— Не могу, меня напарник ждёт. — Все знали, что напарника у меня нет, поэтому я, не дожидаясь расспросов, пояснил. — Временный. Учёный, опыты ставит. Я его вожу.
Паша вздохнул.
— С учёным лучше. Но учти, сейчас на блокпостах приказ: учёных тоже досматривать, если нет формы шестнадцать.
«Форма шестнадцать» означает, что учёный работает на военное ведомство, это я уже слыхал. У Вандемейера, разумеется, этого удостоверения не имелось.
— В курсе. Придумал я кое-что для вояк. Ладно, счастливо оставаться. Я уже передохнул, и мне нужно засветло к моему профессору поспеть.
Вообще-то я не был уверен, что Вандемейер имеет эту степень, просто мы частенько звали их братию «профессорами».
— А, Слепой! Ты слыхал анекдот? Приходит сталкер Петров к скупщику, приносит оранжевый комбез. Вот, говорит, новые мутанты в Зоне объявились. Крепкий, зараза, верткий! Еле взял его! Хорошо, хоть шкура легко снимается…
Тут впервые подал голос Пашин спутник.
— А лучше бери профа и двигай к нам. Я слышал собак, где-то рядом стая бродит.
— Угу, — я сделал скорбное лицо и кивнул, — мой учёный как раз собачек и искал. Для опытов, как доктор Павлов. Паша, а где Сапог?
Сапогом звали молчуна, с которым Угольщик ходил прежде, наконец-то я припомнил.
— Сапог пошел на Свалку, хотел новую «беретту» опробовать. Обещал через пару дней возвратиться, да нет его. Вот мы с Коляном решили сходить, проверить. Мало ли что могло случиться…
Колян кивнул. Видимо, Угольщик нарочно приглашает исключительно молчаливых спутников. Он в авторитете, с ним охотно ходят, так что и выбирать может.
Мы пожелали друг другу доброй Зоны, я перекинул поудобней ремень, чтобы «Гадюка» была под рукой, и двинул по тропе обратно. Оглянувшись, увидел, что Колян занялся костром, а Угольщик собирает сушняк. Значит, эти двое в самом деле здесь заночуют, иначе костер ни к чему. Через час стемнеет. По дороге я свернул проверить «электры», не выскочило ли что-то из аномалий, «вспышка», там, или, может, «бенгальский огонь»… Рядом с тайником я помнил наперечет все аномалии, а отсюда до ЧАЭС так далеко, что и не всякий Выброс меняет их расположение. Артефактов не обнаружил — может, Паша с Коляном уже прибрали. А может, ничего и не было.
Пока я шагал по тропе, в отдалении несколько раз слышались завывания слепых псов. Голоса не злые — их вой напоминает саркастический смех второразрядного комика в дешевом спектакле: хо-хо-хо-о-о… Пока что стая была далеко, но курс держала верный: смех раздавался все ближе, в последний раз — совсем рядом. Но и я к тому времени уже добрался.
Небо затянуло тучами, срывался мелкий дождик, однако в лесу капли не долетали до земли, ветки над головой пока что удерживали влагу. Тем не менее из-за туч стемнело раньше времени, и я не слишком хорошо разглядел гнездо, которое Дитрих соорудил на дереве. Только взобравшись к нему, я по достоинству оценил работу ученого. Вандемейер уложил три лесины в перекрестье ветвей так ловко, что вышла удобная площадка, на которой в тесноте, да не в обиде вполне могли разместиться двое. Вандемейер тощий и костлявый, я тоже не крупный — в общем, нам места хватило, чтобы полулежать, прислонившись к стволу, даже нашлось, куда ноги закинуть.
— Сколько берете за номер в вашей гостинице, Вандемейер?
— Не дороже, чем в «Звезде», — ухмыльнулся рыжий. Он прилаживал в листве над головой крошечную антенну.
Я заметил, что ветки над нами Дитрих оставил, не стал обламывать для крепления настила, даже набросил поверх какой-то легкий полог — так что и крыша у нас, оказывается, была. Ненадежная, конечно, но в такой дождик и её хватит.
Учёный закончил возню с аппаратурой и присел рядом со мной, я чувствовал его плечо сквозь несколько слоев ткани.
— Я немного перекусил, не ждал вас, Слепой, — признался Дитрих, — это ничего?
— Нормально. Да мне пока не хочется.
Собаки захохотали совсем рядом. Значит, закончили обход территории, выгнали конкурентов, если такие имелись, — и сейчас начнут жрать кабана. Нас они, как ни странно, не чуяли. Скорей всего Дитрихов прибор действовал.
— Вандемейер, вы ловко завалили эту зверюгу. Чувствуется практика. Где руку набили?
— Все там же. Я, кроме Африки, нигде и не жил подолгу. Представьте себе, носорог в несколько раз крупней местных кабанов…
— Охота на носорогов запрещена! — Я не понимал, рыжий шутит или обманывает меня. Или он нарушитель закона? Я считал, что для всякого европейца законы святы.
— Сталкерство тоже запрещено, — напомнил Вандемейер.
— Угу…
Нашёл, что сравнивать! Мы же здесь, как правило, нелегально.
— Мы не убивали носорога, — добавил рыжий. — Специальная пуля, в ней капсула, смесь нервнопаралитического действия. Иногда эта отрава действовала не сразу, приходилось повторять два, а то и три раза. Тогда и приходится скакать, как сегодня с кабаном. Но после первого попадания зверь сонный, медленный.
Совсем стемнело. Из-за туч, затянувших небо, ночь подкралась незаметно. Серый день как-то постепенно сменился серыми сумерками… потом округа погрузилась в темноту окончательно.
Мы замолчали. Мне стало неловко, что я так на ученого набросился. Он, выходит, знал, что делал, да и наверняка догадывался, что зверь устремится на его яркий комбез, так что для меня угроза была минимальной. Извиняться я не собирался, потому что по большому счету урок Вандемейеру необходим… но захотелось как-то выразить приязнь. Я набил две обоймы патронами, остаток решил предложить Дитриху.
— Вандемейер…
— М-м?
— Возьмите патронов к «макарову», могут пригодиться.
— Благодарю, Слепой.
Поделиться боеприпасами — что может быть лучше, когда хочешь показать человеку, что ты ему доверяешь, расположен к нему… и вообще — чтоб проявить дружелюбие?
Потом собаки захохотали совсем рядом, в руках Вандемейера что-то пискнуло, над головой зашелестела антенна.
— Извините, Слепой, я займусь моей работой, — сказал Дитрих. — Если хотите, можете отдыхать.
Мне в самом деле захотелось спать, я устроился поудобней и объявил:
— Пожалуй, я посплю… считайте, Вандемейер, своих ангелов.
С Дитрихом Вандемейером я познакомился парой дней раньше, чем с безвременно почившим кабаном. В гостинице «Звезда» познакомился. Я, как обычно, сидел в баре на первом этаже, прихлебывал холодный кофе и занимался привычным делом — пытался угадать, что какого цвета в убогом оформлении нашей гостиницы. Бар — это, конечно, громко сказано. Полутемный зал, скудно освещенный покрытыми пылью плафонами. Половина светильников отключена, так что помещение погружено в полумрак. Тихо, уютно… И все серое — как в Зоне.
За стойкой дремлет Карман. Сперва он читал газету — во всяком случае, шуршал страничками, но сейчас опустил голову на сложенные руки и затих.
Стойка обшита пластиком, о котором мне доподлинно известно, что он зеленоватый. Поверхность покрыта замысловатым узором царапин и пятен. Интересно, какого цвета вот эта клякса левей Карманова локтя? Разумеется, будить Кармана из-за такой ерунды я не стал. Пусть отдыхает. В конце концов, какая разница, какого цвета…
Колбочки! Все дело в колбочках. Сетчатая оболочка глаза содержит три вида чувствительных рецепторов, так называемых колбочек — каждый отвечает за определенный цвет. У нас, дальтоников, функции колбочек нарушены, так что я не всегда могу отличить красный цвет от зеленого. Какая мелочь! Но из-за такой ерунды я не могу жить нормально. Проблемы с водительскими правами — это само собой. Но сколько обидных недоразумений возникает в быту… даже при выборе одежды! Я уж молчу о том, чтобы сходить, к примеру, в музей, картины поглядеть. Какое интересное решение выбрал художник — зеленый туман! Позвольте, но это же красная дымка? Ах, красная…
Этот мир создан для людей с нормальным трихроматическим зрением, все прилажено, все расписано, все предусмотрено. Сигналы светофора, кнопки па электронных устройствах… Зеленая — «пуск», красная — «стоп». Но попробуй разберись, если ты не таешь, какая кнопка красная, а какая зеленая! Казалось бы, почему так? Ведь дальтоников не так уж мало. Восемь процентов мужчин и около половины процента женщин на Земле страдают нарушением цветового зрения. Да, дальтонизм — болезнь настоящих мужчин, так я отшучиваюсь, когда сердобольный собеседник начинает деланно жалеть. Мне не нужно сочувствия, лучше бы перестали маркировать кнопки красным и зеленым!
Но что толку в причитаниях? Сейчас везде стали делать рядом с лестницами пандусы для инвалидов в колясках, специально для них лифты с кнопками пониже, и прочее… а сколько их, этаких? Уж никак не восемь процентов мужчин. Нет-нет, мир не желает приспосабливаться под наши нужды, он — для людей с трихроматическим зрением. Может, поэтому мне и спокойней в Зоне? Там все серое, тусклое, палевое — вечная осень. Здесь нет светофоров и пультов управления с разноцветными кнопками. И права на вождение автотранспорта не спросят. Может, всеблагой Господь нарочно сотворил Зону для нас, дальтоников? Хе-хе…
Как бы там ни было, а в Зоне мне болезнь не мешает. И ущербным я себя не чувствую. Нормально. Никто не насмехается, никто не попрекает, и, что самое главное, никто не принимается сочувственно кудахтать. Тьфу, противно… Здесь, в Зоне, совсем другое дело! Даже прозвище Слепой меня не обижает, наоборот, оно мне нравится, в этом есть стиль.
А пятно возле локтя Кармана, конечно, красное. Откуда бы здесь, на стойке, взяться зеленому? Большинство приправ подкрашивают под томатный соус, это вроде традиции у тех, кто не страдает дальтонизмом. А мы, цветоаномалы, различаем еду по вкусу, а не на цвет, на нас эти ухищрения не действуют! Мы-то как раз ощущаем мир таким, каков он есть, нас не проведешь химическим красителем…