Таммарон поднял брови.
— Ты предлагаешь передать опекунство кому-то другому?
— Не только опекунство, но и ее руку, — поправил его Манфред. — Вы наверняка заметили, как сильно мой сын привязался к этой малышке. — Айвер, по крайней мере, сумел изобразить смущение, когда отец приобнял его за плечи. — Предлагаю, чтобы свадьбу сыграли незамедлительно, как только это будет возможно, чтобы земли Мак-Линов перешли в те руки, которые смогут их надежно удержать.
— Но ведь ее дядя еще жив, — выпалил Алрой, нахмурившись. — И по-моему, такая спешка неприлична, ведь ее сестра только вчера скончалась!
— Ого, сир, да вы, похоже, сами на нее глаз положили? — Мердок гнусно захихикал, и Алрой побагровел от досады. — Я и не знал, что вы так серьезно настроены.
Айвер подавился смешком, а Хьюберт закашлялся.
— Ладно, все это еще успеется, — пробормотал архиепископ. — Впрочем, я согласен, что свадьба должна состояться лишь после того, как пройдет положенное время траура. Возможно, это событие стоит сделать нашим первым празднеством по переезде в новую столицу? Полагаю, ваше величество не станет возражать?
После тех насмешек, которым он только что подвергся, Алрой, конечно же, не решился сказать ни слова поперек. Промолчал и Джаван, хотя был без тени сомнения уверен, что либо сам Айвер, либо, скорее, его отец, приложили руку к гибели Гизелы… или еще кто-то из регентов. О, конечно, не самолично грязную работу выполнил кто-то из слуг, пока его покровители благополучно удалились из замка, но тем не менее, именно семейство Манфреда оказалось в выигрыше.
Бедняжка Ричелдис, которой придется вступить в брак с этим негодяем Айвером Мак-Иннисом. Но Джаван никому не выдал своих подозрений, хорошо понимая, чем рискует в таком случае.
Вот почему он промолчал и открыл рот, лишь чтобы вежливо поздравить Айвера Мак-Инниса с грядущим торжеством. Ему очень хотелось узнать, о чем беседовал с отцом Лиором архиепископ, когда все остальные разошлись для дневной трапезы. Он узнал об этом через неделю — когда регенты провернули самый крупный переворот в истории страны, если не считать того дня, когда они сместили Элистера Келлена с поста архиепископа. Регентами был учрежден новый религиозный орден, призванный заменить михайлинцев.
— Архиепископ Хьюберт говорит, это будет замечательный орден, — возбужденно сообщил Райс-Майкл брату на входе в собор, в это промозглое февральское утро. — Михайлинцы рядом с ними поблекнут. Погоди, ты еще узнаешь все подробности!
Джаван, в свою очередь, был бы рад понять, откуда эти подробности заранее стали известны его младшему брату, но не решился расспрашивать его и молча последовал за Райсом-Майклом и Алроем по центральному нефу церкви. Регенты с семьями толпились вокруг, с любопытством прислушиваясь к разговору братьев, за ними следовали полдюжины пажей, большинство из которых, Джаван знал, также хранили верность регентам, а не принцам, своим хозяевам.
Впрочем, чего-то подобного давно следовало ожидать. Эти алые с золотом пояса он видел и раньше, обладатели их попадались на глаза все чаще за последнее время, и они явно были в чести у архиепископа.
— Где же они собираются всех разместить? — шепотом спросил Алрой, когда они прошли на хоры, где было отведено место для короля и его братьев.
Окидывая взором толпу в соборе, Джаван мог лишь пробормотать:
— Хороший вопрос.
Это вызывало надежду, что вновь создаваемый орден окажется очень немногочисленным.
— По крайней мере, у нас лучшие места, — бодро отозвался Райс-Майкл, преклоняя колена рядом с Алроем и косясь на алтарь. — Церемония должна быть очень пышная. Но, похоже, будет тесновато.
В самом деле, по ряду причин праздник Сретения Господня — на который приходилось также торжество Очищения Святой Девы — мало подходил для создания нового религиозного учреждения. Во-первых, в этот день служба была гораздо длиннее, но должны были еще благословлять свечи на весь будущий год, а это очень изматывающий обряд, требующий много места и времени. Джаван сильно сомневался, что все это закончится хотя бы к полудню. За алтарем, в коробках и связках уже лежали сотни свечей, от высоких и изящных, для украшения алтаря, до самых простеньких, какие возжигали у образов молящиеся. Их медовый аромат наполнял всю церковь.
Мердок, Таммарон, их жены и дети восседали напротив принцев и не спускали с них глаз. Там же находился и Ран Хортнесский с молодой супругой, вернувшийся наконец из путешествия; с ними сидела также темноглазая девушка, кажется, его дочь от первого брака. Новоявленный граф Шиильский, казалось, был гораздо больше занят своей женой, нежели происходящим в соборе, но Джаван был уверен, что от его внимания мало что может ускользнуть. Да, с возвращением Рана все еще более усложнится…
В рядах королевских пажей, окружавших принцев, Джаван заметил юного Катана Драммонда; за ними разместился Манфред с семейством, и Микаэла Драммонд была в свите его жены леди Эстеллан.
Родителей же Катана и Микаэлы нигде не было видно. Похудевшая и печальная Ричелдис Мак-Лин, все еще в трауре, сидела, зажатая между будущей свекровью и своим нареченным: об их грядущей свадьбе официально было объявлено в прошлое воскресенье.
По ходу службы ничто не намекало на то, что сегодня должно состояться некое торжественное событие, однако Джаван ощущал присутствие большого числа людей в боковом приделе, за алтарем. Рассвет едва проник в окна собора, когда в свои владения вступил пышно разряженный архиепископ Хьюберт, в сопровождении епископа Эйлина Мак-Грегора и нескольких других священников, которых Джаван не знал в лицо. На Хьюберте была пурпурная риза, богато расшитая золотом. Мак-Грегор почти не уступал ему в богатстве облачения. Остановившись перед алтарем, архиепископ затянул начальную молитву.
— Dominus vobiscum.
— Et cum spiritu tuo, — отозвался хор.
— Oremus. Domine sancte. Pater omnipotentes, aeterne Deus, qui omnia ex nihilo creasti… Святый Боже, Отец Всемогущий, Господь вечный, все из ничего сотворивший, твоею волею стал этот воск… нижайше молим тебя… благослови эти свечи на службу людям… Сделай так, чтобы их свет разогнал тьму ночную, и пусть так же сердца наши горят огнем Духа Святого, очищенные от всякого греха…
Моления о благословении свечей были долгими и повторялись трижды. Джавану казалось, все это тянется уже целую вечность, но еще более он страшился того, что должно последовать дальше. Когда Хьюберт закончил молиться, он трижды обрызгал свечи святой водой, а хор затянул Asperges me. Потом архиепископ трижды воскурил свечи, и пронзительный аромат благовоний смешался с запахом меда, вызывая у Джавана неодолимое желание чихнуть.
Ненадолго воцарилось молчание: Хьюберт передал кадило и на время поменялся местами с Мак-Грегором, который взял в руки одну из больших освященных свечей. Ее, под пение хора, он поднес архиепископу, и тот зажег свечу с помощью кресала, поднесенного дьяконом, а затем принялся совершать поклоны алтарю.
После этого Хьюберт с Мак-Грегором принялись оделять свечами клир рангом пониже. Все священники поочередно преклоняли колена перед архиепископом и целовали свечи, а затем возжигали их от той, что в руках у Мак-Грегора.
Однако затем, вместо того чтобы удалиться торжественной процессией, священники выстроились за епископским троном. Он сел, похожий на статую в своем негнущемся облачении, и капеллан возложил ему на голову митру, сверкавшую в огнях мириадами самоцветов.
Вперед выступил распорядитель церемоний, в ризе попроще; в руках он держал свиток, на котором болталось с полдюжины восковых печатей на разноцветных шнурах. За ним на хоры потянулись из бокового придела одетые в черное монахи. Их возглавлял высокий сухопарый человек лет пятидесяти, шествовавший босиком, и также весь в черном. Он распростерся у ног Хьюберта, а вся братия опустилась за ним на колени. Джавану лицо этого мужчины показалось смутно знакомым, но он никак не мог вспомнить точно, где его видел, зато отца Лиора и Бартона среди прочих опознал безошибочно.
По-прежнему стоя на коленях, монахи слушали, как церемониймейстер начал читать свою грамоту:
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, Amen. Salutem in Domine, omnes gentes…
Начало было совершенно невинным, со всеми положенными латинскими словами, которые открывали любой официальный документ, однако вскоре тон изменился.
— Итак мы, Хьюберт Джон Уильям Валериан Мак-Иннис, архиепископ Валоретский и примас всего Гвиннеда, в соответствии с волей и пожеланиями нашего Совета в Рамосе, дозволяем, учреждаем и основываем новый религиозный орден, под нашим особым покровительством. Именем ордена будет Custodes Fidei — Защитники Веры, и цели его будут триедины.
Во-первых, дабы учение Матери-Церкви передавалось в соответствии со священным писанием и церковным уставом, и не запятнала его ересь, в особенности, ересь Дерини, Ордену будет поручен надзор за образованием по всей стране — от младших школ до университетов и семинарий — под личным покровительством и надзором Старшины ордена.
Во-вторых, дабы сохранить чистоту рядов священства и не дать проникнуть деринийской заразе, как указано в Рамосских уложениях, ордену будет поручено вести прием кандидатов во все прочие религиозные ордена и использовать любые доступные средства для утверждения доброй воли послушников. С этой целью все семинарии и учебные заведения для священников и прочих служителей церкви передаются под начало Custodes Fidei, и временно прекращается рукоположение в сан по всей стране, на период не более шести месяцев. За это время новый орден должен будет привести обучение во всех семинариях в точное соответствие с Рамосскими уложениями, дабы уже к следующему Празднеству урожая, во второй год правления нашего владыки короля Алроя, могли быть восстановлены одобренные семинарии и обучение священников возобновилось к вящей славе Божьей.
В-третьих, дабы Мать-Церковь не оказалась лишена защиты своих христианских рыцарей, действующих во славу Господа, как длань его на этой земле, мы учреждаем под-орден рыцарей Equites Custodes Fidei, которые будут жить по монашеским установлениям и подчиняться непосредственно Примасу, через главу ордена и верховного настоятеля.
В знак особой расположенности к новому ордену в глазах Короны, милостью короля Custodes Fidei было даровано право носить двойной алый с золотом пояс, цветов Халдейнов, как символ единства власти мирской и церковной. И хотя все члены ордена будут носить черные рясы в знак того, что они мертвы для всего земного, накидки их будут алыми, дабы все помнили о том, что им покровительствует сам владыка Гвиннеда.
Символом же ордена станет gules, крылатый золотой лев, sejant guardant, окруженный золотым ореолом, держащий меч в протянутой лапе, в знак того, что орден обязуется зорко стоять на защите святой Веры…
…Было еще много чего, большей частью, перечислялись земли и владения, отходящие новому ордену, но Джаван уже не вслушивался. Теперь он начал понимать, каким образом регенты намеревались претворить в жизнь рамосские постановления, в особенности что касалось запрета для Дерини принимать священный сан.
По одному члены нового ордена стали приносить клятву архиепископу, и первым Хьюберт поднял с колен их главу — Полина Рамосского, который прежде был епископом Стэвенхемским, но сложил с себя полномочия ради того чтобы возглавить Custodes. Не удивительно, что лицо его показалось Джавану столь знакомым.
Поверх пояса из переплетенных золотых и алых шнуров архиепископ повязал ему пурпурный кушак. На плечи надели черный плащ на алой подкладке, с застежкой в виде львиной головы на горле; такой же знак красовался у него и на левом плече.
Золотой лев также украсил собой жезл, символ власти главы ордена, и Джавану подумалось, что меч в лапе хищника столь же смертоносен, как и сам Полин. Никаких сомнений, уж если он решился оставить пост архиепископа ради нового назначения, это могло означать лишь то, что в будущем орден обретет огромную власть.
Вслед за Полином принесли обеты и все прочие.
Некий Марк Конкеннон стал канцлером, ведающим всеми семинариями; этот человек, как всем было известно, ненавидел Дерини. Высокий тощий монах, брат Серафин, сделался главным инквизитором, а отец Лиор — его помощником. Джаван содрогнулся, увидев это.
Во главе рыцарей ордена Полин поставил своего брата, бывшего графа Тарлетонского, бывалого вояку, который всего пару дней назад уступил графский титул своему сыну и принял сан под именем Альберта.
К присяге привели затем членов ордена рангом пониже: около сорока человек монахов и не меньше сотни служилых людей дали обет бедности, целомудрия и послушания. Все они стали рыцарями Custodes и получили черные плащи с алым крестом и головой льва, а также белые кушаки, на концах окрашенные алым. Джаван подумал невольно, что это выглядит так, будто пояса их испачканы в крови — насмешка над самыми святыми принципами рыцарства. К тому же, в своих черно-алых плащах Equites донельзя напоминали хищных птиц.
И наконец, ни малейших сомнений в целях и задачах нового ордена не осталось, когда Хьюберт призвал рыцарей преклонить колена и произнес над ними Благословение Меча, тем самым заранее даруя прощение за все грехи. Обычно подобное благословение давалось воинам во время войны и означало, что они могут безнаказанно убивать врагов на поле боя, и это не будет считаться грехом. В мирное время подобное было неслыханно, и, по мнению Джавана, могло означать лишь подстрекательство к расправам над Дерини — ибо в глазах регентов именно они являлись единственным истинным врагом державы и средоточием зла.