Пауль с удовольствием закрыл глаза, поудобнее устроился на подушке. (Недавно Толстый Ялмар, сжалившись над безропотным механиком, сдал ему комнатенку на втором этаже «Голконды».)
День прошел удачно. На квартире Михая Георги Пауль дал последние наставления рябому тепличнику — тому, что его донимал вопросами после «проповеди» в винном погребке… Тепличник решил пробираться в Вольную Деревню; ему объясняли, как идти по Тропе.
Строго говоря, закона, воспрещающего бывать в городе землян или в самих Кругах, на Вальхалле не было. Это тоже оговорили дипломаты… Но, чтобы выехать, требовалась куча бумаг, и прежде всего — характеристика от районного уполномоченного клана. А старший сын, погоняв вальхалльца по статьям Священной Хартии, мог такой бумаги и не дать. Требовалась огромная взятка… Где взять ее бедному «фермеру»? Таких, как он, или же иных, «неблагонадежных», вообще лишённых права на выезд, выручала тайная Тропа. За выход на нее брали по-божески, и можно было еще поторговаться…
Начинается она в трущобах возле площади Бьернсона, а заканчивается в полутора тысячах километров отсюда, в самом безлюдном районе пограничья, в дремучей фиолетовой тайге с незамерзающими болотами. Местность зовется Теплые Ключи: там гниют завалами толщиной в несколько человеческих ростов деревья многих поколений. Только ловкий и мужественный человек может одолеть Теплые Ключи, да и то натершись вонючей мазью, которая должна отпугивать царапунов, рогохвостов, крыланов и прочую нечисть, кишащую среди буреломов. А за самой коварной из подогреваемых вулканическим жаром трясин незримо движутся лучи видеолокаторов Вольной Деревни, поджидая приходящих…
Пожалуй, тепличник имеет шансы дойти. Невзрачен, но крепок. А какие у него зоркие, толковые глаза! Все же есть люди в этом обиженном судьбой стольном граде: есть ради кого рисковать… Пауля больно кольнуло под ребрами — опять вспомнилась Сильвия, самый дорогой здесь человек. Как ее теперь вытащить от этих чертовых сектантов?..
О боже! Пауль так и подскочил в постели. За окном бухнул взрыв, где-то посыпались стекла, завизжали тормоза. Все перекрыл словно бы рев ураганного ветра. Ляхович с ужасом сообразил, что это голос толпы.
В одних трусах он подбежал к окну, распахнул скрипучие створки… Над крышами домов полыхало гнойное зарево, и кто-то надсадно трубил в тысячу глоток.
Он снова вспомнил про оранжево-голубых. И почти сразу, неведомо откуда, явилась уверенность: сегодня Пауль встретит ее. Очень скоро, до конца ночи. Быть может, обновленные железы дарят еще и способность видеть будущее?.. Недолго думая, проповедник бросился одеваться.
Выбегая из дома, Ляхович едва не налетел на Толстого Ялмара. В одной майке и тренировочных штанах, нещадно скребя грудь, толстяк стоял на тротуаре, и промозглая темень не страшила его.
— Что, и у тебя скипидар в заднице? — фыркнул хозяин, презрительно оглядев Пауля. — Поскакать охота с этими козлами?
— У меня дело, — сдержанно ответил механик.
— Хм, дело… — Ялмар оголил ржавые зубищи, похожие на булыжники. — Вот при Руфе Вотане вы бы поорали да походили с флагами! Он бы вас живо пристроил куда следует и по лопате в руки. Ах, нет в стране хозяина, матери вашей…
Не дослушав брани Ялмара, Пауль свернул в боковую улицу.
Он почти бежал, пока не достиг широкого проспекта вблизи набережной — аллеи Всех Святых. Асфальт ощутимо вздрагивал. Масса людей маршировала с факелами по аллее.
Перейдя тротуар, Ляхович замялся у края грохочущего факельцуга. Жутковато было нырять туда. Но чутье звало неудержимо — к ней, к Сильвии… И он шагнул вперед.
— А ну-ка, малыш…
Его придержал пикет, решительные молодые люди с запахом синтепортвейна. Паулю сунули в руки факел, а к лацкану прикололи большой, аляповатый круглый знак: оскаленная рогатая голова с земным полушарием в глазу, с воткнутым в пасть клинком, имеющим вместо рукояти распятие.
Жгучий стыд пронизал агитатора. Какое оскорбление для горячо любимой им Земли! Но делать нечего. Проповедникам древности и не такое доводилось терпеть.
Марш, марш, марш!.. Человека, включившегося в шествие, сразу вынуждали шагать в ногу. Десятки тысяч подошв дружно опускались на мостовую… Архангелиты шли к подножию Запретной горы.
Несмотря на предрассветный час, шла служба в небольшой церкви Сорока мучеников; сквозь высокие стрельчатые окна лилось нестройное пение. Возле храма шествие вобрало в себя буйно вопящую ватагу каких-то уж вовсе ошалелых парней в белых балахонах, испещренных алыми пятнами — под кровь.
Хмурый, будто отравленный гарью небесный свет усиливался, наполнял улицы, делая все более бледным пламя. Факел Пауля догорел, он бросил обугленную палку. Большинство поступало так же. Вместо факелов поднимались двухцветные флаги. Путь пошел наверх, все круче в гору. Среди бараков, мусорных куч и пустырей начиналось шоссе, ведущее к охраняемой вершине. Над краем склона, на зеленом фосфорическом фоне неба вставали за гладкой стеной уступы гвардейских казарм.
На кой ляд рвутся сюда почтенные граждане Нового Асгарда, что здесь рассчитывают найти, чего добиться?.. К Дому Семьи их, конечно, не пустят. Не хлестнут ли навстречу из амбразур свинцовые струи?.. Пока что Пауля все сильнее донимал холод: несмотря на тепло множества тел, стискивающих его со всех сторон, он окоченел до самых потрохов: особенно задубели ноги. В гору, в гору, все выше и выше…
Ну вот — наконец остановка! Через головы видны Паулю громадные, в три человеческих роста, отливающие синевой створки ворот. Они закрыты.
Сквозь толпу, гудя, проталкивается грузовик. Встал. Несколько человек взбираются на кузов, среди них — кроваво-пятнистые балахоны. Вперед выходит женщина с радиорупором…
Остолбенев на мгновение, Пауль затем изо всех сил рванулся вперед — и тут же, приняв порцию кулачных тычков и брани, завяз в людском месиве.
Наглухо упакованная в черный лаковый кожзаменитель, с грудью, сплошь завешанной блестящими архангелитскими побрякушками, стояла над толпой Сильвия.
Честно говоря, Ляхович не ожидал от своей случайной подружки по номеру в «Попугайчиках» столь гладкой и связной речи. Шире дорогу праведному народному гневу… отпор духовному порабощению… достойные отцы-патриархи, ведите нас на бой… закрыть страну щитом веры от зловонного дыхания дьявола… разгромить гнездо соблазна, посольство Зла (да, так они называют Землю!)…
От внезапно нахлынувшей злости Пауль забыл обо всем, кроме содержания речи. Теперь ясно, как белый день: одураченные массы готовы обрушиться на проповедников, на земное представительство: привести к тому, чтобы государство Вальхалла разорвало всякие отношения с Кругами Обитания, скапсулировало, стало «обществом в себе»; чтобы утратило смысл само существование Вольной Деревни… И все это — без видимого вмешательства верхушки клана, в порядке «волеизъявления народа»!
Окончив, Сильвия поворачивается прямо к воротам Запретной горы и взметывает руку над головой. Она ждет ответа достойных отцов. Но нет ответа, и надменно недвижимы стальные, снарядоустойчивые створки.
Ляхович невольно залюбовался напряженно-изящной позой девушки, выгибом стройного тела… И в эту секунду негромко, словно пробки открыли штопором, стукнули первые выстрелы. Пули были резиновые, но лупили изрядно. Подросток в желтой куртке с надписью на спине «Сигареты «Золотой бык», стоявший впереди, с воплем схватился за голову. На лбу его зияла глубокая ссадина. Старушонка в легком не по погоде плаще и голубой пилотке сестры-целительницы, закатив белки, осела под ноги заметавшимся людям…
О Боже! Ляховичу показалось, что он рехнулся от событий этой, уже почти растаявшей в утреннем свете ночи. Наискось вдоль склона, невысоко держась, с заполошным тарахтением мчался прямо на него древний, Бог весть из какого музея взятый биплан, высокая этажерка с ярко-зелеными пятнами на нижних плоскостях… Нет, не пятна это, а изображения листьев — дубовых, кленовых, каштановых! Серой нахохленной птицей сидел в переплетении распорок летчик с широкодулым пистолетом в руке. Оказавшись над грузовиком, он снизился и швырнул гранату. До того как ахнул взрыв и посыпались с грузовика сектантские главари, Пауль успел узнать пилота. В безрукавке из собачьего меха и кожаном шлеме с зеленой кокардой скалился с высоты интеллигентный истопник Кабрера.
Днище кузова заслонило Ляховича от осколков и взрывной волны, только в уши будто вогнали по плотной пробке… Сильвия! Он представил себе ее изорванной горячим металлом, искалеченной — и, не помня более ни о чем, выскочил наружу.
На дороге вокруг шевелились поверженные архангелиты. Сильвия полулежала, опираясь на левый локоть, чумазая, но с виду мало пострадавшая, только гнилая блестящая кожура разодралась где только можно. Прочие участники шествия разбегались по склонам, стремясь вниз, к городу. Несколько человек стреляли из пистолетов по биплану.
Не дожидаясь, пока грозный Кабрера швырнет вторую гранату, Пауль подхватил девушку на руки…
Чуть позже, благополучно опустившись по шоссе, Пауль затащил девушку в один из промороженных бараков, где были выломаны двери. Сильвия, перемазанная сажей от факелов и раскисшей косметикой, казалась мертвой, маятниками болтались руки и ноги. Уложив подругу на пол, Пауль кое-как отер мокрым снегом ее лицо. Она застонала, выругалась: открыла закатившиеся под лоб глаза… и вдруг со всего размаха влепила Паулю звонкую пощечину.
В следующие несколько минут Ляховичу пришлось усмирять разбушевавшуюся девицу. Еще не слишком владея своим телом, Сильвия тем не менее дралась руками и ногами, царапалась, несколько раз пыталась укусить своего спасителя — и непрерывно поносила Пауля, да так, что смутился бы даже портовый сутенер…
Вот и стало все понятно: почему в отрешении, подобно биокиберу, шагала Сильвия на стадион; откуда взялись длинные, гладкословные ее монологи. Гипнарк! Полезная штукенция: вкатил человеку шприц, а потом читай ему вслух хоть всю Библию; запишется, как на магнитофон, и по условному сигналу отбарабанит человек весь текст от корки до корки — что приятно, при выключенном сознании. Одно плохо: коряво отходит гипнарк, и бредом, и мордобоем…
Неожиданно Сильвия точно проснулась после дурного сна. Забавно шмыгнув носом, снизу вверх посмотрела на Пауля — недоуменно, но уже с оттенком кокетства. И засмеялась так радостно и смущенно, что у Ляховича сразу отлегло от сердца.
— Ой, видел бы ты, на кого ты сейчас похож!..
— Сама ведь отделала, чертова кошка! — притворно нахмурился Пауль, ощупывая свежие царапины на лице и шее.
Она снова засмеялась, но уже по-другому… Агитатор зубами скрипнул от внезапно нахлынувшего желания.
— Иди ко мне, дурачок! — сквозь смех еле выговорила Сильвия и расстегнула на своем комбинезоне «молнию» от горла до живота…
Когда они, обнявшись, вышли из барака, стояло уже позднее сырое утро. Целуясь на каждом шагу, Пауль и Сильвия тронулись по пустому шоссе в Нижний город.
Добредя до рано открывшегося винного погребка, они умылись, прижгли свои раны йодом из аптечки; затем Сильвия привела в порядок волосы, и они сели за столик. Ворчливый заспанный хозяин, знавший во всех подробностях события прошедшей ночи, поставил перед ними чашки горячего эрзац-кофе. Хозяин всячески поносил «прохвостов» и «разгильдяев», превративших город в бардак. Оказывается, поход архангелитов не кончился бегством с Запретной горы. Вновь собравшись в районе церкви Сорока мучеников, они зарядились спиртным, разбились на группы по пятьдесят-сто человек и пошли по Нижнему — надо полагать, сводить счеты с недругами… Теперь кругом пожары, прогремело уже несколько взрывов, и незадолго до прихода молодых людей в сторону площади Бьернсона проехала колонна грузовиков с солдатами.
Потом хозяин оставил их в покое: они выпили по глотку скверного, но бодрящего пойла и опять поцеловались.
— Да, городишко спятил, — сказала Сильвия и потерлась щекой о пальцы Ляховича. — Надо драпать отсюда куда-нибудь в глушь… На ферму, к черту на рога! Поедешь со мной ты, суженый мой… подарочек?
— Куда? На ферму? — Сильвия часто-часто закивала.
— Только нас там и ждали! — Пауль взял ее израненную ручонку в свои ладони. — Послушай… Я бы с тобой пошел, как говорится, на край света, да толку нет. Спятил не один Новый Асгард — вся эта поганая страна, вся Вальхалла, понимаешь? Хотя она никогда и не была нормальной…
— Ладно! — Она опустила голову. — Я знаю… все, что ты скажешь дальше. Надо ехать в Вольную Деревню, да? Хорошо. Отвези меня туда. Наверное, я имею право на кусочек здоровой жизни… — Сильвия всхлипнула. — Хочется быть красивой, и чтобы внутри было все в порядке. Родить сына! Ты мне сделаешь сына?