Страницы его были густо исписаны арабским и латинским шрифтом.
Мертвыми невидящими глазами окидывая пространство кабинета, он нажал кнопку звонка. Дверь тут же тихо приоткрылась, и на пороге неподвижно застыл помощник.
- Пригласите Райнера.
- Слушаюсь.
Райнер Ольцша, сорокалетний человек в мундире гаунт-штурмфюрсра СС, тюрколог, специалист по Азии и Востоку, спустя три минуты вошедший в кабинет рейхсминистра по делам оккупированных территорий, возглавлял Восточный Реферат Главного имперского управления безопасности.
- Присаживайтесь, Райнер,- ответив на приветствие, тихо произнес хозяин кабинета.
Накинув на себя китель, он снова слегка подшаркивающей походкой медленно прохаживался вдоль длинного стола для совещаний.
- Мобилизация на борьбу с большевизмом соединений, сформированных из народов России,- важный военный и политический эксперимент.- Рейхслейтер медленно обогнул край стола, остановился.- К сожалению, приходится констатировать, что он совершенно не удался. Порой я слышу в свой адрес упреки...
Человек в мундире гауптштурмфюрера непроизвольно дернул головой, опустил глаза.
- Я начинаю думать, реальна ли в принципе сама идея расчленения народов России?
Неприятности, которые доставляет вам Волго-Татарский легион, меня интересуют именно с этой точки зрения. - Мы не нашли лидеров, которые могли бы действительно возглавить националистические движения, - произнес гаупштурмфюрер.
- Порченные молью люди не могут быть лидерами. Старая эмиграция к тому же пробавляется преимущественно идейками пантуранизма, своего рода магометанского братства всех мусульман Советского Союза. Современно ли это? Правильнее было бы использовать народные и только во вторую очередь релизиозные противоречия в национальной политике Советов. Великорусскую империю можно ослабить, способствуя образованию больших националистических блоков. Идее большевизма может противостоять только идея крайнего национализма.
Хозяин кабинета, человек с белым высушенным лицом, медленно положил руку на стол. Сознание его опять словно выключилось, и он уже не слышал ничего из того, что говорил Ольцша. Где-то на уровне подсознания, словно бродила тень какой-то своей мысли - томительной, всепоглощающей - мысли, и это была даже не мысль, а слабый отзвук чего-то бесконечно далекого, неуловимого. Он словно мучительно пытался поймать в свои сети то, что было как бы неосязаемо по своей природе.
- Ставка на национальный эгоизм отдельных народов России должна быть главной в нашей игре. Я думаю... - не договорив, гауптштуромфюрер неуверенно замолчал.
- Да, я тоже думаю. Я тоже все время сейчас думаю... Кстати, я внимательно изучил досье этого человека и его тюремные стихи, рейхслейтер внезапно остановил свой взгляд на гаупштурмфюрере. - Сегодня после первых лет натиска мир в неком равновесии сил. Больше того, кривая успеха порой идет даже на убыль... Я знакомился со стихами, которые вы мне доставили. с желанием всецело познать умонастроение враждебной стороны. С желанием понять природу противостоящей идеи!.. Хочется совершенства, дорогой Райнер! Я страдаю от несовершенства этого мира. Подобно Иксиону, прикованному Зевсом к вращающемуся колесу, мы заперты в вечном круговороте действий. Но колесо уже не катится, не идет. Оно остановилось. Я убежден, - костяшки пальцев рейхслейтера громко застучали по блокноту, - я убежден, если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, возможно поражение и больших масштабов. Значит, не все с ней обстоит идеально.
- Человек в принципе таков, каким его делают обстоятельства, гаупштурмфюрер позволил себе выразить в тоне своего голоса некоторое несогласие.- Мы, к сожалению, позволили этому человеку пребывать в роли лидера или одного из лидеров подполья, вместо того, чтобы использовать его в качестве лидера националистического движения. Но перемена знака в человеке всегда возможна.
- Что ж, посмотрим. С поэтами обыкновенно заигрывали и цари.- В голосе рейхслейтера прозвучала откровенная насмешка.- Вы почему-то очень хотите, Райнер, видеть меня в роли мецената по отношению к этому человеку?
- Когда жизнь и счастье предлагают из первых рук, господин рейхсминистр, человеку трудно устоять.
- Посмотрим, посмотрим. Этот человек здесь?
- Да, мы каждый день доставляем его.
- Введите,- приказал рейхслейтер. Человека, которого спустя несколько минут ввели в кабинет рейхсминистра, каждый день уже в течение недели привозили в правительственное здание, стоявшее на Гегельплац, из маленького особняка, затерявшегося в пригородах Берлина и отгороженного от мира высокой кирпичной стеной... Позади у человека была война, плен, скитания по лагерям, двойная работа в комитете легиона "Идель-Урал".
Первый батальон легиона, перебив офицеров, с полным вооружением перешел к партизанам в Белоруссии в феврале 1943 года. Судьба второго, брошенного в Карпаты, оказалась трагической. Отряд, выдавший себя за одно из партизанских соединений, на самом деле был бандой бендеровцев. Разоруженные, легионеры попали в ловушку и были скошены пулеметным огнем. Третий батальон, из-за ненадежности направленный уже не в Россию, а во Францию, растаял там; жалкие остатки его были переведены позже в Голландию, на остров Остворне. Готовилось восстание и в четвертом штабном батальоне, дислоцировавшемся в местечке Едлино, в Польше. Но за четыре дня до даты восстания прошла волна арестов. Страшная, длившаяся почти год, игра завершилась.
Два месяца человека непрерывно допрашивали и пытали, но месяц назад неожиданно все прекратилось, его вдруг отвезли в госпиталь, а затем в небольшой, отгороженный от мира особняк, где оставили в полном покое под надзором какого-то унтер-офицера. Недавно же события приняли еще более загадочный оборот. Он стал ежедневно проходить через руки массажиста, умащавшего всяческими мазями и благовониями его лицо. Его даже слегка гримировали. Глядя на себя в зеркало, он все больше узнавал себя.
Облаченного в костюм, шитый первоклассным мастером, его привозили в здание на Гегельплац, там под конвоем проводили по длинным запутанным коридорам и запирали в одной и той же скромно обставленной комнате, похожей на гостиничный номер. В комнате стояли короткая кушетка, стул и маленький письменный стол, на котором всегда лежали свежие немецкие газеты и журналы.
Вечером - обычно это происходило около двадцати двух часов - его тем же маршрутом и на той же машине препровождали обратно в особняк. Никто не объяснял ему, какую цель преследуют эти выезды, и все это, естественно, вызывало в нем недоумение и любопытство. Явно затевалась какая-то игра. Но какая бы игра впереди его не ждала, сейчас он был доволен.
Безрезультатные, пусть ничем и не кончающиеся, поездки вносили в его жизнь пленника какое-то разнообразие. Но самое главное, в комнате на Гегельплац имелась бумага, там можно было писать стихи, не держа постоянно рвущийся наружу рой образов в голове. Он любил черновую работу, когда слова клубились, выплывали из темноты, и надо было поймать среди них самое точное, уловить, сделать своим.
В руках была бумага, он мог свободно зачеркивать то, что не нравилось, искать другие варианты, не дрожа от страха, что не на чем писать, не экономя места.
Порой он настолько забывался - и тогда из его комнаты в коридор доносился счастливый смех,- что терял представление, где находится.
В такую минуту к нему и вошли. Пришел час, когда загадка его жизни в особняке и странных поездок в Берлин стала близка к разрешению. Его повели по каким-то уже совершенно незнакомым коридорам мимо бесчисленных дверей.
А в это время рейхслейтер снова перелистывал блокнот. Дверь открылась, и офицер охраны ввел в кабинет невысокого коренастого человека. Рейхслейтер неторопливо вышел из-за стола. Кивком головы отпустив сопровождающего и изобразив на своем лице вежливую улыбку, он указал своему гостю рукой на кресло. С холодным интересом в глазах смотрел на вошедшего человека и гауптштурм-фюрер.
- Прошу вас,- сказал рейхслейтер по-немецки. Красивая поджарая овчарка с широкой грудью и мощными лапами с ровной профессиональной настороженностью следила за каждым жестом вошедшего. Рейхслейтер притянул ее к себе, слегка приласкал.
- Чашечку кофе?
Вошедший человек не отказался ни от чашечки кофе, ни от сигареты. Как тень, неслышно появилась и исчезла женщина с подносом. С нескрываемым удовольствием, но не спеша поднял гость и фужер сухого вина.
- Я вижу, вас, господин Залилов, несколько удивляет тот факт, что я пригласил вас? - произнес рейхслейтер, говоря на странной смеси тюркских наречий.
- Все это крайне мало похоже на приглашение. Но, конечно, в некотором роде парадокс. Меня уже целую неделю ежедневно возят сюда, но я не мог предположить, что этим обязан вам.
- Почему же? - Хозяин кабинета перешел на русский язык.- Мы с вами почти соотечественники. Вы с Волги, с Урала, а я из прибалтийских немцев. Но мы оба из России,- рейхслейтер вновь изобразил на своем лице доброжелательную вялую улыбку.- И к тому же коллеги. Вы закончили курс в Московском университете по гуманитарному отделению, и я отбыл таковой же в этом университете. Правда, я покинул Россию давно. После переворота, сделанного большевиками.
- Не знал таких подробностей. Они меня бесконечно трогают.
Пленник вел себя слишком свободно, и раздражение готово было уже вспыхнуть, но рейхслейтер усилием воли подавил его.
- Как государственному деятелю, отвечающему за политику на оккупированных территориях, мне приходится размышлять над целым рядом проблем. Как вы думаете, должна ли оккупация определяться лишь чисто военными и экономическими нуждами?
Или же ее пределы должны необходимо включать в себя и закладку политического фундамента для будущей организации данных территорий?
- Меня привезли сюда, чтобы вы смогли обсудить этот вопрос со мной? Любопытно.
Жизнь и вправду богата парадоксами.
- Политическая цель - сейчас я все более склоняюсь к этому мнению,есть главная цель,- пояснил рейхслейтер.- Вся проблема СССР, если иметь в виду обширные пространства, анархический от природы склад характера народов, населяющих страну, и трудности управления, возникающие из одного этого, а также условия, созданные большевизмом, которые являются совершенно отличными от условий жизни и быта Западной Европы, требуют совершенно иного подхода к ней. Отличного от того, который соответствовал отдельным странам Западной Европы.
- Такой реализм мышления вам, очевидно, нужно было иметь перед началом войны.
- Возможно. Тут вы правы. Но реализм мышления необходим также и на любой стадии войны. Кстати, к вопросу о парадоксах. Я представитель режима, ведущего ныне свою решающую операцию, но, как ни странно, врагов рейха лицом к лицу вижу чрезвычайно редко.
- И вы решили наконец доставить себе это удовольствие?
Рейхслейтер поднялся, подошел к своему столу, затем вернулся, держа в руках самодельный блокнот. Человек, увидев блокнот, побледнел.
- Вы хотели передать эти стихи на волю? Тюремные стены - прекрасный фильтр, который задерживает все,- хозяин кабинета снова неторопливо уселся в кресло, поудобнее пристроил немеющую ногу.- Дорогой Райнер,повернувшись к молчаливо сидевшему гауптштурмфюре-ру, кивнул рейхслейтер,сделал мне этот подарок. Он знает мою слабость. Война, кстати, весьма хороша некоторыми своими сторонами.
Так вчера моя коллекция пополнилась рукописями персидской, абиссинской и китайской письменности. А также русскими и украинскими летописями. Среди них оказались редчайшие раритеты. Но я собираю и некоторые современные редкости. У меня, например, имеется и также в оригинале, интереснейшая коллекция писем французских коммунистов, написанных ими перед казнью,рейхслейтер какое-то время помолчал.- Я внимательно изучил и ваши стихи.