Он поднял голову, и взгляд его невольно выразил неподдельное искреннее страдание, мучающее его душу.
- Мне все известно о вашей подпольной деятельности в лагерях военнопленных, в национальном легионе. Естественно, что вместе с вашими единомышленниками вы будете приговорены к смертной казни,- продолжил он.Но есть один вариант. Вы лично можете избежать данного приговора. Мы лишаем всякой правовой защиты врагов рейха, но еще Макиавелли сказал, что политику не следует становиться рабом собственного слова. Я, как политический деятель, готов подтвердить истинность и этого парадокса.
- За что же такое исключение из правил? - с какой-то тяжелой неживой усмешкой на лице поинтересовался гость.
- Считайте это моим капризом,- рейхслейтер улыбнулся.- Волей случая я стал вашим почитателем. И мне бы хотелось, чтобы вы занимали в рейхе то место, какое предусматривает для поэта целостность нашей политической идеи. Здесь, не скрою, у меня есть и своя корысть. Тогда идея, которой я служу, пусть в каком-то своем незначительном фрагменте, будет еще совершеннее! - рейхслейтер говорил со всей видимой искренностью.- Это моя болезнь. Я уже говорил своему старому другу Райнеру, что я страдаю от несовершенства. Больше того, оно доставляет мне чисто физические страдания.
- Вы загадочная личность,- тяжело усмехаясь, сказал человек.Оказывается, и вы страдаете. Но боюсь, что я даже не смогу посочувствовать вам.
- Вы не русский, Залилов. Какое отношение имеет к вам Россия? - перебил вдруг Райнер Ольцша.- Мир не забыл, да и сами русские не забыли, под чьей зависимостью их государство находилось более трехсот лет.
- Да, были эти триста лет. Были потом и последующие четыре с лишним столетия. И все за эти семьсот-восемьсот лет перемешалось. Я не различаю сейчас, не различаю даже по лицу, где татарин и где русский. Может быть, все дело в этом? - холодно улыбаясь, ответил человек.- А может, не только в этом? В наше время людей разделяет не столько то, что один немец, а другой русский или француз... Может быть, все дело в том, что нас с вами разделяет то, что вы, гауптштурмфюрер, нацист, а я...- он не договорил.Принято думать, что наше время является вершиной цивилизации,- вдруг усмехнулся он.- Вершиной, с которой мы можем гордо взирать на недостатки предшествовавших веков в свете того, что считается "прогрессом".
- Каждой из борющихся сторон приятнее отождествлять себя с ангелом и взваливать всю вину на дьявола. Нацизм и большевизм ныне ищут всемирного дьявола друг в друге.- Рейхслейтер встал, прошелся по кабинету.- Это предмет для интересного философского спора. Но давайте переведем разговор на практическую почву. В комитете "Идель-Урал" вам, как поэту, было доверено дело пропаганды и культуры.
Это довольно незначительная и неопределенная должность. Я предлагаю вам роль главы этого комитета.
- Предлагаете мне, таким образом, искать дьявола не там, где я искал его прежде?
- Мы позволили вам, к сожалению, стать одним из лидеров подполья,- сухо уточнил рейхслейтер.- Я признаю ошибку своих подчиненных. И готов закрыть глаза и на ваши ошибки. В Волго-Татарском комитете нам нужен человек, известный среди всех тюркоязычных народов России.
Гость ответил холодно, спокойно и даже с какой-то брезгливой гримасой на лице:
- Извините, у меня есть уже профессия.
- Какая профессия? - Вы ее упоминали. Я поэт.
- Разве кто-то призывает вас отказаться от поэзии? Политика тоже по своей природе высочайшая поэзия! Это то поле деятельности, в котором новые комбинации непременно создаются, а не просто открываются и фиксируются. Мир будущего в значительной степени станет миром, сделанным художниками-политиками!
- Кроме того, результат,- не выдержал снова гауптштурмфюрер.- Если бы был результат!
Резкий поворот головы человека:
- Какой результат?
- Вы создали организацию, но она полностью разгромлена. Чем уравновесятся ваши потери? Жалкие листовки? А чем окупится гибель их авторов, их распространителей?
Вы вовлекли в свою организацию множество людей. Вы беззастенчиво эксплуатировали их простодушие, их нетерпение! Вы разжигали в них ненависть!
- Мы, гауптштурмфюрер, вернули в их руки оружие,-спокойно возразил человек.- Вернули им имя, родину. В условиях плена и обработки люди сохранили верность долгу, идеям интернационализма. Четыре батальона, которые вы сформировали из моих земляков, не принадлежат и не будут принадлежать вам. Они вне вашей власти.
- Вы пожертвовали тысячами своих соплеменников! Обрекли их на гибель! Так ли уж нуждалась в этой гибели ваша грядущая победа?
- Если судить в чисто практическом плане, может быть, наша борьба не была столь эффективна. Победа будет обеспечена и без нас. Но возможно ли человеку переложить на плечи других бремя спасения? По крайней мере, мы доказали, что мы еще есть в этом мире.
Лицо рейхслейтера все более мертвело. Разговора не получалось. Встреча не имела смысла.
- Слава - солнце мертвых. Так говорили когда-то. Возможно, вы надеетесь, что солнце взойдет над вашей могилой? Осветит ее своими золотыми горячими лучами? Но смею вас уверить, что ваша родина будет знать вас лишь как предателя.
Человек неожиданно улыбнулся:
- Уж не гадаете ли вы мне на картах, господин министр? Быть может, вы не из прибалтийских немцев, а из цыган? - он вдруг грубо, с наслаждением выругался.- Вы полагаете, что в силах приговорить нас к смерти, к бесславию, к позору? К чему угодно? Что мы все в ваших руках? Что в ваших руках и наше прошлое, и даже наше будущее? Жизнь парадоксальна, да! Но что самое парадоксальное, именно в тот час, в ту минуту, когда вы пошлете нас на гильотину, под топор, к нам придет бессмертье. И это наше бессмертье будет еще одной вашей смертью, еще одним вашим поражением. Причем приговор этот вы также не сможете отменить...- человек уже откровенно издевался.- Я много думал в последний год о жизни и смерти. И о бессмертии. И о назначении человека. И о смысле его бытия на земле. И я никогда не жил так напряженно и так счастливо, как в эти последние месяцы! Мы стали бы предателями, если бы отказались от борьбы. Но мы от нее не отказались. Если бы у судьбы были другие варианты? Их нет! И к чему этот нелепый разговор? Он был бы уместен в вашем ведомстве, гауптштурмфюрер, где ваши коллеги продолжают пытать сейчас моих товарищей. Так и везите меня туда! Будем вести разговор там! Видимо, мой бывший соотечественник действительно болен, иначе чем объяснить?..- не договорив, человек пренебрежительно махнул рукой, резко поднялся.
Лицо рейхслейтера окончательно побелело.
- Вы сами подписываете себе свой приговор,- еле сдерживая подступавшее бешенство, но внешне пытаясь сохранить свою обычную тускло-бесцветную манеру речи, произнес он.
Гость какое-то мгновенье молчал, потом усмехнулся:
- Я всегда все делал сам в своей жизни.
Рейхслейтер нажал кнопку звонка.
- Увести,- почти не разжимая губ, подкрепив жестом ставший совсем неслышным голос, приказал он вбежавшей охране.
Глухая тоска снова пронизала все его существо. Но она стала словно еще плотнее, еще тяжелее. Острые злые шипы ее, казалось, вонзились в самые недра больного, ставшего еще более бессильным духом.
"Бессмертие... К кому придет бессмертие?.. Если где-то в одной точке, в одном пункте... Неужели игра проиграна?" Мысль рейхслейтера отказывалась подчиняться логике.
- Какие будут указания? - откуда-то издалека, словно из чужого пространства, донесся тихий посторонний голос гауптштурмфюрера.
- Для врагов рейха у нас один закон,- словно самому себе, едва слышно, почти шепотом, ответил человек в генеральском мундире.
В тот же вечер гостя рейхсминистра отвезли в следственную тюрьму Тегель. Но в сознание он пришел лишь через несколько дней.
- У вас есть бумага. Дайте ее мне,- сказал человек к исходу дня, смутно различая, что находится в незнакомой камере. - Вам нужна не бумага, а вода.
Один из заключенных приподнял его голову и поднес ко рту кружку с водой.
- Вот и прекрасно! Вода - лучшее лекарство. У него не в порядке с головой. Все время говорит о какой-то бумаге. Но как видите, господии полковник, вы проиграли,- заключенный обращался уже к кому-то другому.- Он жив.
- Какое сегодня число? - спросил вдруг человек.
- Вы были без сознания довольно долго. Мы с господином полковником даже заключили небольшое пари! И я выиграл! Да, господин полковник, я выиграл!
- Кто вы? - спросил человек снова.
- Это камера смертников, милейший, и все мы здесь... Впрочем, позвольте представиться. Мишель Деллатри, бывший мэр... бывшего французского города.
Господин полковник?.. Я хочу рекомендовать и вас нашему новому другу. Барон фон Хайдеггер, бывший полковник генерального штаба, член нацистской партии с 1927 года. Вы же, как я полагаю, из России? Господин полковник, не правда ли, весьма любопытное общество собралось под одной крытей? Либерал, сторонник традиционной буржуазной демократии, впрочем, называйте меня как угодно, вы член СС и СД, и наконец он, по всей вероятности, коммунист? Ради этого стоит даже попасть сюда!
Такие случайности, как редкие цветы, украшают жизнь.
Второй заключенный, не останавливаясь, продолжал ходить по кругу:
- Оставьте свои нелепые шутки, Деллатри. - Господин Деллатри, господин полковник!