Рядом рухнул на колени Дитрих, нескладная долговязая фигура в перепачканном оранжевом комбинезоне сложилась пополам, согнулась. На рыжего контролёр воздействовал сильней, чем на меня, я ещё успел сообразить, что происходит. Или, возможно, все дело в опыте, я слишком хорошо знал, с чем столкнулся.
— Костик, назад! — заорал я. — В зал!
— Ни, Слипый, — тихим напряженным голосом медленно проговорил Тарас, — бильше ты мене не обдурыш… Назад, каже… а там ти потворы, ты з нымы спильно, одностайно… Тварюкам служыш, нас сюды завабыв… я бачу, я усе бачу… Державною мовою роз-мовляты не бажаешь, а, Слипый?
— Костик, что ты несешь?… Как я могу быть вместе с мутантами?!!
Я уже понимал, что со мной говорит не Костик, а звон в ушах становился все сильней, ноги сделались ватными… Неужели конец? Сталкера Петрова контролёрам не взять! Я сорвал крышку с бутылки и стал быстро хлебать паленую «Пшеничную», давясь, захлебываясь. Запрокинул бутылку, вонючая сивуха потекла по лицу… Скорей, скорей… у сталкера Петрова нет мозгов… Вандемейер затянул что-то неразборчивое и тягучее… я хлебал и задыхался. У сталкера Петрова нет мозгов!
Хмель мигом ударил в голову, пол качнулся под ногами, но звон в ушах сразу стал тише! У сталкера Петрова нет мозгов! Алкоголь боролся с пси-воздействием контролёра, они сражались за мой мозг, и алкоголь уверенно побеждал.
Вандемейер, стоя на коленях, раскачивался и монотонно тянул что-то заунывное не по-русски, а Костик нахмурился, его ладонь легла на приклад «калаша», он потянул оружие из-за спины. Я швырнул в него наполовину опустошенной бутылкой, Костик пригнулся, а когда выпрямился — я уже наставил на него ствол «Гадюки». Чувствуя себя последней сволочью, я вдавил спусковой крючок, очередь полоснула Костика, развернула, он ударился головой о бетон, завалился набок, я пнул его в висок, голова дернулась, и он снова приложился затылком… обмяк…
Я развернулся к коридору, пол ходил под ногами ходуном, меня шатало, глаза болели и слезились, но под уходящей в никуда вереницей тусклых плафонов мне почудилось движение. Я вскинул МР-5 и выпустил оставшиеся пули почти наугад. Дитрих прервал пение и потянул из кобуры пистолет… Не поднимая головы, развернул ПММ, направил дуло в собственный рот… Я сорвал автомат с плеча, шарахнул Вандемейера по склоненному затылку, ногой выбил пистолет. Оружие брякнуло о бетон, Дитрих, шурша комбинезоном, растянулся на полу.
Я отшвырнул «Гадюку», которая сделалась невыносимо тяжелой, и, шатаясь, побрел по галерее. Тусклые огни светильников под потолком наплывали на меня издалека, а где-то в невероятной глубине рождались новые светящиеся точки и медленно-медленно тащились навстречу, чтобы обрести вид пыльных плафонов…
Слезы стояли в глазах, я утирал их обеими руками, меня тошнило, звон в ушах то стихал, то поднимался снова. Наконец я увидел удаляющегося контролёра. Быстро перемещаться эти твари не умеют, и я догонял. Мы ползли, как две хромые улитки, однако я ковылял быстрей.
Когда нас разделяло с полдесятка шагов, мутант понял, что не уйдет, и обернулся. Передо мной стояла мама.
— Сыночка, родной… — прозвенел в голове знакомый голос.
— Вот и свиделись, мамочка. — Я вытащил нож. — Знаешь, мам, а я уже совсем взрослый, и это вот, насчет встречи, это же моя песня! Это я для Николки придумал куплет: «Бродяга к Барьеру подходит, навстречу родимая мать…» Остроумно, да, ма? Да?
Ещё шаг, ещё, я поднял руку с ножом. Меня тошнило — какая мерзкая водяра… Ох и гадость…
Очертания женской фигуры потекли, на миг промелькнуло растерянное лицо Ларисы, потом возникла кассирша из поселкового отделения Сбербанка.
Ещё шаг, ещё…
— Здравствуйте, девочки!
Кассирша вытянулась, раздалась в плечах — теперь это был Карый.
— Молодец, Слепой, — хрипло буркнул Гоша, — отличная работа. Премиальные тебе, само собой…
— Гоша, а я ведь тебя не люблю. Водка у тебя в «Звезде» отличная, не то что эта сивуха… но ты всё-таки гнида. Крутой, да? А знаешь, крутой, чего мне всегда хотелось? Вот чего!
Я всадил нож Гоше в круглое налитое брюхо, рванул, вспарывая упругие дрожащие ткани, потащил лезвие вверх… Карый осел, размазался, контуры его фигуры потеряли форму, поплыли… мелькнула неприятная бледная рожа с высоченным лбом, надбровные доли четко очерчены, над ними топорщатся жидкие бесцветные волоски. Нож уперся во что-то твердое, мою руку залило теплым… и тут я больше не смог сдерживаться — меня отчаянно тошнило.
Выпустив липкую рукоять ножа, я отвернулся от оседающего на пол мутанта, оперся обеими руками о стену, согнулся — и меня вырвало. Нутро содрогалось, выворачивалось наизнанку, я давно ничего не жрал, и в желудке было пусто, меня рвало какой-то мерзостью, я выхаркивал комья слизи, ох, какая гадость… Дрожа всем телом, я снова и снова корчился в спазмах, но выдавить из себя хоть что-то существенное никак не удавалось. Мне было очень плохо, я отступил… ещё шаг назад, ещё… ударился спиной о противоположную стену… обхватил себя руками, чтоб не так трясло, сел на пол. И стало темно.
Когда я раскрыл глаза, тошнота нисколько не уменьшилась. Ну вот какой смысл терять сознание, если потом все равно тянет блевать? Да никакого смысла… Я по-прежнему сидел на полу, прислонившись к стене, на руках подсыхала кровавая корочка, стягивала кожу — почему-то именно это ощущение получилось особенно ярким. Вереница тусклых плафонов заливала коридор желтоватым светом, лампы раскачивались над головой, должно быть, их тоже мутило. И коридор, кстати, извивался, его крутило точно так же, как и мою требуху. У Зоны заворот кишок, не иначе. Между трясущимися лампами и мной расположились лица Костика и Вандемейера. Они тоже качались из стороны в сторону, кривились и гримасничали. Ещё они пытались что-то произнести, но никак не могли выговорить внятно хотя бы несколько слов. Пьяные они, что ли? Это было здорово смешно — два взрослых мужика надрались так, что лыка не вяжут. Хи-хи. Дитрих ощупывал меня, потом стал расстегивать мой кобинезон.
— Вандемейер, вы подаете плохой пример, — хотел я сказать, но и у меня вышло невнятное мычание. Вот смешно — эта парочка напилась, а язык заплетается у меня! — Перестаньте лапать меня, грязный извращенец!
Дитрих пробормотал что-то насчет крови, мол, слишком обильно залило. Что или кого залило, я не разобрал.
— Та я кажу, це з мутанта юшки натекло, — неожиданно четко произнес Костик. — А цього дурныка не пошкоджено. От жеж везунчик, йо-о…
— Но я всё-таки обязан ввести ему противостолбнячное. Эти маленькие существа вполне могли прогрызть комбинезон.
— Так, погани тварюки, — согласился Тарас. И придавил меня к полу, — колить його, я потрымаю…
Держал меня Костик левой рукой, на правой рукав куртки был распорот от манжета до предплечья, под кожаными лохмотьями виднелись свежие бинты. Да ещё морда разбита. И когда это он успел куда-то влезть?
— Эй, профэсор, обережнише, що вы йому вкололы?
Я едва почувствовал уколы.
— Противостолбнячное, общеукрепляющее и успокоительное. Пусть проспится. Костик, вы мне не поможете? Я хочу отрезать голову мутанту, а моя вибропила украдена. Будьте добры ваш нож?
— Навищо ниж? Дывиться, це саперна лопатка… Звычайна соби саперна лопатка. Алеж якщо вмиете з нею обходытысь, то…
Лица живодеров исчезли, голоса стихли, лампы в потускневших плафонах погасли. Я снова отрубился. Мне снились Ларик и девица с почтамта. Но этот сон я пересказывать не буду.
Когда я снова пришел в себя, обнаружил, что лежу на аккуратно расстеленном плаще Костика, под голову мне подсунули рюкзак. Во рту пересохло, все признаки похмельного синдрома были налицо. Всё-таки и в Зоне чувствуешь себя паршиво, если выпил поганой водки натощак, есть в нашем мире вещи, которые никогда и нигде не меняются. Я скосил глаза — у противоположной стены сидел Вандемейер и любовался трофеями — теперь у него было две головы, залитые в черный пластик.
При попытке сесть виски сдавило будто клещами, и все мышцы принялись стонать и жаловаться на нелегкую судьбину.
— Лежите, лежите, — засуетился Вандемейер. — Вам плохо, Слепой? Скажите, что болит?
— Голова, — пожаловался я. — А что должно болеть после пьянки? Голова, конечно. Ну и все остальное болит тоже.
— Это нормально, — заверил Дитрих. — После поражения картиной Рубичева-Хольтона мышцы отходят не сразу. Пока мы продолжали напрягать мускулы, они оставались в тонусе, и боли не чувствовалось. А теперь…
— Ясно, ясно… — В рюкзаке я нащупал флягу и сделал несколько глотков. В голове прояснилось. — Сколько раз зарекался пить в одиночку… А где Костик?
— Пошел проверить ход. Сказал, ненадолго.
— А вы как себя чувствуете?
Дитрих отвел глаза. Ясно, ему паршиво, но он не хочет сознаваться, что стал обузой.
— У меня закончились лекарства, — промямлил рыжий. — Сейчас ещё ничего, но… потом, конечно, будет намного хуже.
Тут затопали тяжёлые башмаки терминатора — вернулся Костик. Этот тоже выглядел потрепанным, под стать нам с Вандемейером и даже похуже. Рука в бинтах, в коротко остриженных волосах запеклась кровь, а на скуле — здоровенный фингал. Автомат он перевесил на левое плечо. Но Костик улыбался.
— А, прокынувся, алкаш! От скажи мени, Слипый… там, на галявыни, ты мене видштовхнув, а? А тут и того гирше, по морди быв? Стриляв у мене? От и скажи мени, чого я тоби такий вдячный?
— Да, — подал голос Вандемейер. — Мы вам благодарны, Слепой. Вы снова выручили всех.
— Это моя работа! Я же герой, вроде Бэтмена! — Я постарался, чтобы ответ прозвучал гордо. — Костик, а что тебе внушил контролёр?
Тарас замялся, отвел взгляд.