Через зал прошел невысокий сутулый человек с огромными, висящими почти до колен руками. Офицеры встретили его появление аплодисментами. Нетвердой походкой он приблизился к роялю, стоящему в углу сцены, сел, откинув фалды, открыл крышку и пробежался пальцами по клавишам. Негромкие переливы потонули в буре оваций и свисте. Андрея передернуло, но, похоже, никто не считал неприличным выражать свои эмоции так.
Музыкант заиграл громче. Королевский инструмент заглушил крики. Музыка с намеком на классику перешла во что-то более ритмичное, фокстрот или польку. Из-за кулисы появился человек в красной рубахе навыпуск, с копной черных волос и с маленькой гитарой в руках. Покивав головой в такт музыке, он дернул струны, вплетая в почти академическое исполнение кабацкие мотивы. Но выступление его длилось недолго: потешив публику переборами, он незаметно исчез в кулисах.
Пианист ускорил темп игры, музыка стала бодрее, ритмичнее. Череда девиц в пышных юбках, корсетах и с донельзя разрисованными угольком и свеклой лицами вылетела на сцену, дурея от собственного визга. Построились в шеренгу а-ля «Лебединое озеро» и стали танцевать канкан, высоко выбрасывая ноги. Роста и комплекции они были разной, сплясаны не очень. Несмотря на улыбки до ушей, большей частью нарисованные свекольным соком, никакой особой радости на их лицах заметно не было.
Официант принес анисовую в запотевшем графинчике и блюдечко с солониной, видать, на закуску. Поймав взгляд, налил в стопочку тягучей белой жидкости. Пообещал скорое жаркое и растворился в прокуренном воздухе. Андрей решил, что самое время поискать Катю. Но сначала – выпить с мороза. Очень уж располагала окружающая обстановка.
Он принял пятьдесят грамм и поразился, как приятно и хорошо пьется местная водка. Наверное, на чистой байкальской воде, да сделанная правильно, не то что разведенный ректифицированный спирт его времени. Зажевал волокнистым мясом и с наслаждением почувствовал разливающееся по телу приятное тепло. Поднялся, одернув гимнастерку, и направился в сторону раскидистых туй в больших глиняных горшках, за которыми, похоже, располагались нужные ему двери.
Выйдя на середину зала, он оказался словно под перекрестным огнем. Офицеры из-за разных столов смотрели тяжело, будто сквозь прорезь прицела. Некоторые более-менее нейтрально, некоторые оценивающе, а некоторые, в основном иностранцы, как на врага. Ежась под их взглядами, он свернул в узкий проход. Теперь напускаем на себя нетрезвый вид и дышим на всех анисовой. Напускаем и дышим.
Туалеты налево, делаем вид, что не заметили. За распашную дверь, через которую ходят официанты. По узкому коридорчику. Слева дверь?
Это потом. В маленькое окошко для выдачи заказов, откуда доносится тяжелый дух пережаренного масла.
– Эй, братцы, где у вас тут отлить можно? – спросил Андрей, засовываясь головой внутрь.
– Так, ваше благородие, назад и направо, там на двери написано, – ответил один повар, дородный мужчина с распаренным красным лицом.
– А… Спасибо, братцы. – Андрей выпрямился, развернулся на каблуках. Пошатнулся для убедительности и, сделав вид, что пьяного офицера занесло на вираже, ввалился в маленькую дверь. Там был посудомоечный цех. Хрупкая девушка шарахнулась от жестяного бака, загрохотала по полу выроненная тарелка.
– Катя?
– Н-нет, Варя, – блеснули в темноте испуганные глаза.
– Извини, случайно занесло. – Андрей вывалился обратно в коридор. Поправил портупею, кобуру, расстегнул зачем-то клапан, проверяя, легко ли выходит револьвер.
В этот момент из зала через раздвижные двери влетел в коридор «его» официант. Вздрогнул, уставившись на ребристую рукоять нагана в открытой кобуре, вытянулся во фрунт. Лицо его побелело, нижняя губа затряслась.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие, – если б не боялся поднять руку, наверное, отдал бы честь. – Сейчас все принесу.
– Вольно, – улыбнулся Андрей его страхам. Застегнул клапан и вышел мимо трепещущего официанта в грохочущий музыкой зал. Свернул к туалетам. Распахнул дверь мужского, заглянул.
Один офицер, черноголовый, похожий на цыгана, склонился над раковиной. Хотел то ли испить воды из-под крана, то ли проблеваться. Другой через свернутую ассигнацию нюхал насыпанный на стеклянной полочке зеркальца кокаин. Еще несколько офицеров каких-то невнятных частей, возможно казачьих, смотрели на него с завистью. Все кабинки были заняты, но не все использовались по назначению. Падение нравов, падение нравов… «Наших бы моралистов сюда, посмотрели бы, как сто лет назад цвет русского офицерства себя вел», – думал, он подходя к одной из раковин.
Пустил воду и замер, глядя на себя в зеркало. Отлично пригнанная форма, золотые погоны, коричневые ремни портупеи, черные усики над верхней губой и что-то такое во взгляде. Уверенное. Спокойное. Совсем не похожее на крысиные повадки управленца из века двадцать первого.
Он тряхнул головой, отгоняя наваждение, плеснул в лицо холодной воды. Фыркнул, промокнул лицо полотенцем и направился обратно к своему столику под такими же оценивающими взглядами. Уселся. Налил еще, хотел выпить, но передумал.
Катя, Катя, где ж она может быть? А вдруг он что-то недопонял в прошлый раз? Или тут все-таки есть еще один ресторан? Или она оказалась не так уж безоговорочно предана делу революции, чтоб рассказывать о себе правду первому встречному, пусть и с ленинским мандатом? Или он что-то пропустил? Недосмотрел?
Официант принес жаркое. Куски темного мяса на огромной тарелке, слегка обложенные картофелем и посыпанные относительно свежим луком и кориандром. Рядом официант услужливо поставил стакан с брусничным компотом. Пахло все довольно аппетитно, но есть уже не хотелось. В голове бродили совсем другие мысли.
Так, еще раз. Если Катя все-таки здесь, где она может быть? На кухне не видно. Посудомойка тоже не она. Среди официантов женщин нет. Что остается? Неужели? Он внимательней пригляделся к танцовщицам на сцене, пытаясь распознать черты лиц под толстым слоем косметики. Колыхающиеся чепцы и букли, явно накладные.
Неужели одна из них? Почему б и нет, по этим, вернее, тем временам любая работа была за радость. Блин, какие ж они одинаковые все да как ярко накрашены… Так что, вторая справа? Может, четвертая? Или третья слева?
Неприятно, но, наверное, по тем временам канкан – то же самое, что у нас стриптизерши вокруг шеста. Но тут, похоже, другой работы и нет. Блин, какие ж они одинаковые все, да как ярко накрашены…
В этот момент музыка смолкла, девицы, выстроившись гуськом, убежали со сцены под небурные и непродолжительные аплодисменты. Сцена погрузилась в полумрак. Пианист встал, поклонился залу и исчез в кулисах. Зато вернулся гитарист, придвинул себе табурет, уселся и стал выводить перебором небыструю задумчивую мелодию, от которой в груди становилось тревожно, а на глаза наворачивались слезы.
Андрей оглядел зал и понял: если хочешь что-то узнать, нужно ломиться в гримерку. Поискал глазами проход за сцену, не нашел. Через улицу, что ль, попробовать? Он посмотрел на офицеров – они по-прежнему беззастенчиво его разглядывали. Пожалуй, не стоит давать лишнего повода. И так слишком суетно он себя ведет, а народ тут нервный и поголовно вооруженный. Сделать вид, что снова в туалет? Кокаин нюхать? Тут, похоже, это не только не запрещено, но и вроде как хорошим тоном считается.
Предаваясь невеселым размышлениям, он ковырнул вилкой жаркое. Поднес кусочек ко рту. Замер, не откусив, – заметил, как невысокий юркий человек с глазами хорька нырнул за портьеру. По разумению Андрея, там должно было быть окно, однако… Маленький человек растворился за ней, словно бы и не было. Может, там находится бухгалтерия, кабинет директора и все прочие вспомогательные помещения? Опять пойти в туалет и «промахнуться»?
Андрей стряхнул с вилки кусок остывшего уже медведя, замахнул еще пятьдесят грамм для запаха, вытер о форменные штаны вспотевшие ладони и поднялся на ноги. Притворно нетвердой походкой пересек зал и, не обращая ни на кого внимания, сунулся за портьеру. Тут же натолкнулся на огромного бородатого мужика, воняющего какой-то кислятиной.
– Куда? – перегородил он коридор огромной ручищей.
– К Катерине, дурак, – пробормотал Андрей, нетвердо выговаривая слова, рука же его непроизвольно потянулась к кобуре. – Нешто не узнаешь?
– Да много вас тут ходит, – пробормотал мужик, отстраняясь. – Всех разве упомнишь?
– Нечего мне… – Андрей, войдя в роль, потряс у него перед носом указательным пальцем. – Понял?
Мужик покорно склонил голову и типа подвинулся. Андрей протиснулся мимо его грузного тела и, качаясь от стены к стене, побрел по коридору на щебетание девичьих голосов.
Коридор был освещен очень слабо. Немного разгонял мрак только свечной фонарь за красным стеклом в дальнем его конце, как раз у выхода на сцену. Справа – тяжелые, похожие на сейфовые двери с неразличимыми в темноте табличками. Слева – фанерные, из-за которых доносились недвусмысленные скрипы и стоны. Ах, вот оно, значит, как? Не, ну а что? Надо же как-то жить? Но Катя? Ему стало не по себе.
В голове его зазвонили колокола, на разный манер повторяя «Много вас тут ходит». Вот, значит, оно как?
– Катю заказывать будете? На ночь или почасово?
Он вздрогнул, услышав мягкий, вкрадчивый голос. Человек-хорек? Нет, седенькая сгорбленная старушка с черными усами под носом. За столиком, установленным в нише, вместо бывшей кладовки. Ей бы еще табличку с надписью «Касса» и отрывные билеты.
Блин, а он на ней еще жениться собирался! Ну ладно еще стриптизерша, по военному времени простительно, но проститутка – это уже слишком. Такое делать никакая война не заставит. Только глубокая внутренняя склонность. Вон Варя работает посудомойкой, и ничего.
– Конечно, на… – начал он и остановился на полуслове. Что делать? Снять на ночь и не выпускать из комнаты до утра? А что, отличный вариант, только тогда он точно не узнает, что случилось с золотом. На пару часов, просто задержать, чтоб она не встретилась с ним в опустевшем доме в деревне и чтоб цепляющиеся одни за другие события не привели ее к трагическому финалу?
– Конечно, на… – снова начал он и деланно пошатнулся.
Мозг его в это время работал на предельных оборотах. А если она не встретится с ним на окраине деревни? Если не проводит его к партизанам и не спасет его в последний момент? Если не заляжет с ним в пулеметное гнездо подавать ленту, чем кончится его первое путешествие в прошлое?
Ведь тогда он чудом избежал смерти. Вернее, избежит. Да и не только когда граната упала. Не приведи господь нарваться на тех же партизан, когда он пойдет смотреть, что случилось с поездом? А ведь он пойдет, он же не знает еще, что все так сложится. И не понимает всей серьезности и суровости здешних нравов. Или с бурятами? Разница в пять-десять минут – и все, помер Андрюха, выноси вперед ногами.
Так и что теперь? Затаиться и лечь на дно? Всеми силами стараться не сдвинуть ни одной снежинки, чтоб не нарушить ход событий в параллельном посещении? Но Катя? Она ли это? Вдруг нет, вдруг ошибка? Надо пойти проверить. Но если он хотя бы заглянет в комнату ати, и она его увидит и запомнит. А потом увидит второй раз, уже в другом обличии? К чему это может привести? Черт-те к чему. Испугается и убежит в лучшем случае, а может, и засадит нож под ребра, как вражескому шпиону, с нее станется. Ну, а если даже не заметит, не запомнит, не узнает? Ему-то каково будет, после того как увидит ее на постели в ожидании клиента? Что вот он после этого всего должен будет делать? Достать наган и разрядить в нее обойму… блин, барабан? И как с этим со всем жить потом? Если будет конечно, потом, а то ведь этот медведь его тут и приломает. Не, пусть уж все остается как есть.
Андрей демонстративно пошарил по карманам.
– Деньги оставил в шинели, – сказал он нарочито громко и икнул. – Наверное, Бог сегодня не попускает, – грустно произнес он.
Хотел перекреститься, но не смог вспомнить, с какой на какую сторону. – Пойду…
Бабка за столом хмыкнула, но не удивилась, видать, насмотрелась от клиентов и не таких чудес.
Протиснувшись мимо вышибалы, он снова вернулся в зал. Прошел за свой столик, выпил еще пятьдесят анисовой, подцепил вилкой кусок окончательно остывшего жаркого, но до рта не донес. Бросил обратно в тарелку, обхватил руками гудящую голову.