— Этого не произойдет, — утешил меня Семен Евсеич спустя некое время, когда мне удалось привести в чувство не только его, но и остальных Семенов. — Видишь ли, Хельсинки самоустранились по законам, которые в нашей стране не действуют.
— И тем не менее?
— Тем не менее это произошло. Винить в этом следует, вероятно, коллапс при встрече ирреального с еще более ирреальным, на одно из которых было наложено мощное заклятие, на второе же, соответственно, еще более мощное контрзаклятие.
— А почему же вы, все-таки, исключаете наше с Антимагом обоюдное исчезновение?
— Потому что вы с ним обычные люди. С задатками, конечно, с талантом — но люди. А твой Ван Хельсинг — придуманный. Произошло столкновение антивещества с веществом. Теперь понятно?
— Теперь — да. Я есть хочу!
— Эй, братцы, давайте-ка поторопимся, Сказочник, спаситель наш семибатюшный, есть захотел!
— Только без низкопоклонства, — проворчал я. — Я гордый.
— Обычное проявление вежливости, — пожал плечами Евсеич. — Привыкай. Как-никак, ты и вправду нас всех спас.
За едой я поинтересовался у азартно чавкающего рядом Семен Семеныча:
— А теперь мы куда?
— Ты же с Двоими из ларца разговаривал, — отозвался Семеныч. — Что они сказали?
— Что надо на берегу речки сидеть, — сказал я. — И ждать трупа.
— Это иносказание, — заметил Семен Эдуардыч. — Речка точно присутствовала?
— Нет, я просто так сказал, ради смеха! Конечно же, там присутствовал огромный океан с акулами.
— Ясно. Ну что же, речка Козематка нам как раз по дороге.
— По дороге куда?
— Домой, конечно. Вампиров мы спасли? Значит, задачу доделали. Теперь можно обратно в Мастерскую.
— А как же Антисказочник?
— Я же говорю, — как маленькому, повторил Эдуардыч, — речка нам по дороге. Наверняка что-то такое и имели в виду Носценосцы. Пойдем потихоньку, а там видно будет.
— …Интересно, а где же Кащей с Колобком? — спросил я наутро, когда мы затягивали подпруги и жевали недоуздки в ожидании, когда добрые вампиры с голодными глазами принесут нам немного солонинки и молочка на дорожку.
— Вот за кого абсолютно не надо переживать, — хмыкнул Семен Стругович.
— Я и не переживаю. Вот еще — за Колобка переживать! После того, что он со мной чуть не сделал…
— А что он сделал?
— Дырок во мне чуть не насверлил!
— А, иглометом-то. Это он любит. Не держи на него зла, Глым. Он создание резкое и неуемное, тем более что ущербное. По вине Антисказочника, между прочим. Так что, глядишь, он тебе еще и обязан будет.
— Не надо мне ничего! — я поудобнее закинул рюкзачок за спину и зашагал к лесу.
— Мы оттуда пришли, — заметили мне в спину. — Нам туда, по тропинке.
Я побрел в указанном направлении.
Козематка не заставила себя ждать. Примерно спустя полдня пути передо мной блеснула серебристая ниточка.
— Собрались! Собрались! — проревел Семен Семеныч. — Глым, в середину! Мало ли что может произойти!
Но ни мало, ни много происходить не собиралось. Обычная речка текла мимо обычных берегов. Обычные лягвы квакали в камышах. Обычная рыба время от времени взрезала хвостом искрящуюся водную гладь.
— Тут один умник из числа рекрутов предлагал сделать молочные реки и кисельные берега, — произнес Игнатьич, догнав меня.
— Бред какой, — сказал я. — Оно же все жидкое будет, как ходить?
— Ну, положим, кисель знаешь, какой твердый бывает? Да и в молоке плавать для кожи полезно. Вот только ни про рыбу, ни про общую фауну он и вправду не подумал. Глупости это все. Знаешь, какие интересные кадры попадались? Считали, что раз страна у нас сказочная, значит, и все должно быть чудесное, невзаправдашнее. Луна из сыра, говорящие кролики, люди-мыши, руки-ножницы… Нет, конечно, в малых дозах без этого никак, какие же без чудес сказки? Только повсеместно так не бывает. Не то мы бы все тут с ума посходили. Вместе с Царем-батюшкой. Вот ты, Глым, рациональный человек, это в тебе и ценится.
— Кем?
— Нами. Кащеем и Колобком. Всеми, кто тебя знает.
— Мы знакомы-то без году неделя! — резонно заметил я.
— Верно. Только хорошего человека сразу видно.
— Спасибо и на этом.
— Только не очень уж задавайся, — пробасил Семеныч с другого боку. — Иначе ухи оборву.
— Не люблю, когда рвут ухи, — сказал я. — Вроде взрослый человек, а туда же…
И заорал — Семеныч отвесил мне здоровенного пенделя. Я погнался за ним, по дороге зацепился за кого-то, покатился по земле, проклиная подлого Семеныча, и поэтому проморгал мостик. Нет, не Семеныча, сделавшего мостик, ничего похожего. Просто через речку был переброшен мостик — совсем такой же, как тот, на котором загорали Бегемот и Борец. Только на сей раз на нем никто не загорал. А просто один человек старался спихнуть вниз другого, напялив ему на голову мешок. Больше ничего.
И этого хватило!
Потому что я узнал одного из них.
Того, что без мешка.
Именно его, жрущего раков, я видел на Кащеевом блюдечке.
Шаман.
Собственной персоной.
Собственной толстой усатой мордой.
Только на сей раз он не жрал раков, а собирался их накормить.
Увидев нас, Шаман вот ни настолько не растерялся. Более того, он вроде как обрадовался. И заорал:
— Скорее! На помощь! Я поймал Антисказочника! Надо его срочно сбросить с моста, дабы пресечь! Топим его, господа! Топим!
Мешок протестующее завопил.
— Нечего, нечего! — Шаман пнул его сапогом. — Сам натворил — тебе и ответ держать! В речку его, господа! В речку!
— Пусть сперва ответ подержит, — пробасил Семеныч. — А в речку всегда успеем.
— Нельзя его выпускать! — завизжал толстяк. — Таких гадостей натворить может — ужас! А скрутил и поймал его — я! Прошу мои слова занести в протокол. Да будешь ты падать, наконец, или нет?
Отчаянно сопротивляясь, мешок, конечно, не желал падать. Шаман, пыхтя, попробовал применить другую тактику: вместо того, чтобы перевалить Антисказочника через перила, он стал подсовывать мешок под них.
— Запрещенный прием! — я вскочил на мостик и стал приближаться к Шаману. — Постой! Нельзя же так! А если это не он? Надо разобраться.
— Нечего разбираться! — рычал Шаман, расшатывая перильца. — Сбросить мерзавца, и все дела.
— Но — топить?!!
— Это иносказание, господин гуманист! Все равно не утопнет, в другую реальность вывалится. Зато наша очистится. И будет у нас новый Сказочник.
— У нас и так есть новый Сказочник, — вставил Семен Евсеич. — Вот он, Глым.
— Этот, что ли? Какой же это Сказочник? Лично я не вижу в нем волшебной силы! — напыжился Шаман и даже про мешок забыл.
— Что характерно, — осмелел я, — и я в тебе ничего похожего не наблюдаю.
— Без году неделя, а туда же! — ткнул в меня корявым пальцем Шаман — Кто ты такой? Кто ты? Тебя никто не знает! Выползок! Может, они сговорились? — и он опять пнул извивающийся мешок. — Один пакости делает, другой его покрывает? А? А?
Семены притихли. А действительно, подумал я, кто я такой? Человек, вызванный по рекомендации Кащея, и почти ничем еще себя не проявивший. А Шаман… Он все-таки абориген. Слава, как о волшебнике, о нем ходит, пускай и дурная. Вот удружил ты мне, товарищ Костистый! Где ты, Кащеище, когда нужен позарез?
— Здесь я, Глым Харитоныч, — сказал за спиной знакомый голос. — Не шуми. Сейчас все уладим.
— Ух, — только и мог сказать я. — Вот это номер. А лошадь из-под купола, я надеюсь, не упадет?
Семены, как по команде, задрали головы и глянули на небо.
— И я здесь, и я! — завопил другой — пронзительный — голос, чьим черствоватым интонациям я тоже был весьма рад. — Дайте мне этого толстопузого! Покрошу!
— Еще посмотрим, кто кого! — голос Шамана неуловимо изменился. Да и сам он стал как бы выше, глаза его метнули искры, а усы ощетинились. (Я уже хотел ляпнуть про "конька-горбунка", но прикусил язык.)
— Ой-е-ей! — завопил он, отпуская дымящиеся перильца. — Что это?
— Это? А это, любезный, называется "э-лек-три-чест-во", — пояснил Кащей. — Пару ампер для острастки хватит? Ну-ка, кончай баловаться и подавай сюда мешок.
— Мешок вам? — хихикнул Шаман, рывком стащил его с укрываемого внутри человека. — Хвост крысячий и хрен моржачий вам, а не мешок! Иди сюда, животное!
С этими словами он обхватил одной лапой голову своего пленника — невысокого худенького парнишку — а в другой узенько блеснуло лезвие. Шаман прижал нож к тощей шее мешочника и торжествующе заорал:
— А теперь вы слушайте! Вон с моста, негодяи! Пошли отсюда! И дайте пройти!
— Куда тебе идти-то? — устало спросил Кащей. — Мы тебя сами туда отведем. Только не психуй.
— Кащей, что же ты стоишь? — не выдержал Колобок. — Заморозь его!
— Не могу, — покачал головой Кащей. — Не дается.
— Он что — и вправду Антисказочник? Почему же я его не увидел?
— Потому что он не Сказочник. Он простой Злой Колдун.
— Его зовут так?
— Нет, Шаманом его кличут… А что?
— Ты просто с большой буквы сказал, значительно так — Злой Колдун…
— И ЧТО? — рявкнул Кощей, и достойный господин Колоб, поперхнувшись, умолк
— А разница? — не выдержал я.
— Огромная. Его может победить только не менее злой колдун. Или Сказочник.
— А ты? Разве не… — начал было Колобок.
— Рот закрой, позор хлебопека! — прошипел Кащей. — Я не! По крайней мере, в ближайшее время. Уговор такой был, ясно? А вот Сказочник среди нас все же имеется.
Что? Опять?
— Глым, не опять, а снова. Давай, делай что-нибудь.
— А что? — спросил я. — Придумать сказку, как нож в его руке превращается…
И глаза у меня чуть не повисли на стебельках. Потому что ими, глазами, то есть, я только что увидел, как лезвие у шеи паренька пожелтело и заструилось ему за шиворот.
Шаман машинально тронул жидкий нож пальцем и попробовал на вкус.
— Масло, — сказал он. — Мамой клянусь, масло. Это что же выходит?
— Выходит, что мы его нашли, — шепотом сказал Колобок. — Глым, дружочек, я был неправ. А можно…
— Потом, господин Колоб, — я размял пальцы. — Давай, колдун. Выходи.
— Ах, так? — взревел колдун и, закрутив вокруг головы вихрь, метнул его в Семена Семеныча. Отскочив от того, вихрь прошелся по остальным Додельщикам. Мгновенно лица у них окаменели, и Великолепная Семерка принялась окружать меня с явным намерением надавать по мордасам.
Краем глаза я увидел, как Кащей что-то торопливо бормочет и делает в мою сторону пассы, но они мне что-то не сильно помогали.
— Жили-были… — я не успел договорить, как Семен Игнатьич прыгнул ко мне и со всей дури зарядил ногой в живот.
Я и не знал, что может быть так…
Больно?
Очень больно?
Да нет же!
Так легко предотвратить удар всего лишь одним блоком под названием "Ловкая черепаха выдавливает из своего панциря непрошенного гостя". Ай, да Мамба! Аригато!
Удивленные глаза Игнатьича мелькнули перед моим носом, а затем их обладатель ударился спиной о ближайшую липку и сомлел.
Нет нужды описывать, что спустя пару минут остальные Семены нашли приют в разных прибрежных уголках. Ни одного я не сбросил в Козематку к неведомым пока крокозябрам, хотя и очень хотелось. Все-таки я не злой колдун… Ах, да!
Я повернулся в сторону посиневшего от злобы Шамана.
— Один злой колдун, не сумевший взять в плен молодого человека и вызвавшийся противостоять Сказочнику, не справился с управлением собственных конечностей, — принялся с выражением рассказывать я. — Ухватил он мешок, державший в руках, напялил его себе на голову — хотя очень этого не хотел, — да и бросился в Козематку. Только круги по воде пошли. Вот и сказке конец, а кто слушал — молодцы.
Ну, все было не совсем так. Хотя в общем, в особенности насчет кругов, все правильно. Только перед падением он успел кое-что сказать. Вернее, прокричать:
— Албибэк!
— Сам дурак! — ответил я.
А из-под моста продолжало нестись:
— Вы еще попляшете!
Ну, это фигня. А вот посерьезнее:
— А мерзкому Колобу — проклятие ВЕЧНОЕ!
И еще:
— Козлы!!!
Потом наконец-то все стихло. Я подошел к вздрагивающему от обиды Колобку.
— Я-то тут при чем? — спросил он меня, утирая бегущие из черных глазок слезы. — Это же вы с Големычем его победили и разоблачили! За что меня-то? Лучше бы он тебя в обезьянку превратил, а Кащея — в шарманщика. Мне-то уже надоело бессовестным быть!
— Не боись, — похлопал его по кругленькой макушке я. — Всего-то сто годков бессовестным походишь, а там само пройдет.
— Ну, спасибо, — хмуро сказал Колобок. — Я, признаться, ожидал кой-чего другого. Например, сказки про меня и про мою чудесно обретенную совесть.
— Да я пошутил. Верну я тебе твою совесть, не переживай. Дай сначала с парнем разобраться, гляди, еле живой сидит.
— А чего с ним разбираться? А, да, ты же не местный. Портняжка это.
— Тот самый?
— Не тот самый, а Храбрый! — пискнул, услышав наши последние слова, парень. — Одним махом семерых побивахом!
— Это я побивахом, — показал на постепенно приходящих в себя Семенов я. — А ты — жертва.
— Сам жертва! Я — Сказочник! Я со злом боролся!
— Это с каким же?
— С вампирами! Придумал одного хорошего человека, он их всех обещал перебить!
— Ага, — многозначительно протянул Кащей. — А еще?
— А знаешь, сколько я деревень спас? От холода, голода и унижений?
— Дай догадаюсь: еще одного спасителя выдумал?
— Точно! — Портняжка покраснел. — А что? Мне Шаман говорил…
Тут его лицо сморщилось, он понял, что сказанное только что не вписывается в действия последних десяти минут, и заплакал.
— Не реви, — строго сказал Кащей. — Ты не виноват. Просто подвернулся под руку одному хитрому и злобному типу.
— Я думал… Я — настоящий… Сказочник… Хотел, как лучше…
— Вот сейчас ты должен с умным видом сказать: "Самые страшные вещи делаются из лучших побуждений", — сказал Кащею я.
— Сам знаю, — рыкнул Кащей и нежно пояснил Портняжке: — Самые страшные вещи делаются из лучших побуждений, сынок! Мерзавец ты, Глым, и шутки у тебя мерзопакостные.
— Это что, тоже сказка была? — притворно удивился я. — Я и не знал!
— Граждане, — послышался голос Семен Семеныча, который с хрустом приводил вывихнутую шею в порядок. — А что это сейчас тут произошло? А? О!
— Да, объяснитесь же, наконец? — проскрипело дерево, незаметно появляясь у меня за спиной.
— Все в сборе? — спросил Кащей. — Так и быть, объясняемся.