Джон прорычал что-то нечленораздельное и сунул в рот плитку шоколада. Своим тоном он хотел показать, что очень рассердился, но, учитывая важность предстоящего обсуждения, сохраняет полное самообладание.
— Эта тварь, Хаскинг, позволяет себе слишком много. Я говорю — мы слишком долго лизали его черные лапы. Его требования замедлят строительство судна...
— Корабля, Джон, — сказал Сэм. — Это Корабль, а не судно.
— Корабля, пусть будет так. Я говорю — давайте захватим Соул Сити, перебьем людей Хаскинга и заберем себе копи. Тогда мы сможем делать алюминий прямо там, на месте. И мы можем там же строить Корабль. А чтобы иметь уверенность, что нам никто не помешает, мы захватим все владения между Пароландо и Соул Сити.
Пожалуй, Сэм склонялся к мысли, что этот средневековый разбойник прав. В течение месяца страна могла приготовить достаточное количество оружия, чтобы осуществить предложение Джона. Правда, Публия и Тайфана были настроены дружелюбно и регулярно снабжали древесиной фабрики и заводы Сэма. Однако вполне возможно, что оба государства стремились накопить побольше железного оружия, чтобы в неожиданный атаке разгромить Пароландо.
По-видимому, дикари, жившие за Рекой, вынашивали такие же планы.
— Я не думаю, — сказал фон Ритгофен, — что Хаскинг собирается производить обмен людьми из расчета один на один. Но он не прислушается ни к каким разумным аргументам, пока мы не пошлем на переговоры с ним черного. Он сказал, что моя посольская миссия — оскорбление для него, потому что я — пруссак и, в придачу, барон. Но он простит нам эту обиду, если в ближайшее время мы пошлем к нему достаточно важную персону — желательно, члена Совета. Только черного.
Сигара вывалилась у Сэма изо рта.
— Но у нас нет черного советника!
— Совершенно верно. И Хаскинг сказал, что нам необходимо выбрать в Совет хотя бы одного африканца.
Джон запустил пятерню в свои рыжие волосы, его блеклые голубые глаза сверкнули.
— Этот раб думает, что он может вмешиваться в наши внутренние дела! Я говорю — война!
— Не горячись, Джон -- то есть, я хочу сказать, Ваше Величество. Согласен, тут есть причины для гнева. Однако надо смотреть правде в глаза. Мы можем прекрасно защитить свою страну, но у нас недостаточно людей, чтобы захватить обширную территорию и подчинить ее население.
— Подчинить? — вскричал Джон. — Мы прикончим половину, а остальных закуем в цепи!
— Мир сильно изменился с тех пор, как ты умер, Джон. Как признано, существуют более эффективные способы порабощения ближних, кроме кровавой резни. Я, однако, не хочу глубоко вдаваться в этот вопрос. Полагаю, мы выберем — или назначим — временного члена Совета. И потом пошлем его к Хаскингу.
— Но в Хартии нет положения, по которому можно было бы избрать временного члена Совета, — сказал Лотар.
— Мы изменим Хартию, — ответил Сэм.
— Для этого необходимо созвать народное собрание.
Джон фыркнул с отвращением. В свое время он и Сэм Клеменс вели длительные споры относительно прав народа.
— Есть еще одно дело, — сказал Лотар, усмехаясь, но со скрытым раздражением в голосе. — Хаскинг просит, чтобы мы разрешили Файбрасу посетить Пароландо. Файбрас особенно интересуется нашим самолетом.
Джон взорвался снова:
— Он хочет послать к нам шпиона!
— Не думаю, — сказал Сэм. — Файбрас возглавляет штаб Хаскинга. Он инженер и, если не ошибаюсь, имеет степень доктора физики. Как вы нашли его, Лотар?
— Он произвел на меня большое впечатление, — ответил фон Ритгофен. — Он родился в 1974, в Сиракузах, штат Нью-Йорк. Его отец был черным, а мать — наполовину ирландка, наполовину индианка. Он был во второй партии, высадившейся на Марс, и первым достиг орбиты Юпитера...
Холодок пробежал по спине Сэма. Люди сумели это сделать, подумал он. Они высадились на Луне и достигли Марса... Жюль Верн и Уэллс были правы! Фантастично — но не более фантастично, чем этот мир.
— Мы рассмотрим этот вопрос сегодня на Совете, Джон, — сказал Сэм. — Если, конечно ты не возражаешь. Мы проведем выборы еще одного, временного советника. Что касается меня, то я отдаю свой голос Айзи Каберу.
— Был ли Кабер рабом или нет? — спросил Лотар. — Я не знаю этого. Хаскинг сказал, чтобы мы не вздумали прислать к нему кого-нибудь вроде дядюшки Тома.
«Ставший однажды рабом остается рабом навсегда», — подумал Сэм. — «Даже когда раб восстает, убивает или гибнет сам — в знак протеста против рабства — он все равно не думат о себе как о свободном человеке. Он был рожден и воспитан в мире, пропитанном гнилым духом рабства, и каждая его мысль, каждое движение несут неистребимый отпечаток рабства. Кабер родился в 1841 в Монтгомери, Алабама, он научился читать и писать, он служил секретарем в доме своего хозяина и убил его сына в 1863, он бежал на Запад и стал ковбоем, а потом — шахтером. Он погиб от копья индейца сиу в 1876; бывший раб был убит человеком, который не желал становиться рабом. Кабер в восторге от этого мира, потому что здесь никто не пытается снова обратить его в рабство. Но он раб — раб в собственном сознании, в реакциях своих нервов. Хотя он высоко держит свою голову, при свисте хлыста он покорно склонит ее — раньше, чем он поймет, что делает...»
Зачем, для чего человек снова возвращен к жизни? Души людей, мужчин и женщин, несут неизгладимую печать их прежнего земного бытия, и этот тягостный груз нельзя снять — никогда и ничем. Сторонники Церкви Второго Шанса заявляли, что человек может измениться — измениться полностью. Но они были всего лишь группой мечтателей, одурманенных Жвачкой Сновидений.
— Если Хаскинг назовет Кабера дядюшкой Томом, Кабер убьет его, — сказал Сэм. — Я считаю, что мы должны послать Кабера.
Джон кивнул головой. Хитрая усмешка скользнула по его губам. Сэм бросил взгляд на водяные часы.
— Наступило время инспекционного обхода. Прошу извинить меня, Джон, я буду готов через несколько минут, — Сэм уселся около своей конторки, чтобы закончить записи в дневнике.
Это дало возможность Джону первым выйти из дома, как подобало бывшему королю Англии и доброй части Франции.
Сэм догнал группу, включающую Джона и шестерых членов Совета, около химической фабрики. Они постарались как можно быстрее миновать фабричную территорию. Даже гиена извергла бы свой завтрак, вдохнув сложную смесь запахов от азотной и серной кислот, от продуктов перегонки древесины в спирт, ацетон, креозот, от чанов с формальдегидом и человеческими экскрементами. Затем советники были поджарены и оглушены на железоплавильном заводе и в кузнечных мастерских. Они покрылись белой пылью на фабрике, перерабатывающей известняк. На их волосах осели хлопья сажи от гончарных печей. На алюминиевом заводе они были снова поджарены, оглушены и осыпаны пылью.
Оружейная мастерская, расположенная на вершине холма, в данный момент не работала. Если не считать отдаленных шумов, здесь было спокойно. Вид, который открывался отсюда, никто не назвал бы идиллическим. Перекопанная земля, спиленные деревья, черный дым от заводов и фабрик, застилающий горы...
Ван Бум, уроженец конца двадцатого века, наполовину голландец, наполовину зулус, главный инженер Пароландо, встретил их. Это был высокий человек с темно-бронзовой кожей и курчавыми волосами. Его рост достигал шести футов трех дюймов, а вес — двухсот пятидесяти фунтов.
Он радушно приветствовал Сэма и, с холодной вежливостью, Джона, но не улыбнулся,' как обычно.
— Работа выполнена, — заявил он, — но я хотел бы высказать некоторые соображения. Эту штуку можно рассматривать как превосходную игрушку; она выглядит довольно устрашающе, способна наделать много шума и убить человека. Но в целом она излишне расточительна и неэффективна.
— Вы держите речь прямо как конгрессмен в палате представителей, — усмехнулся Сэм.
Ван Бум провел советников в высокие ворота построенного из бамбука здания мастерской. Внутри обширного помещения стояли верстаки; на одном лежало нечто среднее между старинным ружьем и гранатометом. Ван Бум поднял оружие. Даже в его больших руках ружье казалось чудовищно огромным. Он шагнул обратно к выходу, и остальные потянулись за ним на солнце.
Световые блики заиграли на серебристо-сером металле ствола, Ван Бум провел ладонью по гладкому полированному прикладу и сказал:
— Это — ружье модели «Марк 1». Названо так потому, что сам Босс придумал его.
Сэм расцвел в улыбке.
— Это однозарядное ручное оружие с кремневым ударным механизмом, — продолжал инженер. — Посмотрите, как нужно его заряжать. Вы посылаете рукоятку затвора вперед и нажимаете на ствол вниз, — ружье переломилось в его руках подобно охотничьей двустволке. — При этом взводится ударный механизм. Затем в казенную часть ствола вставляется метательный снаряд шестидесятого калибра, сделанный из бакелита. За ним закладывается заряд черного ружейного пороха, — инженер достал из висевшей на его поясе сумки бакелитовую «пулю» величиной в палец, загнал ее в ствол и заложил завернутый в плотную бумагу пороховой заряд. — Теперь следует поднять ствол — ружье готово к стрельбе.
Помощник Вам Бума принес большую деревянную мишень и установил ее на расстоянии двадцати ярдов. Инженер поднял ружье.
— Подойдите ближе, джентльмены, — сказал он. — При прохождении снаряда через воздух его поверхность сильно нагревается и частично выгорает; таким образом, появляется дымовой след, который вы сможете увидеть. Эффективный радиус поражения составляет около пятидесяти ярдов, но точность попадания на расстоянии более тридцати ярдов не очень хорошая.
Ван Бум нажал курок. Раздался грохот, сверкнуло пламя, и тонкий след белого дыма, стремительно прорезав воздух, уперся в центр мишени. В сосновой доске дюймовой толщины зияла большая дыра.
Инженер опустил приклад ружья на землю и сказал:
— Пластмассовый снаряд не может пробить насквозь человеческое тело. Однако от его удара образуется огромная рана. И если снаряд попадет в кость, она будет раздроблена.