- Вата не годится,- сказал Сережа.- Я ставил на себе эксперимент. Вата не обеспечивает надежной звукоизоляции. Сирены прошибают любой материал из тех, которые мы можем достать.
- Кроме воска, ничто не годится, - вставил Алеша.
- А воск в торговле отсутствует, - сказал Вилнис, - следовательно, нечего травить душу себе и другим.
- Слушайте, родненькие! - встрепенулась Клавдия Михайловна.- Насчет души я совсем позабыла, вот память проклятая. Будто на торговле свет клином сошелся. Будет нам воск, завтра же будет.
- Говорите яснее,- попросил Взгорский.- Что это за намеки о душе и при чем здесь торговля?
Клавдия Михайловна сказала яснее, и Взгорский, профессионально раскрыв объятья, заключил в них бывшую огородницу и торговку картофелем, а ныне добровольную пленницу великого энского эксперимента.
Наутро Клавдия Михайловна, сославшись на ломоту в спине, осталась в зоне. Товарищи из охраны посмотрели на это сквозь пальцы. В последнее время они не проявляли былого рвения, ибо фронт работ в районе Великих Прудов сузился до таких пределов, что привлеченные трудовые ресурсы только мешали друг другу, толпясь с лопатами на глиняном пятачке, от которого - решения из центра так и не поступило - неизвестно было, куда двигаться: на восток или на запад.
Пошептав что-то на дорожку, Клавдия Михайловна повязала черный платок и тихо выскользнула из зоны. Полевой дорогой она пошла в направлении города Н. и полчаса спустя подошла к холму на окраине, где стояла старая церковь с колокольней, с которой по праздникам разносился по окрестностям однообразный звон, напоминавший энчанам о частичной потере музыкальных и некоторых прочих традиций.
В церкви было сумеречно и тихо. Батюшка не допустил трансляции в храме сиреньих песен. Перед началом эксперимента к нему приезжали наделенные полномочиями товарищи и предлагали установить радиоточки, но получили вежливый отказ на том основании, что церковь, во-первых, отделена от государства, а во-вторых, языческие песнопения несовместимы с верой, которую исповедуют прихожане. Не найдя аргументов, представители города отбыли ни с чем.
Клавдия Михайловна, памятуя о душе, перекрестилась раз и другой, купила тонких желтых свечей, одну поставила перед Николой-угодником, оберегающим в странствиях, остальные завернула в платочек и направилась в зону. К обеду как раз и обернулась.
О, неподчиненная правилам Минторга и командам местных властей вольная церковная купля и продажа! Как же не учел сего обстоятельства, малой этой малости товарищ Н., как прошел мимо! Ну, не мог, предположим, изъять из храма свечи, опасаясь плеснуть воды на мельницу наших идейных недругов - им только дай про свободу совести поболтать; но уж оцепление вокруг церкви достало бы ума выставить. Ан нет! Запамятовал, из головы вон. А ведь, казалось бы, должен помнить всякую мелочь, не зря его предки передали ему вместе с твердым характером и подсознательным чувством нового, передового, можно сказать, вручили ему по наследству свою гордую фамилию Незабывайло. А товарищ Н. взял да и забыл. Вот беда. С кем не бывает.
И никто теперь не мог помочь ему, ни главный писатель области, ни цикавый завотделом промышленности, ни родной сын Климентий, ни жена Мария Афанасьевна, ни директор завода ЖБИ. А раз так, то расстанемся с ними решительно и навсегда, все равно от них никакого толку.
13
После вечерней переклички и отбоя поплыл над нарами густой храп привлеченных трудовых ресурсов.
У женщин за занавесочкой Вилнис зажег одну из свечей, и в колышущемся язычке пламени Борис Взгорский оплавил наломанные из свечей ушные затычки, чтобы мягче садились в устье, слухового прохода. Каждый приладил затычки себе по уху. Стараясь не шуметь, выбрались из коттеджа. Охрана, давно растерявшая бдительность, где-то дремала, песни сирен сквозь добротный церковный воск не пробивались. На бетонную стену накинули самодельную лестницу, нарезанную из свитого лозунгового кумача, и в наступившей лично для них тишине выбрались из зоны.
Как, однако, наблюдательны бывали древние авторы, в том числе греческой национальности! Подобно тому как Одиссею и его команде расхотелось причаливать к скалам, едва они перестали улавливать чутким матросским слухом нежное пенье, так и наших героев уже не тянуло оставаться в зоне, и ноги сами несли их к городу, через площадь, мимо темных домов, мимо каланчи и клумбы на главном газоне города - к колхозному рынку, к тому шоссе, где Борис Взгорский бросил свой автомобиль ВАЗ-2105 (с двигателем от "шестерки") и надеялся там же его найти. Они шли быстро, не оглядываясь, только Вячеслав время от времени останавливался, трепетной рукой лез в нагрудный карман, нащупывал перо и с тоской обращал взор в ту сторону, где в бывшем профилактории химиков располагалась тихая сиренья обитель. Борис Взгорский строго оборачивался на отставшего товарища, жестом как бы поправлял в ушах затычки и взмахом руки приказывал Вячеславу следовать за собой.
Вот и освещенная луной жемчужно-серая лента дороги, вот и одинокое транспортное средство на обочине. Взгорский бросился к своей машине.
Если бы рядом находился человек, способный воспринимать звуки внешнего мира, он услышал бы достаточно громкие восклицания, едва ли проводимые даже через нынешнюю, излишне мягкую цензуру. Это Борис Взгорский обнаруживал пропажи. Исчезли: дорожный саквояж, стереофонический магнитофон, две бутыли чачи, журнал "Дружба народов" № 7 и сценарий про чекистов, расписанный по ролям. Но - уймитесь, Борис! - машина была на ходу и завелась без хлопот. Пока прогревался, мирно урча, двигатель "шестерки", Борис Взгорский распихивал пассажиров в тесном салоне: тучного Вилниса вперед, рядом с собой, на заднее сиденье - Семена Семеновича, Алешу и Сережу, к ним на колени - Верочку и Клавдию Михайловну.
Постойте, однако, все ли в машине? Так и есть, недоглядели.
- Ах! - закричала Верочка, тыча пальцем в заднее стекло.- Вячеслав! Где Вячеслав?
Все обернулись. Устремив взор куда-то вдаль - можно предположить, что к громкоговорителю на фонарном столбе,- Вячеслав выковыривал из ушей кусочки воска.
- Остановись, сынок! - закричала Клавдия Михайловна, не слыша собственного голоса. Алеша и Взгорский выскочили из машины и бросились к Вячеславу.
Но было поздно. Сиреньи голоса вновь поймали его в свои сети. Вячеслав извивался, пытаясь ухватиться за багажник и задние крылья легковушки, его рот был раскрыт в мучительном крике. Если бы они могли что-то услышать, то услышали бы душераздирающую мольбу:
- Привяжите меня к бамперу!
И тут же могучая сила оторвала его от машины, перебросила через обочину и погнала в сторону города. Растаял в придорожной тени, канул во тьму добровольный узник неразделенной любви.
Когда они отъехали от города на несколько километров, Взгорский показал что-то Вилнису. Тот понял, закивал головой и запустил себе в ухо довольно толстый мизинец, перетянутый серебрянным массивным перстнем. Поковырял в ухе, не без труда извлек затычку, повертел головой влево и вправо, вынул вторую затычку, настороженно вслушался и, расплывшись в улыбке, кивнул головой - можно. Взгорский притормозил и жестом показал своим пассажирам, что странная полоса в их жизни завершилась, что отныне каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится, и слушать то, что ему хочется слушать.
С обеих сторон дорогу обступал лес. Взгорский заглушил двигатель, все вытащили воск из ушей - и ничего, ровным счетом ничего в мире не изменилось.
В ночном лесу стояла тишина.
14
Вернемся в город и, дабы не обременять вас долгими описаниями, прибегнем к емкому сравнению.
Подобно тому как тоненький ручеек, нашедший щель в бетонном теле плотины, превращается вскоре в могучий поток, сметающий все на своем пути, так и бегство наших героев стало началом всеобщего бегства, массового исхода или, как назвало это явление энское радио,- "коллективного оставления трудовыми ресурсами бывших районов их сосредоточения".
Чутко улавливающий веяния времени товарищ Н. устным распоряжением наложил вето на слово "зона". Вернее говоря, он произнес "налагаю эмбарго", но подчиненные поняли его как следует. Умеет товарищ Н. работать с кадрами, воспитывать в них самостоятельность!
Слово "зона" с той поры в городе Н. и его окрестностях не употребляется ни в каких смыслах, и когда товарищ Н. незадолго до отъезда в Центр открывал межобластной съезд землепашцев, он сказал в приветственном обращении: "В наших краях, товарищи, в нашей Несуглинной, так сказать, ограниченной территории..." И все его правильно поняли.
Эксперимент был завершен, итоги его, никем не подведенные, нам неизвестны.
На этом, выполнив свой гражданский и литературный долг, мы могли бы с чистой совестью поставить точку. Однако повременим немного и оттянем наше прощанье на несколько абзацев.
Мы достаточно скромны, чтобы не трубить о своем таланте, если таковой имеется; оставим это критикам, если таковые найдутся. Но начитанность наша, согласитесь, вне всяких сомнений. Из прочитанного мы вынесли, в частности, что историко-литературный труд, охватывающий широкий круг лиц и событий, должен быть завершен эпилогом. Например: судьба героев в дальнейшем сложилась счастливо. Или как-то иначе. Ведь каждому же интересно, что было потом, некоторые только ради этого и читают.
Эпилог
Перво-наперво, понятное дело, о судьбе товарища Н. Не раз и не два, отдавая ему должное, мы упоминали, что он пошел на повышение, хотя в первое время после завершения эксперимента были у него небольшие неприятности, но все обошлось, такими людьми у нас не бросаются, и теперь товарищ Н. залетел так высоко, что и задрав голову не увидишь. Тут самое время назвать истинное имя товарища Н., которое мы берегли до эпилога, лукаво подсовывая читателю всякие ложные и подложные имена, можно сказать, псевдонимы. Так вот, настоящая его фамилия Неумейло. Если бы наш рассказ не подходил к концу, вполне возможно, что пришлось бы рано или поздно назвать последнюю и единственно верную фамилию товарища Н., самую что ни на есть настоящую. Но поздно. Пусть все остается как есть.
Областной аппарат удалось сохранить в неприкосновенности, а возглавил его твердый руководитель с широким кругозором и фамилией, которая, естественно, также начинается на букву "Н". Хороших традиций не так уж много, их надо бережно сохранять.
Само собой разумеется, что Мария Афанасьевна поехала в Москву вместе с супругом, такие женщины своих мужей не бросают ни в радости, ни в печали. Климентий тоже отправился в Москву, где закончил учебное заведение. Теперь он работает в аппарате экономического советника одной из развивающихся стран, названной в честь какой-то части тела экзотического животного кажется, Берег Страусиного Яйца. Или нет, Земля Носорожьего Уха; надо бы заглянуть в географический атлас. Благодаря экономическим советам Климентия эта страна, населенная маленьким, но свободолюбивым народом, развивается хорошими темпами в нужном направлении.
Евсей Савельевич Говбиндер по-прежнему полон энергии и суется не в свои дела, но времена меняются, и его побивают каменьями существенно реже, чем раньше.
Семен Семенович и Алеша... Вот напасть! Мы же с них, можно сказать, начали, вроде бы прочили их в главные герои и потом, чтобы не совсем потерять их из виду, время от времени давали понять намеком, фразой, словечком, что помним о наших вагонных попутчиках, вот, мол, еще немного и займемся ими вплотную. Не успели! Простите нас, люди! А теперь уже поздно, закругляться пора.
Поэтому скоренько.
Доцент Рейсмус принялся за новую и новейшую сиренологию, опубликовал с дюжину статей и написал докторскую диссертацию.
Верочка и Сережа лечат больных и в диагнозах, по мере возможности, не ошибаются.
Бухгалтер-ревизор Вилнис в рот не берет спиртного.
Борис Взгорский недурно сыграл роль чекиста. За ее исполнение он получил именную премию республиканского комитета. А в театре-студии "У Ильинских ворот" он показал зрителям новую интерпретацию "Гамлета", не забыв, по своему обыкновению, внести в текст Принца Датского свое, личное, выстраданное. В известном вам, возможно, монологе он произносит: "Быть или ну его - вот, я вам доложу, проблема!" Его хорошо принимают зрители. Много цветов под занавес.
О сиренах. Оставшись не у дел, Дорида и Гегемона отправились домой и где-то на скале между бывшей Сциллой и бывшей Харибдой вернулись к прежнему занятию: пением завлекают к себе моряков. Дорида ходит по старинке нагишом, а Гегемона так привыкла к розовому лифчику, что, уезжая на родину, прихватила с собой дюжину-другую и носит, не снимая. Там у них, говорят, с нижним бельем неплохо, но такого товара, как у нас, не сыскать.
Обе дамы и до поездки в Н. были не первой молодости, а после нервотрепки на чужбине несколько сдали, погрузнели, поблекли. Но когда месяц-другой поболтаешься в открытом море... Матросня во всем мире одинакова, и наша не исключение, как бы ни пыжились судовые замполиты. Это мы пишем с полной симпатией к советским и иностранным морякам, у которых сирены пользуются большой популярностью. Иногда Дорида Вакховна и Гегемона Гефестовна, завидев красный флаг на гюйсе, поют и на русском языке. Сами мы не слышали, но нам рассказывали наши туристы, совершавшие круиз по Средиземному морю.