Андрей сел за стол и начал писать. Рассказывать он будет сам, но связное и подробное изложение на бумаге не помешает.
Теперь главное - работать, не прерываясь. И не вызывать Таню, она ведь не фантом, не галлюцинация, не тень, она действительно есть...
Он писал быстро, не разгибаясь, откладывал в сторону исписанные листы и придвигал к себе новые. Иногда на несколько секунд задумывался, покусывал губу и вновь принимался за работу.
Конечно, ему не поверят. На месте Ершова и он бы не поверил. Факты где, факты? Может, Ершов и вовсе примет его за какого-нибудь подопытного из Института памяти... Ну, не за подопытного, а, скажем, за исследователя, поэкспериментировавшего на себе. Стер, мол, свою память и подменил другой. Правда, вряд ли это возможно, но все же - вот тебе и еще одна непротиворечивая гипотеза. Поймали, скрутили, проделали такую операцию и выпустили.... Дикость? Несомненно. Но ведь тоже все объясняет, и намного проще.
Да, конечно, Ершов не поверит. Но что остается делать? Кому можно сказать все? Димычу? Тане? "Я не хочу знать, где ты пропадал. Ведь всему есть причины. Если не хочешь говорить - не надо. "А глаза дополнили: "Лучше молчать,чем лгать". Вернее, он истолковал ее взгляд именно так. И согласился. В сущности, любые его слова оказались бы ложью. "Вестник" в Большом Космосе, и на нем с самого начала, от верфи, летит Уильям Зонин, а не он, Андрей Громов. И никогда Андрей Громов не водил его в этом мире. События прошлого оказались следами на воде: взрыв ракеты, больница, белая плита, месяцы подготовки и полета не более, чем плод воображения, груз только его памяти. В последний раз он видел Таню три года назад? Белое платье среди берез... Как бы не так! Прошло всего пятнадцать месяцев с момента их последней встречи, он даже, оказывается, говорил с ней перед тем, как исчезнуть. Поглядел на нее с экрана видеофона и сказал: "Комиссия выбрала Бизона". А она промолчала, да и что здесь скажешь? И он выключил видеофон.
И кто даст гарантию, что он завтра не забудет случившегося? Старое прошлое совершенно исчезнет из памяти, сменившись другим, где нет огненной стены и едкого запаха гари, и где комиссия на самом деле забраковала его и остановила свой выбор на Зонине. Где гарантия, что завтра он проснется и сможет вспомнить треск самописцев и гудение зуммеров, розовый туман и солнце, бьющее в глаза? Встанет, подойдет к столу, посмотрит на эти записи - и долго будет ломать голову: когда и зачем он все это написал?
Он заставил руку двигаться еще быстрее. Конечно, можно было
воспользоваться диктофоном, но диктофоны всегда вызывали в нем
неприязнь: говоришь, говоришь, а белая коробочка безучастно
впитывает в себя все сказанное и остается неизменной. Не видно
результатов. Да и не впихнешь в нее формул и расчетов.
Ну, вот, кажется, все. Он подровнял исписанные листки, сложил и сунул в карман. Теперь надо поговорить с Ершовым. Любыми средствами убедить его в необходимости встречи.
Он направился к видеофону, бросил взгляд на белых голубей, неторопливо кружащих в утреннем небе, и убедился в том, что не хочет нажимать клавишу вызова. Оказалось, что его рука готова делать что угодно, только не дотрагиваться до клавиши.
Это нужно было осмыслить. Он сел на диван и рука с облегчением ухватилась за мягкую спинку.
Нет, сначала отключить видеофон. Димыч уже известил всех в лаборатории о "явлении Андрея Громова народу" и вчера его вызывали и Костя Званцев, и Сережа, и два-Локтев-два, и Света, и зав... Приемник выдал ему вчера вечером целую серию записанных вызовов. Все хотят видеть, все домогаются. А вот ему что-то пока не хочется...
Он опять сел на диван. Обманывать себя глупо, все равно что себя же обворовывать, надо играть в открытую. Разговор с начальником Космоцентра ему явно не по душе. Не хочется рассказывать Ершову об опаленном холме и о неведомом, что заглянуло внутрь Андрея Громова. А оно заглянуло и оценило, что творится там, внутри, и с какой-то целью, а может быть из простой гуманности (если годится это слово в применении к неведомому) изменило прошлое Андрея Громова, изменило без какого-либо ущерба для остальных
людей, даже наоборот - ведь стерлась некая надпись на одной белой плите.
Что не хочется говорить - понятно. Теперь надо выяснить, почему не хочется. Без всяких уверток и недомолвок. Уж конечно не из-за боязни показаться выдумщиком.
Мысль была прозрачной и холодной: он хотел бы забыть завтра свое прошлое.
- Почему? - спросил он вслух.
Потому что прошлое - это символ его бессилия, это непрерывное ощущение собственной вины. Это отчетливое понимание того, что сделал не все возможное для спасения чужой жизни. В конце концов в его уходе с холма была доля наигранности, пусть ма-аленькая, но - была! "И весь ли ты со мной?.." Разве это неправда? И разве тогда он не был внутренне согласен с Таней? Так какого же черта! Наигрыш обернулся трагедией... А теперь никакой трагедии нет, все осталось как прежде. Того разговора здесь не происходило. Хотя, может быть, разговор и был, только он не знает о нем, но это не главное, главное - исчезла некая белая плита. Вот так.
Легче ему не стало. Он знал почему и разозлился на себя. Выходило, что разговор с Ершовым ему не по душе по очень простой причине: он не хотел, чтобы о его прошлом, о том, что он виновен, узнали другие. Значит, все нормальненько, если никто ничего не знает, кроме тебя самого, так что ли? А совесть?..
- Какой бы вариант тебя устраивал? - спросил он себя.
Он отлично знал этот вариант. Пусть вернется холм, утыканный копьями
берез, пусть повторится тот разговор, пусть снова взорвется грузовая ракета, пусть все будет так же. Только он не уйдет с холма. Он вынесет на руках белую птицу.
Он встал, включил видеофон и набрал нужный номер. Экран продолжал оставаться темным, и, презирая себя, он почувствовал облегчение, возникшее вопреки его воле. Мигнул зеленый индикатор соединения.
- Мне нужен начальник Космоцентра Ершов.
- Начальник Космоцентра на полевых испытаниях до второго сентября, ответил магнитофонный голос. - По всем вопросам обращайтесь к заместителям начальника Космоцентра по номерам ноль-ноль-три-восемь-ноль-два, ноль-ноль-пять...
Андрей прервал связь. Нет, только Ершов!
Он принялся медленно ходить от двери к стене и обратно, машинально теребя листки в кармане.
"От Бизона, наверное, масса известий... Интересно бы сравнить наблюдения... Он уже должен пролететь ТО место... Как там автоматика? Кстати, насчет усовершенствования системы слежения комплекса Шеридана! - Он хлопнул себя по лбу. - Сейчас ведь, наконец-то, уйма времени, можно двинуть в лабораторию, прикинуть на "Славянке", сделать предварительные расчеты... На то и экспериментальный,
чтобы быть несовершенным. Вот теперь и нужно думать о доработке, доработке и доработке. А "Славяночка", поди, уже соскучилась без хозяина..."
"Ты одержимый, и я для тебя просто тихая гавань..."
Голос Тани прозвучал так отчетливо, что он невольно обернулся.
"Быстро, однако, забывается одна белая плита..." Он скрестил руки на груди и негромко засвистел. Все-таки хорошая штука видеофон.
Светлые волосы, зеленые глаза, как всегда слегка задумчивые. "Кстати, ты хоть раз спросил себя, почему они задумчивы?"
- Я слушаю тебя, Андрей.
Он начал без подготовки, сразу, и говорил быстро и отрывисто, словно боялся, что его перебьют.
- Таня, когда-то мне приснился сон. Холм, вокруг нас березы, в низине речка, а дальше, за речкой, дубовая роща на холмах. Знаешь, как взрыв в кино, только зеленый и замерший. Тебе знакомо такое место? - Последние слова вырвались неожиданно для него самого.
Таня, не сводя с него взгляда, едва заметно пожала плечами. Между ее темными бровями легла маленькая складка: она размышляла над его словами и ждала продолжения.
- Я сказал тебе: "Давай поженимся, Таня".
Он замолчал и опустил голову. Видеофон тоже молчал. Внезапно он пожалел, что затеял все это. Получалась ненужная сцена из уже происходившего представления с давно известным концом. Он посмотрел на экран почти с вызовом. Ее глаза были серьезными, и если бы его спросили, какие ассоциации вызывает у него зеленый цвет, он бы ответил: "От зеленого цвета становится невесело".
- И что же я ответила?
Она могла бы промолчать, потому что тоже знала конец представления, но она спросила. Что ж, надо договорить...
- Покачала головой и спросила: "Зачем?"
Вновь молчание.
- Это долгий разговор, Андрей. И нужен ли он?
И все-таки он решил дойти до конца.
- Да.