Единственное, над чем он теперь ломал голову, это как ему спасти Ориэля и его семью. Может быть, каким-то образом отправить их к Ревану?..
В михайлинской обители Великий Пост тянулся так же бесконечно, как и в Ремуте, унылая череда хмурых дней, омраченных постоянными донесениями о новых выступлениях против Дерини. Еще до всех событий осени и начала зимы Ансель организовал небольшую сеть осведомителей в районе Валорета, большей частью состоявшую из тех людей, что в свое время патрулировали дороги с ним и с Девином, пытаясь предотвратить шалости молодых Дерини. К ним присоединились и несколько бывших михайлинцев.
Теперь они стали глазами и ушами деринийского сопротивления — если только можно назвать так движение, у которого не было ни лидера, ни четких целей, разрозненное и запуганное расправами регентов. Часть из них являлись с докладами прямо в убежище, с другими Ансель встречался в холмах к северу от Кайрори. Само убежище хоть и было скрыто под землей, но к нему имелись доступы с поверхности, и расположение его не могло долго оставаться тайной.
Сознавая эту опасность, Джорем, ныне старший из Мак-Рори, принял решение переселить хотя бы женщин и детей в более безопасное место, — всех, за исключением Ивейн. Фиона Мак-Лин взяла под свое крыло младших Туринов и была готова в любой момент отправиться с ними в Тревалгу, к Грегори и Джессу. Маири Мак-Лин, измученная воспоминаниями о трагической гибели мужа, все больше уходила в религию, часами молясь за спасение души супруга, и окончательно замкнулась в своем горе. Даже Кверон ничем не мог помочь ей и в конце концов предложил, что самым разумным будет отослать ее в какой-нибудь отдаленный монастырь, сперва заблокировав способности Дерини и стерев из памяти местонахождение убежища.
— Но оставьте ей ее скорбь, — шепотом попросила Ивейн. — Это единственное, что удерживает ее среди живых. Она все время молится за него.
— Напрочь позабыв о том, что у нее еще остался сын. — Кверон не скрывал неодобрения, хотя готов был согласиться с доводами Ивейн. — Она все еще думает, будто Камлин погиб там, в замке, вместе с Адрианом.
— Тот Камлин, которого она знала, и правда, умер, — отозвалась Ивейн чуть слышно, не глядя на него. — Точно так же, как умерли Райс и Эйдан. Мальчик, что повсюду следует за Анселем, у которого на теле остались следы распятия, никогда не станет тем сыном, которого она знала и любила. Ничто никогда не будет прежним, ни для кого из нас.
Так что Кверон оставил Маири ее воспоминания, стерев лишь те детали, благодаря которым усердный дознаватель мог бы напасть на след убежища и тех, кто скрывался там. А вечером, перед тем как он отправил ее через Портал в аббатство святой Марии-на-Холмах, они позвали маленького Тиега заблокировать ее дар — под строгим присмотром матери.
В ту ночь Тиег спал с Ивейн, и она проплакала почти до рассвета, когда сын забылся сном в ее объятиях.
После этого она постаралась как можно больше времени проводить с детьми, зная, что очень скоро Фиона заберет их с собой. Для маленькой Иеруши уже подыскали кормилицу-Дерини в Тревалге — скромную юную вдову по имени Никарет, чьи муж и ребенок погибли в огне пожара, во время очередного деринийского погрома, и Ивейн понемногу старалась примириться с мыслью, что ее младшая дочь, скорее всего, будет звать мамой Никарет или Фиону.
Ближе к концу Поста, однако, наметились и перемены к лучшему. Сообщения Сильвена, который вместе с Реваном заканчивал отшельничество в холмах за Валоретом, звучали обнадеживающе. К ним уже присоединилось около дюжины верных последователей из виллимитов, и они вовсю готовились к возвращению в лагерь. Под руководством Сильвена и с помощью освященного медальона Реван почти добился совершенства в обряде наложения рук, почти всегда успешно внушая людям головокружение и потерю ориентации. С этим ощущением можно было бороться, если сильно напрячь волю, однако те, кто готов был пройти новое крещение, разумеется, были готовы испытать нечто необычное в руках чудотворца и возможного мессии. Теперь Реван с уверенностью смотрел в будущее и был готов немедленно взяться за дело, к вящей радости тех, кто следил за ним из убежища и так многое поставил на успех всей этой затеи.
Наконец, что было самым важным для Джорема, Ивейн и Кверона, им пришло донесение из Ремута, от одного из бывших михайлинцев, служившего конюхом во дворце.
Он сообщал, что двор наконец освоился на новом месте, новые порядки вполне устоялись, — так что теперь можно было рискнуть вновь связаться с принцем Джаваном.
Ивейн с головой ушла в исследования, каждый день подолгу проводя в размышлениях у тела отца — в своем роде, так же уйдя в себя, как и Маири, но именно она настояла на том, чтобы установить контакт с принцем, вопреки всем доводам Джорема с Квероном.
— Когда Сильвен виделся с Джаваном, он ничего не знал о Порталах в Ремуте, так что Джаван ожидает кого-то со стороны, — заявила она, прочитав доклад, полученный накануне Анселем от одного из своих агентов. — И он не знает, кто придет к нему на встречу. Поэтому он будет стараться как можно чаще бывать на людях и выдерживать определенный распорядок. К примеру, нам известно, что он занимается с каким-то монахом — вполне подходящие уроки как для принца, так и для будущего священника — и это дает возможность приблизиться к нему. Кроме того, в будни он всегда отстаивает полуденную мессу во дворцовой базилике — тоже очень умный ход, поскольку туда попасть может кто угодно, под предлогом посещения службы, если только вид у него будет не слишком подозрительный. Чтобы иметь возможность больше времени проводить в базилике, он принял тамошнего священника как своего духовного наставника и нередко остается после мессы, чтобы поговорить с ним. Во дворце шепчутся, что он скоро превратится в монаха, совсем как отец.
— Только бы его не заставили принести обеты, — пробормотал Кверон. — Конечно, их всегда можно потом сложить, как это сделал Синхил, но все же это непростое дело.
— Я уверена, он понимает, что балансирует на грани, — отозвалась Ивейн. — Но главное, сейчас он, сам о том не подозревая, предоставил нам идеальную возможность, чтобы с ним связаться. Из всех ремутских Порталов я изначально предпочитала тот, что скрыт в базилике. За это мы должны благодарить вас, Кверон.
Целитель пожал плечами.
— Скорее, сказать спасибо надо далекому предшественнику нынешнего настоятеля, — поправил он Ивейн. — Гавриилиты создали этот Портал, когда у Блейна Фестила, отца короля Имре, был исповедник-гавриилит… это было еще до нашего с вами рождения. Это один из немногих Порталов, в которых человек появляется скрытно, а не на глазах у изумленной публики.
— Именно поэтому он нам и подходит.
— С этим никто не спорит, — сердито перебил сестру Джорем. — Я лишь возражаю против того, чтобы именно ты отправилась туда. И без того риск велик для Джавана, но если что-то случится с тобой, это поставит под угрозу все наши прочие замыслы, где без тебя не обойтись.
— А мне кажется, риск не так уж велик, — возразила она. — И я хочу увидеться с Джаваном, хотя бы один раз. И одна из причин именно в том, что мы все будем в большой опасности, когда решимся исполнить другой наш замысел. Пожалуйста, не спорь, Джорем. Это важно для меня.
Брат вздохнул и покосился на Кверона в поисках поддержки, но, как ни удивительно, не получил ее.
— Если это так важно, то я согласен, — сказал Целитель. — В конце концов, это не более опасно, чем то, что делают многие наши люди ежедневно.
— Дело не в том, — проворчал Джорем. — Просто это не для женщины.
— Так я и не пойду как женщина, — воскликнула Ивейн. И прямо у них на глазах лицо ее начало меняться.
Метаморфоза произошла не вдруг. Воздух перед Ивейн замерцал искрами и сгустился дымкой. На ней было неприметное серое одеяние, какое носили многие в убежище, и сейчас она натянула на голову капюшон, закрыла лицо руками и наклонилась. У Джорема, которому уже доводилось видеть подобное и прежде, лишь слегка перехватило дыхание — он уже знал, кого сейчас узрит перед собой. Кверон же, судя по всему, не ожидал ничего необычного, когда Ивейн начала ткать свое заклинание — но когда она наконец отняла ладони от лица. Целитель вскрикнул и едва не отшатнулся при виде бородатого незнакомца с черными, как уголь, глазами.
— Боже мой! — Кверон, едва ли не помимо воли, перекрестился. — Это…
— Отец Кверон Киневан, позвольте представить вам брата Джона, — сухо произнес Джорем. — Если не считать меня, Райса, покойного короля Синхила и одного из моих собратьев-михайлинцев, мне кажется, больше никто не видел этого монаха в лицо, хотя очень многие разыскивали его перед канонизацией Камбера… включая также и вас, как мне кажется.
— Брат Джон… — Целитель церемонно поклонился, прижав правую руку к груди. Казалось, он до сих пор не может поверить собственным глазам. — Так вот каким вас увидели Синхил и лорд Дуалта в ту ночь, когда Камбер принял в себя память Элистера?..
«Брат Джон» смиренно опустил глаза, затененные длинными ресницами, и слегка нагнул голову.
— Простите, ваша милость, но я всего лишь необученный монах и ничего не смыслю в высоких материях, — произнес он голосом, ничем не напоминавший голос Ивейн. — Но мне и правда показалось, будто в комнате был еще кто-то помимо отца-настоятеля. И даже… — Тонкие губы растянулись в ироничной усмешке, — …показалось, что в комнате было несколько человек, которых мы здесь совсем не ждали. Весьма неудачное обстоятельство, должен признать.
Против воли, Кверон засмеялся.
— Да, уж мне-то вы точно здорово осложнили жизнь своим исчезновением. Но ведь в этом же и был весь смысл, верно? О, в какой же узел мы сами себя запутали!..
— А теперь запутаемся еще сильнее, если Ивейн отправится в Ремут как брат Джон, — заметил Джорем.
Бородатый монах пожал плечами — и тут же вновь превратился в Ивейн.
— Но нужно ведь мне какое-то иное обличье, чтобы без помех пройти в базилику. Вы сделали бы то же самое, если бы сами отправились туда. Так зачем тратить силы на создание нового обличья? Вряд ли Дуалта окажется там, а Джаван никогда не видел «брата Джона».
На подготовку встречи ушло несколько дней. Приближалась пасхальная неделя, а значит, в базилике день напролет сновали люди, большей частью монахи, незнакомые отцу Бонифацию — именно так, как вскоре узнала Ивейн, звали настоятеля. Среди стольких новых лиц хрупкий, невысокий монашек с темно-серой рясе Ordo Verbi Dei ни у кого не вызывал подозрений.
Бородатый клирик несколько дней подряд приходил к мессе, опускался на колени в дальнем конце церкви и даже не подходил к святому причастию. Он также не делал никаких попыток приблизиться к закутанному в черный плащ принцу, который также ежедневно присутствовал на службе вместе со своим пажом, — но исподволь зорко наблюдал за ними, словно стараясь запечатлеть в памяти все детали.
На третье утро принц со своим спутником опять были здесь, но что-то в манере пажа, в том, как он нервничал и суетился, подсказывало, что у этих двоих, вероятно, есть на день и какие-то иные планы, кроме богослужения. По окончанию мессы, когда священник со служками прошел в ризницу, Ивейн неслышно двинулась по центральному нефу к королевской ложе. Джаван все еще стоял на коленях, склонив голову в молитве, но, заслышав шаги, удивленно поднял глаза на чернобородого молодого монаха, который сперва поклонился алтарю, а затем опустился на одно колено перед принцем.
— Прошу простить, что помешал, ваше высочество, — послышался его голос. — Наш отец-настоятель поручил мне передать вам этот освященный медальон и его благословение. У воина Христова должен быть такой покровитель.
И монах подал принцу какой-то серебристый кружочек. Джаван протянул руку, и тот на миг коснулся его ладони. Тут же острое покалывание предупредило принца, что необходимо сохранять спокойствие — а затем в голове его прозвучал безличный приказ:
— Ступайте в комнату священника, когда я уйду, и ждите там.
Потрясенный, Джаван даже не сразу взглянул на медальон, лишь сжал кулак и опустил голову, бормоча слова благодарности, когда монах перекрестил его, даруя обещанное благословение. Едва он ушел, Карлан тут же придвинулся ближе и вытянул шею.
— Что такое? Что он дал вам?
Джаван посмотрел на медальон и увидел, что там запечатлен образ святого Михаила, затем передал его Карлану, воспользовавшись кратким прикосновением, чтобы задействовать в его сознании заранее заложенные установки.
— Это просто святой Михаил, — отозвался он равнодушно.
— Святой Михаил? — пробормотал Карлан удивленно, подбросив медальон на ладони. — С чего ради он дал его вам? Или вы думаете, это был михайлинец?
Джаван покачал головой, хотя в душе был совершенно уверен, что если незнакомец сам и не михайлинец, то, по крайней мере, послан кем-то из них скорее всего, Джоремом.