — русский монарх; нерусские народы тогда в своем большинстве рассматривали власть русского царя, как русское иго.
Подобное нам пришлось видеть в Югославии, где хорваты и словенцы рассматривали власть сербского короля, как сербское иго.
Русский же народ веками приучался царской властью рассматривать Украину, Кавказ, Белоруссию, Казахстан и т. д., как Россию, а живущих в них — как русский народ.
В русском народе власть развивала национализм, — этого требовало государственное устройство страны. Царь — русский православный, и народ — русский православный призывался защищать «веру, царя и отечество», но это оскорбляло нерусские народы, которые естественно любили свои религии, свои национальные культуры и т. д., и вызывало в них ненависть к русской власти, от которой они зависели. Все это порождало среди них сепаративные течения, которые и выявились в гражданской войне в России.
Гитлеровцы надеялись, вернее твердо верили, что они и теперь найдут в России национальную вражду и используют ее в своих интересах, но среди народов СССР — среди нового выросшего под интернациональной властью поколения — среди нас, они этой вражды не нашли. Их расчеты на «разделяй и властвуй» провалились. Как теперь пишут немецкие историки, все это понял один из главных министров Гитлера — Рейхс-министр Гиммлер, но уже тогда, когда было поздно. А «спец» по русскому вопросу — глава Восточного министерства Розенберг — так и не «дошел», до конца своих дней.
Эмигранты считают, что вся наша Родина должна непременно возглавляться русской властью, и только ею. Для них великие князья — это огромный авторитет и божественные лица, которым, по их мнению, законно принадлежит власть не только в России, но и во всех завоеванных в свое время Россией других государствах.
Для нас же русские князья — великие и малые и всякие другие — это пустое место, и отношение к ним многих из нас презрительное. И вообще-то большинство из нас считает управление государством монархами отжившим, не пригодным для цивилизованного человечества, а рекламирование монархов как Божьих помазанников — просто на просто шарлатанством.
Тех эмигрантов, которые все еще видят в великих и других князьях какое-то божество мы рассматриваем как людей больных мистицизмом, наполненных буржуазными предрассудками. Мы все хорошо понимаем, что не русские народы живущие на своих собственных территориях, входящих в состав СССР, имеют все права на полную самостоятельность. Сам же русский народ в СССР и особенно его молодежь, хотя и горит любовью и патриотизмом ко всему своему русскому, но он не имеет тенденции навязывать свои чувства не русским народам, которые русский народ научился понимать.
Мы все «оттуда» — русские, украинцы, белорусы, казаки, грузины и другие — прекрасно понимаем и то, что, разделившись на отдельные небольшие самостоятельные государства, мы этим самым сами себя превратим в ни во что — в отдельные слабосильные государства (вроде Чехословакии, которую бьют все, кому не лень и она должна всем кланяться), которые большие и сильные государства могут в любой момент поработить.
Действия гитлеровцев, как нельзя лучше, наводят нас на эти мысли и сплачивают нас в борьбе против всякого внешнего врага.
Мы не ждем спасения от иностранных держав, а верим, что оно придет от самих народов нашей великой Родины, связанных веками одной судьбой — мы верим сами в себя.
Мы хотим быть сынами великого государства, как бы оно ни называлось, но государства свободного — это наша главная и святая цель.
Наши вожди — руководители организованного Освободительного Движения во главе с сыном простого крестьянина с Волги, ген. Андреем Андреевичем Власовым, хорошо знают наши чаяния и стремления, ибо все они вышли не из чужеземных королевских дворов, а подлинные сыны своего трудового народа. Мы знаем, что они знают и труд и жизнь. Мы верим им и гордимся ими. Мы знаем, — их сердца и души живут одним пониманием, одним стремлением с нами. Они подтвердили это в первом же пункте Манифеста Комитета Освобождения Народов России, который гласит:
«…В основу новой государственности народов России Комитет кладет следующие главные принципы:
1) Равенство всех народов России и действительное их право на национальное к государственное развитие, самоопределение и государственную самостоятельность».
Именно этот первый пункт КОНР не разделяет, но объединяет нас всех, ибо все мы понимаем что он справедлив и правилен.
Эмигрантская русская молодежь, в своем абсолютном большинстве, следует заветам своих родителей. Хотя эта молодежь и пылает привитой ей отцами любовью к «сказочной ихней России», но понятие о ней, а тем более о СССР, у такой молодежи до грустного ошибочное.
Вместе со своими отцами они наивно верят, что «там» под большевиками жива «их» Россия — русский мужик, который ждет не дождется их возвращения, их — своих прежних господ в собственные имения.
Эмигранты, ранее бывшие составной часть сгнившего и развалившегося здания царской России, не могут видеть свои грехи и недостатки. Для них царская Россия — это их молодость и лучшие годы их жизни, все остальное для них — «трын-трава».
В «чужом глазу пылинку видно, а в своем бревна не увидеть», — говорит правдивая русская поговорка. Вот поэтому-то они и не желают нас понять.
Эмигранты категорически отвергают советскую систему в целом, а в наших рядах много таких, которые считают, что система эта не во всем порочна.
И, наконец, для эмигрантов Власов и его сотрудники недостаточные антибольшевики и, к тому же, их непримиримые прежние враги. Для нас же Власов и его сотрудники — это большие люди из нашей среды, которые взяли на себя ответственность возглавить стихийно начатую народом борьбу и дали нам идею, за которую мы готовы отдать свои молодые жизни.
Вот те основные разногласия, которые делят эмиграцию и людей из Советского Союза на два различных мира.
Само собой разумеется, что вышеизложенные два различных мирровозрения «двух миров» относятся к большинству как с одной, так и с другой стороны.
Среди людей из СССР были и такие, которые даже в строевом командире Красной армии видели большевика и своего врага; были и такие, которые старались помочь немцам разорвать нашу страну на части, надеясь извлечь из этого какие-то выгоды для своих сепаративных целей. Эти люди были, если не сказать жестче, просто напросто слепыми глупцами; были и такие, которые с лакейской готовностью принимали господство немцев над собой, им верой и правдой служили признавая превосходство немцев. Эти люди были урожденными жалкими раболепствующими холуями без капли самолюбия и уважения к самим себе; были, к нашему стыду, и такие, которые пристроясь в тыловых карательных организациях гитлеровцев, пользуясь своим положением, выслуживаясь перед немцами чинили суд и террор, издеваясь над беззащитным населением оккупированных областей СССР. Эти люди были поистине предателями и изменниками нашей Родины. Я не нахожу слов, чтобы выразить презрение к этим выродкам. Но, как известно, такие выродки всегда находятся во всех государствах, среди всех народов. Не даром говорит русская поговорка — «В семье не без урода». Так и в семье наших народов, к несчастью, оказались эти уроды. Но эти уроды были исчезающим меньшинством, единицами. Это были, так сказать, — ихтиозавры, среди двухсот миллионного нашего народа.
Но я должен, говоря об эмиграции, сказать еще, что в эмиграции находился не только — «балласт», но и часть трудовой интеллигенции дореволюционной России, а также остатки побежденной народом в гражданской войне Белой армии. Это были остатки той отважной горсти русского офицерства, которая нашла в себе силы для борьбы во время всеобщей растерянности, и которая нашла убежище на казацком Дону, стала под знамена генералов Алексеева, Корнилова и тем положила начало Белой борьбе.
Теперь это были уже поседевшие и состарившиеся воины — корниловцы, марковцы, дроздовцы — это были, в подавляющем большинстве, самые лучшие, из тех, которых дала Белая Россия. Они стойко и честно сражались за свои идеи раньше, они и теперь не оказались «балластом», а сорганизовались в так называемый Русский Корпус, — вновь взялись за оружие. С собой в Корпус они привели и свою смену — сынов и внуков. В Югославии казачьему корпусу пришлось действовать совместно с нами против титовских войск. Об их отношении к Организованному Освободительному Движению, я скажу ниже.
Не все эмигранты жили иллюзиями. Среди них были, хотя и относительно не много, и совершенно здравомыслящие люди, которые понимали нас и все изменения произошедшие на Родине за время их отсутствия. К нашей казачьей радости среди этих здравомыслящих людей оказалось несколько казачьих генералов и атаманов.
Особенно здравомыслящей из эмигрантов оказалась небольшая часть молодежи, которую, по убеждениям и рассуждениям, порой совсем нельзя было отличить от нас. В большинстве это были молодые люди с университетским образованием, горящие искренней любовью к России, а степень их образованности позволила им понять многое из того, что не могли понять другие эмигранты.
Они не мечтали о поместьях, о веселых балах, о «хохлах». Их горячее стремление распознать, рассмотреть и понять происходящий процесс в СССР, их упорное неутомимое изучение происходящего «там», позволяло им идти в ногу с нами, не отставая ни на шаг.
И, когда нам — «оттуда»— пришлось с ними встретиться, они первые подали нам свои руки и, конечно, встретили наши крепкие братские рукопожатия.
Все они с горячим порывом сознательно и честно влились в ряды Организованного Освободительного Движения и слились с нами в одну силу — силу правды, борющейся с неправдой и преследующей единственную цель — во что бы то ни стало обрести свободу для Отечества.
После ряда успешных операций в Словонии, принесших противнику страшные поражения, а нам победу и славу, много казаков и офицеров были награждены боевыми орденами.
Награждение Кононова немецким Железным крестом I класса, как сейчас помню, состоялось в селе Нова-Копела. По этому случаю был построен весь наш полк.
Ген. фон Панвиц зачитал написанную латинскими буквами по-русски большую поздравительную речь Кононову, в которой перечислялись все заслуги последнего. Вручив награду Кононову, Панвиц обнял и расцеловал его с искренним восторгом и радостью и сказал, как всегда, со своим немецким акцентом:
«Мой дорогой Ифан Никитич, я так рад за вас и ваши храбры сыны!»
Вскоре после этого были награждены Железными крестами обоих классов многие казаки и офицеры, но Кононов был первым казаком, награжденным немецким Железным крестом I класса.