Узнав, что новообретенный дружок провел годы на «параллельной» планете, девица (ее звали Сильвией) не то впала в игриво-капризный тон, не то вправду скуксилась:
— А-а, там у них клево, разные омоложения, а здесь хоть вывернись — ничего, кроме вонючей косметики, от которой на коже язвы!..
— Кто же мешает? Давай на Землю, там всех принимают!
— Не хочу, — с хмельным упрямством мотнула она растрепанной головой. — Пускай меня тут на нож посадят, не хо-чу!..
Пауль насторожился:
— Это еще почему?
— Да черт его знает… А зачем ты спрашиваешь? Вербовать, что ли, собрался? Вербовщик?..
— Глупое название и неправильное. Никто никого не вербует. Да, я проповедник, я могу предлагать, отвечать на вопросы, рассказывать о жизни землян, но уговаривать или завлекать кого-то — зачем? Народу в Кругах Обитания и так хватает…
— Ну, может, пригодимся для разных там опытов? Как кролики?
Ляхович снисходительно усмехнулся, решив, что сердиться тут пришлось бы каждую секунду.
Девушка медленно встала, обошла вокруг столика.
— Ну, все, хватит дурью маяться! — Лукаво улыбаясь, Сильвия села верхом на колени Пауля, обвила руками его шею. — А так на Земле — делают?
Проповедник только вздохнул.
— Вот именно, — назидательно сказала девушка, подбирая повыше платье. — Между прочим, потому и не хочу на Землю, что там все слишком правильно, как в школе. А тут я хоть и бедненькая, и грязненькая, да зато своя собственная и делаю, что хочу!..
В конце концов их вещи были разбросаны по всей комнате; и сами они, узнавая друг друга, побывали даже на подзеркальнике; и Сильвия уснула, по-детски уткнувшись в грудь Пауля и доверчиво посапывая; а он лежал, чуть дыша, боясь пошевелиться, хотя ему давно надо было бы встать, да и висок будто железом припекали…
Забылся лишь под утро, но скоро его разбудила пронизывающая сырость. Рядом не было никого; на улице дул мокрый ветер, слякоть сочилась в комнату.
Вскочив, он дернул дверь санузла… Не было в номере Сильвии; не было ни трогательных ее вещичек, отделанных машинным кружевом, валявшихся ночью на креслах, ни сапожек со сбитыми каблучками. Остался лишь легкий запах косметики, сладковато-щемящий, грустный.
Не было Сильвии; ни записки от нее, ни знака, ни следа.
Обхватив руками голову, Пауль глухо, обиженно застонал.
Син Тиеу встретил адъютанта, сидя у стола с пером в руках. Желтые тигриные глаза его под выпуклым лбом смотрели тоскливо. Откозыряв по уставу, Войцех присел на край жесткого стула. Более чем когда-либо командир пугал Голембиовского — своей цельностью, непоколебимостью, оливковым лицом-маской; скрытностью, недоступной европейцу; даже этой звериной тоской, способной содержать любую угрозу. Но вместе с тем было пронзительно жаль Сина. Как тогда, много-много лет назад, когда маленький Войцех оставлял шоколадные конфеты для отцовского механика-водителя…
Юность Син Тиеу прошла в «колене Кришны», наследственном полку для выходцев из Центральной и Южной Азии. Официальная пропаганда называла полк большой семьей, твердила, что там царит братская любовь. На самом деле «желтым» в колене присваивали родственные степени не выше брата-наставника; все офицерство состояло из белых и отличалось редкостной жестокостью. Син Тиеу терпел побои от белых «стопроцентных» клансменов, чистил им сапоги, отдавал лучшую часть своего пайка и посылки из дома, чтобы не забили насмерть… а может быть, делал и более постыдные, ранами оставшиеся в памяти уступки развращенным негодяям. Позднее Самоан стал прекрасным механиком-водителем танка, проявил незаурядный талант на уроках стратегии. Это был тот редчайший случай, когда плебей мог бы сравняться по рангу с родовитыми детьми «Стального ветра», получить степень старшего сына или даже отца… если бы у плебея была белая кожа!
Впрочем, по меркам «колена Кришны», Сину и так безумно повезло. Его взял личным механиком-водителем дядя, то есть заместитель начальника колена, Станислав Голембиовский, по прозвищу пан Стась. Дядя, знаток героических легенд, изображал магната времен Ягеллонов, носил лихо закрученные усы, устраивал пиры со стрельбой из танковых орудий и поминутно клялся честью шляхтича. Он всерьез полагал, что высшая награда за усердие для любого из подчиненных — это кубок вина из «панских» рук: ну а провинившимся не жалел зуботычин… Самоан испытал на своей шкуре даже пряжку от офицерского ремня. Жалостливый сын и наследник пана Стася, малолетний Войцех, залечивал бальзамом кровавые ссадины на плечах и на шее механика — тайно, в самом дальнем сарае отцовского имения, потому что и наследнику влетало под горячую руку… Терпя боль, Син не стонал и не плакал. Лицо его всегда было неподвижно. Только в присутствии Войцеха едва заметно теплел взгляд.
Когда Войцеху исполнилось семь, отец его умер вполне героической смертью, отморозив спьяну обе ноги. Самоан вернулся рядовым в «желтое» братство водителей средних танков. Единственной отрадой, светом в окошке оставалась дружба Войцеха… Вероятно, никогда не вышел бы бедняга из ничтожества, если бы не мятеж Дана Морриса.
Заключая договор с патриархами о совместном штурме Небесных гор, Вольная Деревня поставила условие: командир экспедиции и его ближайшие помощники будут тестированы земными методами. Обычай «Стального ветра» — поручать самые ответственные посты и дела дряхлым штабным полководцам, кои «заслужили» высокие ордена лишь тем, что удосужились прожить круглое число лет — этот обычай землян не устраивал. Был объявлен конкурс. Узнав о нем, Син Тиеу сам явился на компьютерные испытания — и был признан наилучшим кандидатом в командиры штурмового отряда. Согласно договору Гизелла фон Типельскирх немедленно утвердила «азиата» в этой должности, пожаловала степенью старшего сына. Но и великая, неслыханная в истории Вальхаллы удача не смягчила застарелой ненависти Син Тиеу, не залечила раны памяти…
— Вот и все, старина, — сказал Самоан, бросая авторучку. — Завтра утром кончатся твои мучения. Мы идем на столицу.
Войцех, давно ожидавший этих слов, тем не менее внутренне поежился.
Он, конечно же, был растроган, встретив в Вольной Деревне Самоана, с которым расстался еще в студенческие годы, сбежав под гостеприимную сень Улья. Но, когда после выпуска из школы агитаторов предложили Голембиовскому стать адъютантом в штурмовом братстве Син Тиеу, велев при этом помалкивать и не агитировать солдат, — бывший трутень крепко призадумался. Значит, не доверяет Вольная Деревня желтокожему танкисту. И не один «открытый диалог» на уме у дальновидных землян…
Затем с помощью вариаторов вероятности Син Тиеу благополучно «вскрыл» горный бункер мятежников, а самого Дана Морриса в наручниках отправил на суд Семьи. Но вместо того чтобы отдать приказ о возвращении вертолетов, командир непонятным образом медлил. Братство которую неделю сидело в бункере, наливалось спиртным. И вот — кажется, раскрываются карты…
— Ты знаешь, — как ни в чем не бывало сказал Син Тиеу, — сначала я решил одно. Пугнуть достойных отцов ракетами. Ну, может быть, поразить один-два города средней величины. Для острастки. Они бы не ответили залпом. Они понимают, что Новый Асгард как на ладони. А мы здесь, под толщей гор, неуязвимы. Но потом я понял: старуха побежит за помощью к землянам. Мы останемся в дураках.
«Один-два города средней величины», — назойливо прозвучало в ушах у Войцеха. Один-два города. Триста-четыреста тысяч сожженных заживо, облученных, искалеченных, похороненных под развалинами. И он бы сделал это, не моргнув, если бы счел полезным для своих целей. Один-два города… Кошмарная какая психика, не европейская… Ерунда! Что, Гиммлер не европеец? А полковник Тиббетс[10] — не англосакс по происхождению? Не в расе дело… Тебе-то уж стыдно быть расистом, либерал, просвещенный человек!
…Тогда, много-много лет назад, студентом, Войцех давал Син Тиеу читать Платона. Но давал и Макиавелли. Читал Самоан Ленина; но штудировал и труды Мао Цзэдуна…
— Ничего бы ты не поразил, — для собственного успокоения сказал Войцех. — Вольная Деревня..
И вдруг умолк, потому что понял, как глупо прозвучит эта фраза.
— Вот именно, — сказал командир. — Деревня и пальцем не шевельнет, если старуха не побежит жаловаться… Право на самоопределение. Невмешательство. Уважение к чужой истории. Они трубят об этом на каждом шагу.
— Но… дали же они нам свои ВВ?
— Опять-таки дали нам, по просьбе нашего правительства, а не сами полезли в кашу. Есть разница.
Немного посидев с опущенными долу глазами, Син Тиеу добавил:
— Земля не хочет марать руки? Может быть, она и права. Нельзя разрушать сложившийся образ. А я не землянин. Руки испачкать не боюсь. Они и так уже и в дерьме, и в крови…
— Ладно, — полностью овладев собой, примирительно сказал Войцех. — Что же ты собираешься делать?
— Играть по самой крупной, — ответил Самоан. — Я не выпущу ракеты. И не только потому, что опасаюсь жалоб Гизеллы и вмешательства землян. Ракеты — наше, местное оружие. В глазах людей я буду выглядеть просто террористом. Узурпатором власти. Придется много сил потратить на усмирение… Я думал все эти дни. Рассчитывал так и этак. И пришел к выводу: разгром клана должен произойти по-другому. Так, чтобы стало ясно: сами Круги Обитания уничтожили «Стальной ветер». А некто Син Тиеу Самоан — только их посланник. Вершитель воли.
— Но… как ты это сделаешь?
Син Тиеу встал. Заложив руки за спину, стал мягко расхаживать по кабинету, вырубленному в скале. Говорил как никогда тихо, доверительно. Войцех замер у стола, ловя каждое слово.
— Понимаешь, я давно об этом думаю. Думаю, почему человека так трудно воспитывать. Делать добрым, честным, благородным. Дашь ему мало — озвереет от нищеты, от зависти. Дашь много — пресытится, закапризничает…
Он резко остановился, поднял указательный палец.
— Однажды будто свет блеснул. После твоих книг, кстати. Биологические потребности! Слишком они сильны в человеке. Для зверя инстинкт — единственное руководство, ему не из чего выбирать. Самосохранение, тяга к сытости, половое влечение… А человеку разумному, культурному эти потребности мешают. Недаром во всех священных книгах мира сказано: обуздывай плоть! Вот я и подумал: отчего так неодолимы телесные надобности? А оттого, что каждой соответствует зона в мозгу. Поступил, как природа велит, — тебе хорошо, сладко. Пошел против — мозг бьет тревогу, страдаешь…
Голембиовский слушал с возраставшим недоумением, еще не понимая, как эти неуклюжие рассуждения танкиста, начитавшегося популярной литературы, соотносятся с тем кровавым, что задумал Самоан. А тот продолжал, увлекаясь:
— Отсюда идея: сделать так, чтобы эти мозговые зоны включались от совсем других поступков! Скажем, помог ближнему в беде — ощутил наслаждение, как от хорошего обеда; выполнил работу для общества — будто провел ночь любви… Когда ты добрый — тебе хорошо. Когда злой — больно… Спросишь, возможно ли это на практике? Отвечу: да, возможно. Находясь в Вольной Деревне, я дал задание киберпомощнику. Есть готовая схема перестройки нервных связей. Можно спокойно программировать регенераторы…
Он сел напротив оцепеневшего Войцеха, положил руку ему на колено:
— Ты и запрограммируешь, товарищ революционный комиссар Нового Асгарда! Тебе, брат, доверяю создание людей нового типа… Что, не рад?