– Не надо плакать, все будет хорошо, – как заклинание повторял Павел, пока вел дрожащую от холода и только что пережитого ужаса Сару к кормовой надстройке. В темноте и при усилившейся качке передвигаться по кораблю стало затруднительно, и Павел несколько раз споткнулся почти на ровном месте.
Но Сара не позволила ему упасть, и хоть ростом она была Павлу всего лишь до плеча, но держалась увереннее своего провожатого.
– Простите, – пробормотал тот и покраснел от стыда. Хорошо, что уже ночь и женщина не заметит его побагровевшего лица.
– Вы так странно говорите, – заявила вдруг Сара, – вроде бы все понятно, но как будто на другом языке. Ах да, Бенджамин сказал, что вы иностранец!
– Да, я живу в Австралии, в Сиднее, штат Новый Южный Уэльс, – скороговоркой произнес Павел свою легенду.
– О, Австралия – это же очень далеко, верно? Тогда я понимаю, почему вы так странно одеты. Этот рисунок ткани старый, а такой фасон носили несколько лет назад, тогда Артур только родился. – И Сара вновь умолкла.
Ну да, конечно, у них же двое детей, а старшему, Артуру Бриггсу, сейчас семь лет. Он вместе со своей бабушкой остался дома, в американском городе Брэдфорде, чтобы ходить в школу, а его мать, отец и младшая сестра отправились из Нью-Йорка в Геную. Кстати, появившиеся впоследствии самозванцы почему-то очень любили выдавать себя именно за «сына капитана Бриггса», а также за чудом спасшегося кока с «Марии Селесты». В разное время в разные редакции нью-йоркских газет явились, разумеется поодиночке, сразу пять «коков». Но они, как сговорившись, несли такую чушь, что все одновременно оказались в одном полицейском участке. Зато повезло их «коллеге» – первому аферисту, сообразившему, как погреть руки на трагической и жуткой истории покинутой людьми бригантины. Именно с его подачи по газетным полосам пошла гулять складно придуманная история о чуме, разразившейся на борту бригантины. В редакции «Гералд трибюн» самозванцу даже выплатили крупный гонорар за интервью и «правдивую» историю. А через несколько дней афериста разоблачили настоящие родственники того мальчишки, что хозяйничает сейчас на камбузе корабля, но было уже поздно: лжекок благополучно исчез из Нью-Йорка вместе с денежками.
– Благодарю вас, – негромко произнесла Сара. Они остановились у дверей кормовой надстройки, и даже в темноте Павел видел, что все ее окна закрыты брезентом и заколочены досками.
– Зачем? – вопрос вырвался сам собой, Павел не собирался задавать его вслух, но не сдержался. Эта странность была одной в ряду многих и, возможно, могла пролить свет хоть на часть необъяснимых событий.
– Здесь моя каюта, перед этим плаванием Бенджамин приказал отремонтировать ее и все сделать так, чтобы нам с Софи было в ней удобно. А иллюминаторы пришлось закрыть потому, что солнце каждый вечер светило в них и Софи не могла заснуть, капризничала, плакала. Вот и пришлось сделать ставни из старой парусины и досок, – охотно пояснила Сара.
«Точно, все верно, я был прав!» Только что получившее подтверждение давнее, уже полузабытое предположение-догадка было сродни сбывшейся мечте. Одной тайной «Марии Селесты» стало меньше, хоть всю ситуацию это и не прояснило.
– Прошу вас. – Сара распахнула дверь и первой вошла в теплый, даже душный сумрак.
Павел шагнул следом за женщиной. В полумраке он сумел рассмотреть немного – диванчик у переборки, тяжелый полированный стол рядом с ним, швейную машинку с неоконченным шитьем. И детскую кроватку, к которой и бросилась первым делом Сара.
– Заснула, – шепотом сообщила она, взяла с пустой полки подсвечник с оплывшей свечой и поставила его на стол рядом со швейной машинкой.
В слабом, дергающемся свете огарка Павел заметил несколько катушек со светлыми и темными нитками и масленку, лежащие рядом на столе. И брошенную там же маленькой хозяйкой игрушку – деревянную куклу в длинном то ли платье, то ли халате. Сара взяла игрушку в руки, уселась на диван, откинулась назад и прикрыла глаза.
– Голова очень болит, – негромко произнесла она, – я, наверное, ударилась, когда падала. Посмотрите, пожалуйста. – Она убрала со лба прядь волос и повернула к Павлу бледное, со следами слез на щеках лицо.
Тот наклонился, чуть прищурился, рассматривая бледную, почему-то покрытую испариной гладкую кожу на лбу женщины и тонкие, едва заметные морщинки. И небольшой вздувшийся бугорок у левого виска, на границе роста волос, да еще небольшую ссадину рядом.
– Да, в самом деле, это шишка, но она скоро пройдет. А сейчас нужно приложить что-нибудь холодное, например лед. Я могу принести его вам, если найду, – предложил Павел свою посильную помощь.
– Нет, не нужно. Как вы сказали – шишка? Никогда не слышала, чтобы так называли появившийся от ушиба отек. Так говорят у вас в Австралии, да? – Сара попыталась улыбнуться, и ей это удалось.
«Явное нарушение адаптации в совокупности с депрессивным настроением плюс сезонное аффективное расстройство», – кажется, именно такой диагноз поставил этой женщине судовой врач. Да у него у самого крышу унесло, причем давно и далеко, тут только слепой не увидит, что Сара не истеричка и не психопатка, а измученная, уставшая и напуганная женщина. Капитан, несомненно, любит свою жену, но в нем так же сильно и чувство долга, ответственность за корабль и экипаж – это тяжкий груз. И от этого страдают оба – и пустившаяся в опасное путешествие по зимней Атлантике эта хрупкая женщина, и сам капитан злосчастной во всех смыслах бригантины.
– Мне нужно идти, помочь капитану и его помощнику. Я их должник, и поэтому считаю…
Павлу пришлось замолчать – Сара осторожно тонкими холодными пальцами обхватила его запястье.
– Подождите, – попросила молодая женщина, – посидите со мной, пожалуйста. Понимаете, мне очень страшно оттого, что все это свалилось на нас, от этого ужаса и неопределенности. Никто не может толком сказать мне, что происходит, я боюсь за свою дочь, за своего мужа и за свою жизнь, в конце концов. Не уходите. Лучше расскажите о… Как называется место, где вы живете? – Сара открыла блестящие от вновь навернувшихся слез глаза, моргнула несколько раз длинными густыми ресницами. И улыбнулась еще раз, но уже просяще.
«Москва». – Павел успел прикусить язык и быстро воспроизвел заученную легенду:
– Я живу в Австралии, в Сиднее, штат Новый Южный Уэльс…
– Вот про него и расскажите. Я люблю слушать рассказы о дальних странах, люблю путешествовать сама. Правда, это удается мне очень редко. Я дважды была в Европе – в Мадриде и в Марселе, это мое третье плавание вместе с Бенджамином.
«И последнее», – но произнести это вслух Павел не решился, вместо этого он неуверенно заговорил:
– Сидней – это крупнейший город Австралии, он расположен на юго-восточном побережье континента, – и замолчал.
Что говорить – о той поездке он почти ничего не помнил. Перелет, хоть и бизнес-классом, вытянул все силы, впечатления смешались, наложившись одно на другое, и на выходе получилась полная каша. Отдельным «кадром» запечатлелось похожее на парусник здание Сиднейской оперы и роскошные пляжи у Большого Барьерного рифа. И адская жара, помноженная на влажность, так что выйти из-под кондиционера Павел мог только под дулом пистолета. Пляжи и океанский серфинг частично компенсировали многие неудобства, но ту поездку Павел вспоминать не любил. Есть места, куда хочется возвращаться снова и снова, но Австралия к числу таких географических достопримечательностей не относилась. Но как рассказать о своих впечатлениях человеку, который и слово-то «самолет», например, ни разу не слышал? Не говоря уж о том, что видел или летал на нем. Или тот же кондиционер, или… Да много чего еще не существовало в этот момент, когда Павел мучительно выуживал из своей памяти с трудом зацепившиеся в ней сведения о Зеленом континенте.
– Сидней – очень большой и красивый город, там много высоких домов, есть театр, порт и собор – очень красивый, он построен из золотистого песчаника. И еще там есть большой аквариум, в нем я видел настоящих акул.
Павел умолк, припомнив свою недавнюю встречу с морским чудовищем, кружившим около крохотного плота. Когда это было и сколько сейчас времени? Павел осмотрелся по сторонам, но часов нигде не обнаружил. Плохо дело, надо каким-то образом выяснить, который час, хотя что это ему даст? Ну, узнает он точное время, и что с того? Все равно он вернется в лабораторию Сколкова ровно через сутки после того, как оказался на плоту в океане, и дальнейшие события запросто могут пройти без участия «туриста». Да, это будет обидно, даже глупо – вот так, почти вплотную подобраться к развязке и исчезнуть накануне долгожданного финала.
В кроватке завозился ребенок, прошептал что-то во сне, и Сара легко вскочила на ноги. Она подбежала к дочери, замерла над ней, поправила сшитое из разноцветных лоскутов одеяльце, нагнулась и поцеловала девочку в щеку.
Павел, стараясь не шуметь, вышел из каюты и аккуратно закрыл за собой дверь. И, как только мог быстро, по раскачивающейся под ногами палубе зашагал в темноте к своей каюте, поеживаясь на ходу от холода – униформа мужчины будущего для погодных условий зимней Атлантики явно не лучший выбор. Павел резво сбежал по ступням трапа вниз и остановился в темноте. Снова пусто и темно, вокруг ничего и никого – только поскрипывает деревянная обшивка стен и слышно, как бьют волны в борта корабля. Павел ощупью побрел к своей каюте, внимательно смотря себе под ноги. Заметил издалека и старательно обошел темное бесформенное пятно на досках, снова остановился и прислушался. Из каюты врача не доносится ни звука, и непонятно, там фон Штейнен или сбежал и затаился в одном из судовых помещений. Лучше бы, конечно, последний вариант – перспектива остаться наедине с обезумевшим доктором Павла не привлекала. Пусть даже между ними коридор и две переборки, но это не преграда для почти потерявшего человеческий облик человека. Павел открыл дверь, вошел в свою каюту, ощупью добрался до дивана и плюхнулся на него. Свеча в подсвечнике где-то здесь, надо только найти ее и зажечь, если в кармане найдется заботливо положенная туда сотрудниками Сколкова зажигалка. Или лучше не надо, зачем привлекать к себе лишнее внимание? Неизвестно, на что способен этот врач в состоянии измененного сознания. «А не он ли ту бочку открыл? И квасит потихоньку, в одно лицо», – мелькнула очередная мысль-догадка. Тогда фон Штейнен наверняка и сейчас там, в носовом трюме, заливает свое горе отличным спиртом. Впрочем, почему именно горе? Может, наоборот, празднует победу, ведь уложить за один день сразу пятерых человек – это вам не курицу прирезать. Или не пять? Как считать того, первого, умершего от странной болезни, от которой, по словам того же врача, нет лекарств?
Размышления прервал звук шагов по коридору и решительный стук в дверь каюты. Павел замер и на всякий случай не стал отвечать. Но тут же вспомнил, что ключ в замке на двери он не повернул и ее стоит лишь хорошенько толкнуть. И потянулся к «Беретте», лежащей в кобуре на левой голени.
– Патрик, вы здесь? – рявкнул Ричардсон из темноты коридора. – Только не говорите, что вас нет. Я этого не переживу.
– Я здесь, войдите, – выдохнул Павел и убрал руку. Первый помощник капитана – не тот человек, которого можно опасаться. Во всяком случае, пока.
– Какого черта вы сидите тут как мышь в норе, зажгите свечу, – буркнул, входя, Ричардсон. – Это становится невыносимым. Если так пойдет и дальше, то нас будут сопровождать все акулы Атлантики. Хорошенький эскорт мы приведем за собой в Гибралтар.
Ричардсон остановился на пороге, и Павел видел только силуэт первого помощника Бриггса. Тот помолчал немного и проговорил, уже тише:
– Я вот что хотел сказать – капитан приглашает вас на ужин, приходите к нам в кают-компанию. Надо как-то отвлечься от этого кошмара. Еды у нас полно – несколько бочонков с солониной, копченые окорока, овощи, сыр. В общем, почти все, что душа пожелает. Всей этой снеди нам хватило бы на полгода, если не больше. Думаю, что Бенджамин достанет из своих запасов бутылочку виски или портвейна, а Сара сыграет что-нибудь душещипательное на своей фисгармонии… Приходите, Патрик, ей-богу, попробуете стряпню Эдварда, этот мальчишка неплохо готовит, – еще раз повторил приглашение Ричардсон и умолк.
– Обязательно приду, – заверил его Павел, и тут же спросил: – А врач, фон Штейнен, что с ним? И где он? – А черт его знает, – в голосе помощника капитана появились нотки раздражения и брезгливости одновременно, – понятия не имею. Здесь где-нибудь, если не утопился до сих пор. Так для него будет даже лучше – не придется объясняться с властями. Когда мы придем в Гибралтар, я лично позабочусь о том, чтобы этот проходимец оказался в руках полиции, – задиристо заявил Ричардсон.
– Проходимец? – Павел сделал вид, что удивлен и впервые слышит о темном прошлом врача. А сам насторожил уши, готовясь получить подтверждение или опровержение своей догадки.
– Еще какой, самый настоящий аферист и мошенник, но очень хорошо умеет маскироваться и входить к людям в доверие. Я не знаю, какая муха укусила Бриггса, когда он разрешил фон Штейнену подняться на борт «Марии Селесты». И запретил мне вносить запись о нем в судовой журнал, и даже приказал поставить врача на довольствие! Впрочем, потом Бенджамин рассказал мне, что встретил это несчастного в порту, перед плаванием. Он привез сюда Сару, чтобы показать ей каюту. Сара притащила с собой дочь, и на обратном пути они все вместе наткнулись на этого докторишку. У Сары, как всегда, была очередная истерика, Софи кашляла – она к тому времени уже успела простудиться, и фон Штейнен встретился им как нельзя кстати. Он предложил им помощь, если это можно так назвать, – дал девочке выпить несколько капель какой-то настойки. А Саре он прописал другое лекарство – вы не поверите, это была связка сухих листьев, их нужно было жевать, как матросы жуют табак. Бриггс почему-то не возражал, глядя, как портовый шарлатан пичкает его жену и дочь непонятно чем. Но, как ни странно, все это сработало: кашель у ребенка прошел на следующий же день, а Сара стала намного спокойнее и веселее. Взамен этот фон Штейнен попросил капитана помочь ему – отвезти в Европу, на что Бриггс незамедлительно согласился. И вот теперь мы пожинаем плоды его доброты. – Ричардсон закончил свою речь коротким, емким ругательством.
– Так вы считаете, что это он?.. – Дальше можно было не продолжать, помощник капитана понял Павла с полуслова:
– Конечно, кто ж еще? Не Амазонка же, которую видели все, кроме меня, – ухмыльнулся Ричардсон и заторопился: – Патрик, хватит болтовни, пойдемте, пока все не остыло. Я голоден, как дикий зверь, и так же зол. Если я сейчас не выпью успокоительного, то за борт полетит еще один труп. Правда, я пока не знаю, чей именно.
После такого заявления возразить помощнику капитана Павел не решился. Он нашел на столе ключ от замка и постоял немного у стола, раздумывая, не прихватить ли с собой саквояж. Но решил этого не делать: зачем привлекать к себе лишнее внимание, тем более что все самое необходимое лежит в карманах «охотничьей» куртки-пиджака? Павел вышел следом за Ричардсоном в темный коридор, закрыл дверь и дважды повернул ключ в замке. В это время помощник капитана уже успел отойти немного в сторону и дважды с силой грохнул кулаком в дверь каюты врача, потом дернул ручку.
– Надо же, закрыто. Похоже, он здесь. Эй, фон Штейнен, или как вас там на самом деле! Не вздумайте показываться мне на глаза, это может для вас плохо закончиться! Я все сделаю так, что капитан решит, что с вами произошел несчастный случай! – сложив ладони рупором и согнувшись, проорал Ричардсон в замочную скважину.
Но ответа не получил, из темноты не донеслось ни звука.
– Надеюсь, что он не подохнет там от голода или жажды. Надо будет попросить Эдварда отнести этому негодяю что-нибудь поесть. Я не хочу, чтобы каюта и трюм провоняли мертвечиной, – доверительно и искренне сообщил Павлу помощник капитана и затопал по коридору к трапу.
Павел постоял немного у дверей каюты врача, прислушиваясь к тишине, и направился следом за Ричардсоном.